Чувствовалась угроза, скрытая в этом напряжении. Однако злости не было, только властное желание знать. Лучше бы мне не видеть этого, подумал Роберт Джордан. Но пощечину тут давать не за что.
— Мария, — сказала Пилар. — Я тебя не трону. Ты мне скажи по своей воле.
De tu propia voluntad, — так это звучало по-испански.
Девушка покачала головой.
— Мария, — сказала Пилар. — Ну, по своей воле. Ты меня слышишь? Скажи что-нибудь.
— Нет, — тихо ответила девушка. — Нет и нет.
— Ты ведь мне скажешь, — сказала ей Пилар. — Что-нибудь, все равно что. Вот увидишь. Ты должна сказать.
— Земля плыла, — сказала Мария, не глядя на женщину. — Правда. Но этого не расскажешь.
— Так, — сказала Пилар, и ее голос прозвучал тепло и ласково, и в нем не было принуждения. Но Роберт Джордан заметил мелкие капли пота, проступившие у нее на лбу и над верхней губой. — Вот оно что. Вот оно, значит, как было.
— Это правда, — сказала Мария и закусила губу.
— Конечно, это правда, — ласково сказала Пилар. — Только не говори об этом людям, потому что они никогда не поверят тебе. Скажи, Ingles, в тебе нет цыганской крови?
Роберт Джордан помог ей подняться.
— Нет, — сказал он. — Насколько я знаю.
— В Марии тоже нет, насколько она знает, — сказала Пилар. — Pues es muy raro. Это очень странно.
— Но это было, Пилар, — сказала Мария.
— Como que no, hija? — сказала Пилар. — Почему же не быть, дочка? Когда я была молодая, у меня так плыла земля, что даже страшно было, вдруг она вся уйдет из-под меня. Каждую ночь это бывало.
— Лжешь ты, — сказала Мария.
— Да, — сказала Пилар. — Лгу. Это бывает только три раза в жизни. Она у тебя в самом деле плыла?
— Да, — сказала девушка. — Это правда.
— А у тебя, Ingles? — Пилар посмотрела на Роберта Джордана. — Только не лги!
— Да, — сказал он. — Это правда.
— Ладно, — сказал Пилар. — Ладно. Это хорошо.
— Что это ты такое говорила про три раза? — спросила Мария. — Что это такое значит?
— Три раза, — сказала Пилар. — Один у тебя уже был.
— Только три раза?
— А у многих людей ни разу, — сказала ей Пилар. — Ты точно помнишь, что она плыла?
— Удержаться трудно было, — сказала Мария.
— Значит, верно, плыла, — сказала Пилар. — Ну, раз так, вставай и идем в лагерь.
— Что это за вздор про три раза? — спросил Роберт Джордан у женщины, когда они шли через сосновый лес.
— Вздор? — Она искоса глянула на него. — Это совсем не вздор, мой маленький англичанин.
— Что же это, колдовство, вроде гаданья по руке?
— Это так и есть, все gitanos это по себе знают.
— Но мы не gitanos.
— Да. Но тебе повезло. Бывает иногда, что везет не только цыганам.
— Значит, ты это всерьез сказала про три раза?
Она как-то странно посмотрела на него.
— Оставь меня в покое, Ingles, — сказала она. — Не приставай ко мне. Ты еще слишком молод, чтобы я с тобой разговаривала.
— Но, Пилар… — сказала Мария.
— Молчи, — ответила ей Пилар. — Один раз у тебя уже было, еще тебе осталось два.
— А у тебя сколько было? — спросил ее Роберт Джордан.
— Два, — сказала Пилар и подняла два пальца. — Два. И третьего уже не будет.
— Почему? — спросила ее Мария.
— Да замолчи ты, — сказала Пилар. — Молчи. Ох, уж эти мне молокососы!
— Почему не будет третьего? — спросил Роберт Джордан.
— И ты тоже молчи, понятно? — сказала Пилар. — Молчи.
