наверное, один из тех загадочных лабиринтов, которые сохранились в этом квартале с семнадцатого века, – подал голос Фортунат. – А то окно выходит в какой-то глухой двор, через него не проникает ни малейшего отсвета! Едва-едва выделяется переплет на темном фоне.
– Мне кажется, прямо за окном стоит высокая стена и загораживает свет, – тихо откликнулся Сатурнилус. – Темно, хоть глаз коли. Вот только пол чуть светлей. Или нет?
Беатрис судорожно сжимала руку своего жениха:
– Я ужасно боюсь этой темени. Почему не принесут какую-нибудь лампу…
– Тсс, тссс, тихо, – прошептал Корвинус, – тсс! Вы что, не слышите?! Как будто что-то тихо подкрадывается. Или оно уже в комнате?
– Там! Там кто-то стоит, – вздрогнул вдруг Ферекид, – здесь, в десяти шагах от меня. Сейчас я вижу его уже лучше. Эй, вы! – окликнул он громко, и было слышно, как его голос дрожал от возбуждения и затаенного страха.
– Я – скульптор Паскуаль Иранак-Кассак, – произнес кто-то голосом, который не был хриплым, и тем не менее какая-то странная афония присутствовала в нем. – Вы хотите отлить маску! Не правда ли?
– Не я, а наш друг, музыкант Кассеканари, – представил Корвинуса в темноте Ферекид.
Секундная пауза.
– Я вас не вижу, господин Иранак-Кассак, где вы? – спросил Корвинус.
– Разве вам недостаточно светло? – насмешливо сказал альбинос. – Смелее, два шага влево, здесь фальшивая стена, потайная дверь открыта – входите в нее, смотрите, я иду вам навстречу.
Последние слова голос произнес уже ближе, и вдруг друзьям померещилась какая-то серовато-белая дымка, смутно мерцающая на стене, – размытые очертания человека.
– Не ходи, не ходи, ради Бога, если ты меня любишь, не ходи, – прошептала Беатрис, удерживая Корвинуса.
Тот осторожно убрал ее руки:
– Но, Триси, я не могу позорить себя, он и так уже думает, что мы все боимся.
И он решительно двинулся к беловатой массе, чтобы в следующее мгновение скрыться с ней за потайной дверью – во мраке.
Напуганная Беатрис тихонько всхлипывала, и братья делали все возможное, чтобы приободрить ее.
– Вам нечего беспокоиться, милая Беатрис, – успокаивал Сатурнилус, – с ним ничего не случится. Жаль, что мы не можем наблюдать за процессом отливки, вам было бы очень интересно. Вначале на волосы – брови, ресницы, шевелюру – накладывают пропитанную жиром папиросную бумагу. Лицо смазывают маслом, чтобы готовая форма легко снялась, ложатся на спину и вдавливают затылок в чан с влажным гипсом. Потом слой гипса, толщиной с кулак, накладывается на лицо, так что голова оказывается заключенной в большой ком. После того, как масса затвердеет, места сращения надбивают – и вот вам полая форма для множества великолепных отливок.
– Но ведь непременно задохнешься, – сквозь слезы проговорила девушка.
Сатурнилус засмеялся:
– Разумеется, но, чтобы этого не случилось, в рот и ноздри вашему избраннику, перед тем как запечатать его в гипс, вставят специальные дыхательные соломинки, которые будут торчать над поверхностью гипса. – И чтобы лишить Беатрис последних сомнений, он громко крикнул в соседнюю комнату:
– Маэстро Иранак-Кассак, вы там надолго? И не причиняет ли это боль?
Мгновение царила полная тишина, потом откуда-то издали – из третьей или даже из четвертой комнаты – донесся глухой, как сквозь толстый платок, голос:
– Мне-то, уж конечно, нет! Ну, а что касается отважного господина Корвинуса, то он вряд ли будет жаловаться, хе, хе. А надолго ли? Обычно это продолжается не более двух-трех минут.
Голос альбиноса был как-то слишком возбужден, а в его интонации сквозило такое неописуемое злорадство, что молодые люди в ужасе оцепенели.
Ферекид сжал руку своему соседу:
– Странно, что он там говорит! Ты слышал? Меня душит какой-то безотчетный страх. Впрочем, откуда ему известно орденское имя Кассеканари – Корвинус? И ведь он с самого начала знал, зачем мы пришли!! Нет, нет – я должен видеть, что там происходит. В это мгновение Беатрис громко вскрикнула:
– Там – там, наверху, что это за белые круги – там, на стене?
– Гипсовые розетки, обычные белые гипсовые розетки, – успокаивал ее Сатурнилус, – я их тоже заметил – сейчас как будто посветлее, да и наши глаза уже привыкли к темноте… – Он поперхнулся: грохот от падения чего-то тяжелого прокатился по дому.
