Оборачиваясь, я каждый раз встречал острый волчий взгляд молодчика. Он быстро скрывался за газету или опускал свои грязные усы в давно уже выпитую чашку кофе.
Он низко нахлобучил свою твердую, круглую шляпу, так что уши его торчали почти горизонтально, но уходить он еще не собирался.
Это стало невыносимо.
Я расплатился и вышел.
Когда я закрывал за собой стеклянную дверь, кто-то схватился за ее ручку – я обернулся.
Опять этот субъект.
Я с досады хотел повернуть налево по направлению к еврейскому кварталу, но он оказался предо мной и заградил мне дорогу.
– Да отстаньте вы, наконец! – крикнул я.
– Пожалуйте направо, – коротко сказал он.
– То есть, как это?
Он нагло посмотрел на меня.
– Вы – Пернат!
– Вы хотели, вероятно, сказать: господин Пернат?
Он злорадно улыбнулся.
– Без фокусов! Пожалуйте за мной!
– Да вы с ума сошли? Да кто вы такой? – возмутился я.
Он ничего не ответил, распахнул пиджак и осторожно показал мне истертый металлический значок, прикрепленный к подкладке.
Я понял: этот хлыщ был сыщиком и хотел арестовать меня.
– Да скажите, ради Бога, в чем дело?
– Узнаете, будьте покойны. В департаменте, – грубо ответил он. – Марш за мной!
Я предложил ему взять извозчика.
– Не стоит!
Мы пошли в полицию.
Жандарм подвел меня к двери. На фарфоровой дощечке я прочитал:

АЛОИЗ ОТШИН
Полицейский советник
– Войдите, пожалуйста, – сказал жандарм.
Два грязных письменных стола с грудами бумаг стояли друг против друга.
Между ними несколько поломанных стульев.
На стене портрет императора.
Банка с золотыми рыбками на подоконнике.
Больше ничего не было в комнате.
Кривая нога и толстый сапог под обтрепанными серыми брюками виднелись под левым столом.
Я услышал шум. Кто-то пробормотал несколько слов по-чешски, и тотчас же из-за правого стола показался сам полицейский советник. Он подошел ко мне.
Это был невысокого роста мужчина с седой бородкой. Прежде чем начать говорить, он оскаливал зубы, как человек, который смотрит на яркий солнечный свет.
При этом он как-то сводил глаза под очками, что придавало ему отвратительно гнусный вид.
– Вы Атанасиус Пернат, – он взглянул на лист бумаги, на котором ничего не было написано, – резчик камней?
Тотчас же оживился кривоногий за своим столом: он заерзал на стуле, и я услышал скрип пера.
Я подтвердил:
– Пернат. Резчик камей.
– Ну, вот мы и встретились, господин… Пернат… да, да… господин Пернат. Да, да. – Господин полицейский советник сразу стал удивительно любезен, точно он вдруг получил откуда-то очень радостное известие, протянул мне обе руки и, улыбаясь, попробовал придать себе выражение довольного обывателя.
– Итак, господин Пернат, расскажите, что вы делаете целый день?
– Я думаю, что зто вас не касается, господин Отшин, – холодно ответил я.
Он прищурил глаза, подождал минуту и быстро продолжал:
– С каких пор графиня в связи с Савиоли?
Я ждал чего-нибудь в этом роде, и не моргнул глазом.
Он ловко пытался путем сбивчивых и повторных вопросов уличить меня в противоречиях, но я, как ни билось у меня сердце от возмущения, не выдал себя и все возвращался к тому, что имени Савиоли я никогда не слыхал, что с Ангелиной я дружу еще с тех пор, когда был жив мой отец, и что она уже неоднократно заказывала мне камеи.
Несмотря на все, я чувствовал, что полицейский советник угадывает всю мою ложь и что он задыхается от ярости, не будучи в состоянии добиться чего-нибудь от меня.
Он на минуту задумался, затем привлек меня за лацкан пиджака близко к себе, предостерегающе указал толстым пальцем на левый стол и начал шептать мне на ухо:
– Атанасиус! Ваш покойный отец был моим лучшим другом. Я хочу спасти вас, Атанасиус! Но вы должны рассказать мне все, что знаете о графине. Вы слышите: все.
Я не мог понять смысл его слов.
– Что значит: вы хотите меня спасти? – громко спросил я.
Кривая нога раздраженно топнула. Советник посерел от злости. Вытянул губу. Ждал. Я знал, что он сейчас еще раз наскочит (его система огорашивать напомнила мне Вассертрума), и ждал.
Я заметил козлиную физиономию, принадлежавшую обладателю кривой ноги. Она прислушивалась, выглядывая из-за стола… Вдруг полицейский, обращаясь ко мне, пронзительно вскрикнул:
– Убийца. Я оцепенел от изумления.
Козлиная голова снова угрюмо спряталась.
Господин полиции советник был немало раздражен моим спокойствием, ловко скрыл это, однако, подал мне стул и предложил сесть.
– Так что вы отказываетесь дать нужные мне показания относительно графини, господин Пернат?
– Я не могу их дать, господин советник, по крайней мере, в таком духе, как вы ждете. Во-первых, я никогда не слыхал имени Савиоли, и затем я твердо убежден в том, что это клевета, если говорят о графине, что она обманывает своего мужа.
– Вы готовы подтвердить это под присягою?
У меня захватило дух.
– Да! Когда угодно.
– Отлично. Гм.
Наступила длинная пауза, во время которой советник, казалось, напряженно размышлял.
Когда он снова взглянул на меня, на его роже появилось выражение притворного сострадания. Я невольно вспомнил Харусека с его дрожащим от слез голосом.
– Мне ведь вы это можете сказать, Атанасиус, мне, старому другу вашего отца, мне, который носил вас на руках. – Я едва удержался от улыбки: он был в лучшем случае лет на десять старше меня. – Не правда ли, Атанасиус, это была только самооборона!
Козлиная физиономия снова вынырнула.
– Что было самообороной? – изумленно спросил я.
– Это… С этим… Цоттманом! – бросил он мне это имя в лицо.
Это слово кольнуло меня, как кинжалом: Цоттман! Цоттман! Часы! Имя Цоттмана было вырезано на часах.
Я чувствовал, как вся кровь бросилась к сердцу: мерзавец Вассертрум дал мне часы, чтобы навлечь на меня подозрение в убийстве.
Советник тотчас же сбросил маску, оскалил зубы и прищурил глаза.
– Так что вы сознаетесь в убийстве, Пернат?
– Это все ошибка, ужасная ошибка. Ради Бога, выслушайте меня. Я могу вам объяснить, господин советник… – закричал я.
– Теперь сообщите мне только то, что касается графини, – быстро перебил он меня. – Я обращаю ваше внимание: вы облегчите этим вашу участь.
– Я не могу сказать ничего, кроме того, что сказал: графиня невинна, – вскричал я.
Он стиснул зубы и обратился к козлиной физиономии:
– Запишите: Пернат сознался в убийстве страхового агента Карла Цоттмана.
Меня охватило безумное бешенство.
– Эх вы, полицейская сволочь, – вырвалось у меня, – как вы смеете?
Я искал какого-нибудь тяжелого предмета.
В одно мгновение двое полицейских схватили меня и надели на меня кандалы.
Советник раздувался, как петух на навозной куче.
– А часы? – он вытащил вдруг выпуклые часы. – Несчастный Цоттман был еще жив, когда вы их снимали с него, или нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58