Ладно, сказал себе Роберт Джордан. Меня на это не возьмешь. Я знаю немало цыган, и все они с причудами. Да, впрочем, и мы тоже. Разница только в том, что мы честно зарабатываем свой хлеб. Никто не знает, от какого племени мы происходим, и что мы унаследовали от него, и какие тайны скрывались в дремучих лесах, где жили наши прародители. Мы знаем только, что мы ничего не знаем. Мы ничего не знаем о том, что с нами случается по ночам. Впрочем, когда это случается днем, это очень хорошо. Что случилось — случилось, но вот этой женщине не только непременно нужно было заставить девушку сказать, хотя та этого не хотела, — ей нужно взять это себе и сделать своим. Ей нужно примешать к этому какую-то цыганскую чертовщину. Может быть, ей и нелегко пришлось там, на горе, но только что, на опушке, она одержала верх. Если б то, что она сделала, было сделано со зла, ее стоило бы застрелить. Но это было не со зла. Это было только желание сохранить свою хватку жизни. Сохранить ее через Марию.
Когда с этой войной будет покончено, ты можешь взяться за изучение женской психологии, сказал он себе. Начнешь хотя бы с Пилар. Правду сказать, у нее сегодня был трудный день. До сих пор она ни разу еще не пускала в ход цыганских фокусов. Вот разве только гаданье по руке. Да, верно, гаданье по руке. И я не думаю, что она просто дурачила меня с этим гаданьем. Она действительно не хочет говорить, что она прочла у меня на руке. Она в это поверила и молчит. Но это еще ничего не доказывает.
— Послушай, Пилар, — сказал он женщине.
Пилар взглянула на него и улыбнулась.
— Чего тебе? — спросила она.
— Брось ты эту таинственность, — сказал Роберт Джордан. — Не люблю я этого.
— Да? — сказала Пилар.
— Я не верю в людоедов, прорицателей, гадалок и во всякие цыганские бредни.
— Вот как? — сказала Пилар.
— Да. И девушку ты, пожалуйста, оставь в покое.
— Хорошо. Я оставлю ее в покое.
— И таинственность свою тоже оставь, — сказал Роберт Джордан. — У нас достаточно серьезной работы, и нечего осложнять все разными глупостями. Поменьше тайн, побольше дела.
— Понятно, — сказала Пилар и кивнула головой в знак согласия. — Но скажи мне, Ingles, — она улыбнулась ему, — плыла земля?
— Да, черт тебя возьми! Плыла!
Пилар засмеялась, и, смеясь, смотрела на Роберта Джордана.
— Ох, Ingles, Ingles, — сказала она сквозь смех. — Очень ты смешной. Придется тебе крепко потрудиться, чтобы вернулась вся твоя важность.
Ну тебя к черту, подумал Роберт Джордан. Но промолчал. Пока они разговаривали, солнце заволокло тучами, и, оглянувшись назад, он увидел, что небо над горами серое и тяжелое.
— Так и есть, — сказала ему Пилар, посмотрев на небо. — Будет снег.
— Теперь? Чуть не в июне?
— Что ж тут такого? Горы не ведут счет месяцам. Да и луна сейчас еще майская.
— Снега не может быть, — сказал он. — Невозможно, чтобы пошел снег.
— А все-таки он пойдет, Ingles, — сказала она.
Роберт Джордан поглядел на серую толщу неба, и у него на глазах солнце, едва просвечивавшее сквозь тучи, скрылось совсем, и все кругом стало серое, тяжелое и плотное; даже вершины гор отрезала серая туча.
— Да, — сказал он. — Кажется, ты права.
14
Когда они добрались до лагеря, снег уже шел, наискось пересекая просветы между соснами. Сначала он падал медленно, большими редкими хлопьями, кружившимися среди стволов, потом, когда налетел холодный ветер с гор, повалил густо и беспорядочно, и Роберт Джордан, стоя у входа в пещеру, смотрел на это с безмолвным бешенством.
