Приходилось наполовину сжимать кулак, чтобы засунуть его в перчатку. В конце дня, когда мы снимали натянутые одни на другие толстые шерстяные перчатки и наружные замшевые рукавицы, они оказывались смерзшимися, и их приходилось буквально отрывать друг от друга. Сначала их надо было оттаять, затем мы брали нож и соскребали весь иней, чтобы они скорее сохли, а уж потом вешали сушить.
Еще более существенной проблемой был недостаток топлива. Мы старались свести груз до минимума, чтобы его хватило только на четыре с половиной недели, до первого сбрасывания с самолета. После зимнего безделья мы снова пустились в путь, но неакклиматизированные, физически неподготовленные собаки отвыкли от работы, и первые три недели были для нас очень тяжелыми, пожалуй, самыми тяжелыми за все путешествие.
Случаев обморожения, притом очень легкого, было немного. Довольно часто нам казалось, что мы обморозились, потому что руки у нас немели и теряли всякую чувствительность. Хлопая одну о другую, мы ничего не ощущали. Когда у вас немеют руки, лучше всего надеть пару сухих рукавиц; однако к этому времени вы перестаете уже чувствовать свои руки и забываете об этом. Если вы находитесь в напряжении или недостаточно хорошо питаетесь, обморозиться легче. Нам посчастливилось, и мы дешево отделались.
Все это время Кен страдал от бессонницы. Каждую ночь он просыпался по пять раз и, проснувшись, разжигал примус, кипятил себе чай, а затем снова ложился спать. Фрицу, Аллену и мне это не очень мешало. Я бывал просто слишком усталым, чтобы просыпаться по ночам. Днем нас обычно согревало физическое напряжение. Беда в том, что нагрузка у нас была неравномерной. Мы иногда выбивались из сил, в другое же время ничего не делали и замерзали.
Временами Фриц чувствовал себя очень плохо. Симптомы странным образом были похожи на те, какие были у нас во время худшего периода тренировки, когда Роджер, Аллан и я просыпались с сильной головной болью, чувствуя головокружение и недомогание, а иногда даже опьянение. В такие дни каждые пять минут хотелось присесть. Возможно, это была какая-то форма отравления угарным газом. Во время теперешнего перехода у Фрица появились точно такие же симптомы, но у Кена, к нашему удивлению, их не было, хотя он спал в одной палатке с Фрицем; не было их и у Аллана и у меня. Нам так и не удалось найти объяснение этой загадки; впрочем, высказано было предположение, что атлетически сложенные люди, возможно, легче поддаются отравлению угарным газом, чем люди обычного сложения. Болезнь Фрица совпала с периодом самого тяжелого санного перехода за всю экспедицию, когда ему приходилось идти первым почти две трети всего времени.
Холод был поистине нестерпимым. Мы, казалось, промерзали насквозь. Часто мы бывали отчаянно голодны и испытывали сильную жажду, но не могли останавливаться днем, чтобы разбить палатку, так как нельзя было терять времени. Часов с восьми утра и до восьми или девяти вечера мы не ели и не пили ничего горячего, а к концу тяжелого санного перехода просто заваливались в спальные мешки и быстро засыпали.
Однако погода постепенно улучшалась, и, когда снова появилось солнце, мы могли проводить в пути все больше и больше времени. К счастью, поверхность льда также улучшилась. Впервые за все путешествие мы шли по твердому, уплотненному ветром снегу. Второй раз мы здесь видели заструги (заструги появляются под действием ветра, который спрессовывает и отполировывает снег, а затем начинает обрабатывать его, пока на снегу не появятся волны). Заструги были не такие ровные, как борозды на вспаханном поле; они походили на слегка выступающие сглаженные волны и представляли идеальную поверхность для ходьбы или бега. Нарты не оставляли на ней почти никакого следа. Если двигаться за другими нартами, то надо было смотреть в оба, чтобы увидеть, где они только что прошли через вершину снежной волны или застругу, либо уловить следы собачьих когтей, оцарапавших снежную поверхность. Других следов здесь не оставалось: отпечатка человеческих ног заметить было нельзя, так как мы обычно носили обувь с мягкой подошвой, не оставлявшей никаких вмятин.