Стены задрожали, и белые розетки, сорвавшись вниз, покатились по полу со звонким эхом глазурованной глины, потом забились в агонии – и все стихло.
Гипсовые отливки искаженных человеческих лиц и посмертные маски лежали на полу и, застыв в немых гримасах, созерцали потолок пустыми слепыми бельмами.
Из ателье послышался бешеный шум: кто-то яростно топал, столы и стулья летели в разные стороны.
Грохот…
Треск, как будто в щепы разносили дверь, как будто какой-то одержимый в смертельных судорогах крушил все вокруг, в отчаянии прокладывая себе путь на свободу.
Оглушительный топот, потом удар – столкновение – и в следующую секунду тонкую фальшивую стену пробил какой-то светлый бесформенный ком – голова Корвинуса в окаменевшем гипсе! Вздрагивая, она, казалось, излучала призрачное белое мерцание. Тело и плечи застряли в переплетении реек.
Чтобы помочь Корвинусу, Фортунат, Сатурнилус и Ферекид одним махом высадили дверь – но никакого преследователя там не было.
Корвинус, застряв в стене по самую грудь, бился в конвульсиях.
Его ногти в смертельной судороге вонзались в руки друзей, которые, ничего не соображая от ужаса, пытались ему помочь.
– Инструменты! Что-нибудь железное! – ревел Фортунат. – Надо разбить гипс – он задохнется! Чудовище вытащило дыхательные соломинки… и запечатало гипсом рот!
Молодые люди носились по комнате, лихорадочно хватаясь за рейки, ножки стульев…
Все напрасно!
Скорее треснул бы гранитный монолит…
Несколько человек обыскивали сумрачные комнаты в поисках альбиноса – спотыкаясь и падая, проклиная его имя, сметая все на своем пути.
…Тело Корвинуса уже не шевелилось.
В немом отчаянье обступили его братья. Душераздирающие крики Беатрис жутким эхом метались по дому, свои пальцы она в кровь разбила о камень, скрывающий голову ее возлюбленного.
Полночь давным-давно миновала, когда они наконец выбрались из темного кошмарного лабиринта. Сломленные горем, молча несли по ночным переулкам труп с окаменевшей головой.
Никакая сталь, никакой резец не могли совладать с этой инфернальной скорлупой. Так и похоронили Корвинуса в мантии ордена, «с невидимым ликом, сокрытым, подобно ядру ореха».
1 2 3 4
– Мне кажется, прямо за окном стоит высокая стена и загораживает свет, – тихо откликнулся Сатурнилус. – Темно, хоть глаз коли. Вот только пол чуть светлей. Или нет?
Беатрис судорожно сжимала руку своего жениха:
– Я ужасно боюсь этой темени. Почему не принесут какую-нибудь лампу…
– Тсс, тссс, тихо, – прошептал Корвинус, – тсс! Вы что, не слышите?! Как будто что-то тихо подкрадывается. Или оно уже в комнате?
– Там! Там кто-то стоит, – вздрогнул вдруг Ферекид, – здесь, в десяти шагах от меня. Сейчас я вижу его уже лучше. Эй, вы! – окликнул он громко, и было слышно, как его голос дрожал от возбуждения и затаенного страха.
– Я – скульптор Паскуаль Иранак-Кассак, – произнес кто-то голосом, который не был хриплым, и тем не менее какая-то странная афония присутствовала в нем. – Вы хотите отлить маску! Не правда ли?
– Не я, а наш друг, музыкант Кассеканари, – представил Корвинуса в темноте Ферекид.
Секундная пауза.
– Я вас не вижу, господин Иранак-Кассак, где вы? – спросил Корвинус.
– Разве вам недостаточно светло? – насмешливо сказал альбинос. – Смелее, два шага влево, здесь фальшивая стена, потайная дверь открыта – входите в нее, смотрите, я иду вам навстречу.
Последние слова голос произнес уже ближе, и вдруг друзьям померещилась какая-то серовато-белая дымка, смутно мерцающая на стене, – размытые очертания человека.
– Не ходи, не ходи, ради Бога, если ты меня любишь, не ходи, – прошептала Беатрис, удерживая Корвинуса.
Тот осторожно убрал ее руки:
– Но, Триси, я не могу позорить себя, он и так уже думает, что мы все боимся.
И он решительно двинулся к беловатой массе, чтобы в следующее мгновение скрыться с ней за потайной дверью – во мраке.
Напуганная Беатрис тихонько всхлипывала, и братья делали все возможное, чтобы приободрить ее.
