Среди европейских ковров в магазинах Елпатова были и французские, в том числе и знаменитые савонери, которые в эпоху Людовика XIV изготовлялись исключительно для короля, а тонкий ценитель ковров Людовик XV не только лично наблюдал за их производством в мастерской в Обюссоне, но и отправлял туда одобренные им проекты новых ковров, сделанные его придворными живописцами. Некоторые из савонери отличались поразительными иллюзионистическими эффектами - пейзажи с просветами вдаль, ковры-натюрморты, ковры с фигурами людей.
Елпатов любил рассказывать, как посетивший его петербургский магазин фабрикант Бондарев попытался ненароком ущипнуть изображенную на ковре красотку, а когда ему это не удалось, сильно сконфузившись, потянулся к винограду в ее корзине.
"Подшофе, понятно, был, но в меру", - неизменно дополнял свой рассказ Елпатов.
Богатые ценители могли купить в магазинах торгового дома и настоящие "антики" - ковры, выработанные в XV, XVI и XVII веках, а иногда и более ранние.
В собраниях елпатовских "антиков" всегда имелись великолепные экземпляры эпохи монгольской династии Иль-ханов и Тимуридов; ковры в "зверином" стиле с мотивами облачной ленты, феникса, дракона, летучей мыши и молнии, которые при Сефевидах вырабатывались в резиденц-мануфактурах Тебриза, Герата и Исфахана; медальонные и цветочные, со спиралеобразными усиками и цветками-пальметтами; ковры "охотничьего" стиля с изображением сцен охоты; вазовые ковры из Кермана; так называемые "польские", с шелковым ворсом, затканные золотыми и серебряными нитями, с изображением европейских гербов, эти ковры некогда изготовлялись в придворных мастерских Персии для подарков европейским государям.
Об "антиках" Бонз говорил с нескрываемым благоговением, и на его лице было счастье, то самое счастье, которое испытывает скупец, преодолевший наконец свою скупость и щедро поделившийся собранными им несметными сокровищами с друзьями или близкими. Даже обычно свойственная ему улыбка и та переставала быть конфузливой, а превращалась в широкую и ликующую.
- И все эти шедевры были сделаны неизвестными мастерами на примитивнейших станках, - торжественно сказал Бонэ. - У кочевников весь станок состоял из двух укрепленных на земле колышками шестов, а в мастерских шаха ковроткачи работали на вертикальных станках из двух вращающихся валиков, соединенных обычными палками. Понимаете?
- Пока я понял только одно, - сказал Косачевский, допивая третью чашку густого, почти черного чая.
- Да? - подался вперед Бонэ.
- Причина всех бед Российской империй заключается в том, что у нас должным образом не налажено ковроткачество.
Бонэ мгновение растерянно смотрел на невозмутимого Косачевского, а потом осторожно улыбнулся.
- Шутите?
- Шучу, - согласился Косачевский. - Но хотел бы все-таки задать вам один весьма нешуточный вопрос. Какую роль в ковровой империи Елпатова предназначено играть вашему покорному слуге?
- Я сказал Елпатову, что вы специалист по туркменским коврам.
- Мда, - хмыкнул Косачевский. - С таким же успехом вы могли бы выдать меня за китайского богдыхана, шпагоглотателя или чемпиона по боксу.
- За китайского богдыхана? - переспросил Бонэ и с некоторым сомнением посмотрел на Косачевского. Нет, на китайского богдыхана его гость похож не был. - Елпатов сегодня уехал в Петербург и вернется не раньше как через неделю, - сказал он. - За это время можно будет вас немного поднатаскать. В конце концов, не боги горшки обжигают и не ангелы коврами торгуют.
- И с богами, и с ангелами вы, разумеется, правы, - согласился Косачевский, - но срок не столь уж велик. Как вы считаете?
Бонэ подумал, внимательно разглядывая чайную ложечку, будто именно в ней и был ответ на заданный ему вопрос, и сказал:
- Надеюсь, что уложимся, Леонид Борисович.
На следующий день после совместного завтрака Бонэ повел Косачевского в расположенную в полуподвале торгового дома большую с низким потолком комнату, стены которой были сплошь увешаны коврами различных форм и размеров. Рулоны со скатанными коврами штабелями громоздились на полу.
Забранные редкими решетками пыльные окна слабо пропускали солнечный свет, и Бонэ зажег электрическую лампу.
У него было торжественное и благоговейное лицо жреца, который готовится к священнодействию.
- Если в живописи или скульптуре проявляется неповторимая индивидуальность личности того или иного мастера, будь то Репин, Рафаэль или Роден, назидательно сказал он, - то в коврах, кружевах и вышивках воплощается своеобычность всего народа, его гений, традиции, культура, национальный характер, история, родная ему природа. Здесь мы имеем дело с мастером, у которого тысячи рук, но только одно сердце.
Он подвел Косачевского к расстеленному в дальнем углу помещения большому ковру.
Ковер был не из тех, что привлекают к себе внимание красками или необычностью рисунка. Ковер как ковер. Бывают и хуже и лучше. Почему Бонэ остановился на нем?
Косачевский с легким любопытством разглядывал этот ковер, выдержанный в красно-коричневых тонах, образующих довольно гармоничный колорит.
Цветовая гамма складывалась из красных и коричневых цветов различных оттенков, с которыми соседствовали синие и белые. Ковер был покрыт геометрическим орнаментом. Его центральное поле заполняли ряды повторяющихся восьмиугольников - гелей. Бордюр состоял из магического амулетовидного орнамента, который, как объяснил Бонэ, вместе с общим красным тоном и гелями являлся характерной особенностью большинства туркменских ковров.
Косачевский молча всматривался в ритмичный, чем-то завораживающий орнамент, пытаясь проникнуть в замысел тех, кто его создал. Молчал и Бонэ.
- А теперь, Леонид Борисович, зажмурьте глаза! Зажмурьте на минуту!
Косачевский закрыл глаза, и тут случилось одно из тех маленьких чудес, которыми так богата наша обыденная жизнь: он увидел бесконечные, уходящие вдаль ряды морщинистых от ветра, похожих один на другой, унылых барханов, красное солнце, бурое, тусклое марево, растопившее в себе линию горизонта, белых верблюдов, задубевшие, коричневые лица кочевников и синь воды маленького оазиса. Все это было до предела реально, почти осязаемо.
- А ведь вы волшебник, Александр Яковлевич!
- Немножко, - сказал довольный Бонэ, который, видимо, уже не раз демонстрировал этот фокус. - Но настоящие кудесники все-таки те, кто создавал этот ковер. Вот он, мастер, у которого тысячи рук, но одно сердце. Вы, конечно, можете относиться к моим словам с долей скепсиса, и я готов вас понять. Но все же поверьте мне: ковроделие - феномен народной жизни и народного творчества. Ковры - те же древние рукописи. При изучении их многое может почерпнуть для себя не только искусствовед, но и историк, этнограф, психолог, живописец и даже врач.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17