Последовательность движения нарт сохранилась от предыдущей зимы. Фриц шел первым, я – вторым, затем Аллан, и Кен – последним. Эта очередность не случайна: в прошлом году Фриц и я работали на пару; а за Алланом, на спину которого нельзя было вполне полагаться, следовало еще кому-то идти, чтобы помочь ему, если у него возникнут затруднения. Аллан, конечно, обещал никогда ничего не поднимать, не напрягаться и ждать, пока мы подойдем и поможем ему. Однако довольно часто издали мы замечали, как он, напрягая все силы, с трудом тянет нарты. Мы подходили к нему, ругали на чем свет стоит. Всякий раз к нему обращались с одним и тем же упреком: «Почему ты не подождал меня, я ведь был всего в пяти минутах ходьбы от тебя».
Аллан смущенно оправдывался – это, мол, не причиняет ему никакого вреда, он приспособился подталкивать нарты без ущерба для себя, не ощущает никакой боли и нисколько не беспокоится за свою спину. И действительно, он ни разу не жаловался на какие-либо боли. Даже боль в колене, донимавшая его уже несколько лет, не возобновлялась. Во время гренландской экспедиции мы все трое страдали от растяжения связок, вывихов и болей в коленях. Помню, я шел замыкающим и видел, как хромают оба моих товарища. Я тоже хромал. Мы все трое двигались, как старики. И даже во время первого этапа нашего трансарктического путешествия мы иногда все четверо хромали.
Миновали 88-ю параллель. К этому времени солнце вернулось к нам, а Венера почти исчезла. Луна была видна, но стояла очень низко над горизонтом; потеплело до минус 37–40° С. По хорошему льду мы быстро продвигались вперед. Льдины были прочные, и впервые со времени несчастного случая с Алланом я начал верить, что ему, пожалуй, удастся пройти с Нами весь путь до Шпицбергена. В конце концов самая трудная и самая холодная часть путешествия осталась Позади.
Вначале мы проходили в среднем всего две мили в день, но, когда дни стали длиннее и мы втянулись, начали совершать более длинные переходы. Я послал радиограмму Максу Брюеру и просил не посылать «Цесну» со станции «Т-3» к 88-й или 89-й параллели, а подождать до тех пор, пока мы не достигнем полюса. Самолетам «Цесна» не часто приходится приземляться на Северном полюсе. И если это произойдет, то будет потрясающая реклама, демонстрирующая искусную работу летчиков авиации военно-морских сил США. Я объяснил Брюеру, что так как Аллан способен проделать весь путь, то зачем прилетать за ним, скажем, на 89-ю параллель, откуда до полюса всего 60 морских миль? Понадобится всего двадцать минут летного времени, чтобы очутиться на самом полюсе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Еще более существенной проблемой был недостаток топлива. Мы старались свести груз до минимума, чтобы его хватило только на четыре с половиной недели, до первого сбрасывания с самолета. После зимнего безделья мы снова пустились в путь, но неакклиматизированные, физически неподготовленные собаки отвыкли от работы, и первые три недели были для нас очень тяжелыми, пожалуй, самыми тяжелыми за все путешествие.
Случаев обморожения, притом очень легкого, было немного. Довольно часто нам казалось, что мы обморозились, потому что руки у нас немели и теряли всякую чувствительность. Хлопая одну о другую, мы ничего не ощущали. Когда у вас немеют руки, лучше всего надеть пару сухих рукавиц; однако к этому времени вы перестаете уже чувствовать свои руки и забываете об этом. Если вы находитесь в напряжении или недостаточно хорошо питаетесь, обморозиться легче. Нам посчастливилось, и мы дешево отделались.
Все это время Кен страдал от бессонницы. Каждую ночь он просыпался по пять раз и, проснувшись, разжигал примус, кипятил себе чай, а затем снова ложился спать. Фрицу, Аллену и мне это не очень мешало. Я бывал просто слишком усталым, чтобы просыпаться по ночам. Днем нас обычно согревало физическое напряжение. Беда в том, что нагрузка у нас была неравномерной. Мы иногда выбивались из сил, в другое же время ничего не делали и замерзали.
Временами Фриц чувствовал себя очень плохо. Симптомы странным образом были похожи на те, какие были у нас во время худшего периода тренировки, когда Роджер, Аллан и я просыпались с сильной головной болью, чувствуя головокружение и недомогание, а иногда даже опьянение. В такие дни каждые пять минут хотелось присесть. Возможно, это была какая-то форма отравления угарным газом. Во время теперешнего перехода у Фрица появились точно такие же симптомы, но у Кена, к нашему удивлению, их не было, хотя он спал в одной палатке с Фрицем; не было их и у Аллана и у меня. Нам так и не удалось найти объяснение этой загадки; впрочем, высказано было предположение, что атлетически сложенные люди, возможно, легче поддаются отравлению угарным газом, чем люди обычного сложения. Болезнь Фрица совпала с периодом самого тяжелого санного перехода за всю экспедицию, когда ему приходилось идти первым почти две трети всего времени.