— Много снега выпадет, — сказал Пабло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
— Мария, — сказала Пилар. — Я тебя не трону. Ты мне скажи по своей воле.
De tu propia voluntad, — так это звучало по-испански.
Девушка покачала головой.
— Мария, — сказала Пилар. — Ну, по своей воле. Ты меня слышишь? Скажи что-нибудь.
— Нет, — тихо ответила девушка. — Нет и нет.
— Ты ведь мне скажешь, — сказала ей Пилар. — Что-нибудь, все равно что. Вот увидишь. Ты должна сказать.
— Земля плыла, — сказала Мария, не глядя на женщину. — Правда. Но этого не расскажешь.
— Так, — сказала Пилар, и ее голос прозвучал тепло и ласково, и в нем не было принуждения. Но Роберт Джордан заметил мелкие капли пота, проступившие у нее на лбу и над верхней губой. — Вот оно что. Вот оно, значит, как было.
— Это правда, — сказала Мария и закусила губу.
— Конечно, это правда, — ласково сказала Пилар. — Только не говори об этом людям, потому что они никогда не поверят тебе. Скажи, Ingles, в тебе нет цыганской крови?
Роберт Джордан помог ей подняться.
— Нет, — сказал он. — Насколько я знаю.
— В Марии тоже нет, насколько она знает, — сказала Пилар. — Pues es muy raro. Это очень странно.
— Но это было, Пилар, — сказала Мария.
— Como que no, hija? — сказала Пилар. — Почему же не быть, дочка? Когда я была молодая, у меня так плыла земля, что даже страшно было, вдруг она вся уйдет из-под меня. Каждую ночь это бывало.
— Лжешь ты, — сказала Мария.
— Да, — сказала Пилар. — Лгу. Это бывает только три раза в жизни. Она у тебя в самом деле плыла?
— Да, — сказала девушка. — Это правда.
— А у тебя, Ingles? — Пилар посмотрела на Роберта Джордана. — Только не лги!
— Да, — сказал он. — Это правда.
— Ладно, — сказал Пилар. — Ладно. Это хорошо.
— Что это ты такое говорила про три раза? — спросила Мария. — Что это такое значит?
— Три раза, — сказала Пилар. — Один у тебя уже был.
— Только три раза?
— А у многих людей ни разу, — сказала ей Пилар. — Ты точно помнишь, что она плыла?
— Удержаться трудно было, — сказала Мария.
— Значит, верно, плыла, — сказала Пилар. — Ну, раз так, вставай и идем в лагерь.
— Что это за вздор про три раза? — спросил Роберт Джордан у женщины, когда они шли через сосновый лес.
— Вздор? — Она искоса глянула на него. — Это совсем не вздор, мой маленький англичанин.
— Что же это, колдовство, вроде гаданья по руке?
— Это так и есть, все gitanos это по себе знают.
— Но мы не gitanos.
— Да. Но тебе повезло. Бывает иногда, что везет не только цыганам.
— Значит, ты это всерьез сказала про три раза?
Она как-то странно посмотрела на него.
— Оставь меня в покое, Ingles, — сказала она. — Не приставай ко мне. Ты еще слишком молод, чтобы я с тобой разговаривала.
— Но, Пилар… — сказала Мария.
— Молчи, — ответила ей Пилар. — Один раз у тебя уже было, еще тебе осталось два.
— А у тебя сколько было? — спросил ее Роберт Джордан.
— Два, — сказала Пилар и подняла два пальца. — Два. И третьего уже не будет.
— Почему? — спросила ее Мария.
— Да замолчи ты, — сказала Пилар. — Молчи. Ох, уж эти мне молокососы!
— Почему не будет третьего? — спросил Роберт Джордан.
— И ты тоже молчи, понятно? — сказала Пилар. — Молчи.