– Вам нечего беспокоиться, милая Беатрис, – успокаивал Сатурнилус, – с ним ничего не случится. Жаль, что мы не можем наблюдать за процессом отливки, вам было бы очень интересно. Вначале на волосы – брови, ресницы, шевелюру – накладывают пропитанную жиром папиросную бумагу. Лицо смазывают маслом, чтобы готовая форма легко снялась, ложатся на спину и вдавливают затылок в чан с влажным гипсом. Потом слой гипса, толщиной с кулак, накладывается на лицо, так что голова оказывается заключенной в большой ком. После того, как масса затвердеет, места сращения надбивают – и вот вам полая форма для множества великолепных отливок.
– Но ведь непременно задохнешься, – сквозь слезы проговорила девушка.
Сатурнилус засмеялся:
– Разумеется, но, чтобы этого не случилось, в рот и ноздри вашему избраннику, перед тем как запечатать его в гипс, вставят специальные дыхательные соломинки, которые будут торчать над поверхностью гипса. – И чтобы лишить Беатрис последних сомнений, он громко крикнул в соседнюю комнату:
– Маэстро Иранак-Кассак, вы там надолго? И не причиняет ли это боль?
Мгновение царила полная тишина, потом откуда-то издали – из третьей или даже из четвертой комнаты – донесся глухой, как сквозь толстый платок, голос:
– Мне-то, уж конечно, нет! Ну, а что касается отважного господина Корвинуса, то он вряд ли будет жаловаться, хе, хе. А надолго ли? Обычно это продолжается не более двух-трех минут.
Голос альбиноса был как-то слишком возбужден, а в его интонации сквозило такое неописуемое злорадство, что молодые люди в ужасе оцепенели.
Ферекид сжал руку своему соседу:
– Странно, что он там говорит! Ты слышал? Меня душит какой-то безотчетный страх. Впрочем, откуда ему известно орденское имя Кассеканари – Корвинус? И ведь он с самого начала знал, зачем мы пришли!! Нет, нет – я должен видеть, что там происходит. В это мгновение Беатрис громко вскрикнула:
– Там – там, наверху, что это за белые круги – там, на стене?
– Гипсовые розетки, обычные белые гипсовые розетки, – успокаивал ее Сатурнилус, – я их тоже заметил – сейчас как будто посветлее, да и наши глаза уже привыкли к темноте… – Он поперхнулся: грохот от падения чего-то тяжелого прокатился по дому.
Стены задрожали, и белые розетки, сорвавшись вниз, покатились по полу со звонким эхом глазурованной глины, потом забились в агонии – и все стихло.
Гипсовые отливки искаженных человеческих лиц и посмертные маски лежали на полу и, застыв в немых гримасах, созерцали потолок пустыми слепыми бельмами.
Из ателье послышался бешеный шум: кто-то яростно топал, столы и стулья летели в разные стороны.
Грохот…
Треск, как будто в щепы разносили дверь, как будто какой-то одержимый в смертельных судорогах крушил все вокруг, в отчаянии прокладывая себе путь на свободу.
Оглушительный топот, потом удар – столкновение – и в следующую секунду тонкую фальшивую стену пробил какой-то светлый бесформенный ком – голова Корвинуса в окаменевшем гипсе! Вздрагивая, она, казалось, излучала призрачное белое мерцание. Тело и плечи застряли в переплетении реек.
Чтобы помочь Корвинусу, Фортунат, Сатурнилус и Ферекид одним махом высадили дверь – но никакого преследователя там не было.
Корвинус, застряв в стене по самую грудь, бился в конвульсиях.
Его ногти в смертельной судороге вонзались в руки друзей, которые, ничего не соображая от ужаса, пытались ему помочь.
– Инструменты! Что-нибудь железное! – ревел Фортунат. – Надо разбить гипс – он задохнется! Чудовище вытащило дыхательные соломинки… и запечатало гипсом рот!
Молодые люди носились по комнате, лихорадочно хватаясь за рейки, ножки стульев…
Все напрасно!
Скорее треснул бы гранитный монолит…
Несколько человек обыскивали сумрачные комнаты в поисках альбиноса – спотыкаясь и падая, проклиная его имя, сметая все на своем пути.
…Тело Корвинуса уже не шевелилось.
В немом отчаянье обступили его братья. Душераздирающие крики Беатрис жутким эхом метались по дому, свои пальцы она в кровь разбила о камень, скрывающий голову ее возлюбленного.
Полночь давным-давно миновала, когда они наконец выбрались из темного кошмарного лабиринта. Сломленные горем, молча несли по ночным переулкам труп с окаменевшей головой.
Никакая сталь, никакой резец не могли совладать с этой инфернальной скорлупой. Так и похоронили Корвинуса в мантии ордена, «с невидимым ликом, сокрытым, подобно ядру ореха».
1 2 3 4