Холод был поистине нестерпимым. Мы, казалось, промерзали насквозь. Часто мы бывали отчаянно голодны и испытывали сильную жажду, но не могли останавливаться днем, чтобы разбить палатку, так как нельзя было терять времени. Часов с восьми утра и до восьми или девяти вечера мы не ели и не пили ничего горячего, а к концу тяжелого санного перехода просто заваливались в спальные мешки и быстро засыпали.
Однако погода постепенно улучшалась, и, когда снова появилось солнце, мы могли проводить в пути все больше и больше времени. К счастью, поверхность льда также улучшилась. Впервые за все путешествие мы шли по твердому, уплотненному ветром снегу. Второй раз мы здесь видели заструги (заструги появляются под действием ветра, который спрессовывает и отполировывает снег, а затем начинает обрабатывать его, пока на снегу не появятся волны). Заструги были не такие ровные, как борозды на вспаханном поле; они походили на слегка выступающие сглаженные волны и представляли идеальную поверхность для ходьбы или бега. Нарты не оставляли на ней почти никакого следа. Если двигаться за другими нартами, то надо было смотреть в оба, чтобы увидеть, где они только что прошли через вершину снежной волны или застругу, либо уловить следы собачьих когтей, оцарапавших снежную поверхность. Других следов здесь не оставалось: отпечатка человеческих ног заметить было нельзя, так как мы обычно носили обувь с мягкой подошвой, не оставлявшей никаких вмятин.
Последовательность движения нарт сохранилась от предыдущей зимы. Фриц шел первым, я – вторым, затем Аллан, и Кен – последним. Эта очередность не случайна: в прошлом году Фриц и я работали на пару; а за Алланом, на спину которого нельзя было вполне полагаться, следовало еще кому-то идти, чтобы помочь ему, если у него возникнут затруднения. Аллан, конечно, обещал никогда ничего не поднимать, не напрягаться и ждать, пока мы подойдем и поможем ему. Однако довольно часто издали мы замечали, как он, напрягая все силы, с трудом тянет нарты. Мы подходили к нему, ругали на чем свет стоит. Всякий раз к нему обращались с одним и тем же упреком: «Почему ты не подождал меня, я ведь был всего в пяти минутах ходьбы от тебя».
Аллан смущенно оправдывался – это, мол, не причиняет ему никакого вреда, он приспособился подталкивать нарты без ущерба для себя, не ощущает никакой боли и нисколько не беспокоится за свою спину. И действительно, он ни разу не жаловался на какие-либо боли. Даже боль в колене, донимавшая его уже несколько лет, не возобновлялась. Во время гренландской экспедиции мы все трое страдали от растяжения связок, вывихов и болей в коленях. Помню, я шел замыкающим и видел, как хромают оба моих товарища. Я тоже хромал. Мы все трое двигались, как старики. И даже во время первого этапа нашего трансарктического путешествия мы иногда все четверо хромали.
Миновали 88-ю параллель. К этому времени солнце вернулось к нам, а Венера почти исчезла. Луна была видна, но стояла очень низко над горизонтом; потеплело до минус 37–40° С. По хорошему льду мы быстро продвигались вперед. Льдины были прочные, и впервые со времени несчастного случая с Алланом я начал верить, что ему, пожалуй, удастся пройти с Нами весь путь до Шпицбергена. В конце концов самая трудная и самая холодная часть путешествия осталась Позади.
Вначале мы проходили в среднем всего две мили в день, но, когда дни стали длиннее и мы втянулись, начали совершать более длинные переходы. Я послал радиограмму Максу Брюеру и просил не посылать «Цесну» со станции «Т-3» к 88-й или 89-й параллели, а подождать до тех пор, пока мы не достигнем полюса. Самолетам «Цесна» не часто приходится приземляться на Северном полюсе. И если это произойдет, то будет потрясающая реклама, демонстрирующая искусную работу летчиков авиации военно-морских сил США. Я объяснил Брюеру, что так как Аллан способен проделать весь путь, то зачем прилетать за ним, скажем, на 89-ю параллель, откуда до полюса всего 60 морских миль? Понадобится всего двадцать минут летного времени, чтобы очутиться на самом полюсе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63