Ладно, сказал себе Роберт Джордан. Меня на это не возьмешь. Я знаю немало цыган, и все они с причудами. Да, впрочем, и мы тоже. Разница только в том, что мы честно зарабатываем свой хлеб. Никто не знает, от какого племени мы происходим, и что мы унаследовали от него, и какие тайны скрывались в дремучих лесах, где жили наши прародители. Мы знаем только, что мы ничего не знаем. Мы ничего не знаем о том, что с нами случается по ночам. Впрочем, когда это случается днем, это очень хорошо. Что случилось — случилось, но вот этой женщине не только непременно нужно было заставить девушку сказать, хотя та этого не хотела, — ей нужно взять это себе и сделать своим. Ей нужно примешать к этому какую-то цыганскую чертовщину. Может быть, ей и нелегко пришлось там, на горе, но только что, на опушке, она одержала верх. Если б то, что она сделала, было сделано со зла, ее стоило бы застрелить. Но это было не со зла. Это было только желание сохранить свою хватку жизни. Сохранить ее через Марию.
Когда с этой войной будет покончено, ты можешь взяться за изучение женской психологии, сказал он себе. Начнешь хотя бы с Пилар. Правду сказать, у нее сегодня был трудный день. До сих пор она ни разу еще не пускала в ход цыганских фокусов. Вот разве только гаданье по руке. Да, верно, гаданье по руке. И я не думаю, что она просто дурачила меня с этим гаданьем. Она действительно не хочет говорить, что она прочла у меня на руке. Она в это поверила и молчит. Но это еще ничего не доказывает.
— Послушай, Пилар, — сказал он женщине.
Пилар взглянула на него и улыбнулась.
— Чего тебе? — спросила она.
— Брось ты эту таинственность, — сказал Роберт Джордан. — Не люблю я этого.
— Да? — сказала Пилар.
— Я не верю в людоедов, прорицателей, гадалок и во всякие цыганские бредни.
— Вот как? — сказала Пилар.
— Да. И девушку ты, пожалуйста, оставь в покое.
— Хорошо. Я оставлю ее в покое.
— И таинственность свою тоже оставь, — сказал Роберт Джордан. — У нас достаточно серьезной работы, и нечего осложнять все разными глупостями. Поменьше тайн, побольше дела.
— Понятно, — сказала Пилар и кивнула головой в знак согласия. — Но скажи мне, Ingles, — она улыбнулась ему, — плыла земля?
— Да, черт тебя возьми! Плыла!
Пилар засмеялась, и, смеясь, смотрела на Роберта Джордана.
— Ох, Ingles, Ingles, — сказала она сквозь смех. — Очень ты смешной. Придется тебе крепко потрудиться, чтобы вернулась вся твоя важность.
Ну тебя к черту, подумал Роберт Джордан. Но промолчал. Пока они разговаривали, солнце заволокло тучами, и, оглянувшись назад, он увидел, что небо над горами серое и тяжелое.
— Так и есть, — сказала ему Пилар, посмотрев на небо. — Будет снег.
— Теперь? Чуть не в июне?
— Что ж тут такого? Горы не ведут счет месяцам. Да и луна сейчас еще майская.
— Снега не может быть, — сказал он. — Невозможно, чтобы пошел снег.
— А все-таки он пойдет, Ingles, — сказала она.
Роберт Джордан поглядел на серую толщу неба, и у него на глазах солнце, едва просвечивавшее сквозь тучи, скрылось совсем, и все кругом стало серое, тяжелое и плотное; даже вершины гор отрезала серая туча.
— Да, — сказал он. — Кажется, ты права.
14
Когда они добрались до лагеря, снег уже шел, наискось пересекая просветы между соснами. Сначала он падал медленно, большими редкими хлопьями, кружившимися среди стволов, потом, когда налетел холодный ветер с гор, повалил густо и беспорядочно, и Роберт Джордан, стоя у входа в пещеру, смотрел на это с безмолвным бешенством.
— Много снега выпадет, — сказал Пабло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134