Но изворачиваться, лгать и ловчить, сознательно и целеустремленно «заметая следы», чтобы, с одной стороны, по-прежнему выглядеть «чистеньким» в глазах жены, а с другой – бегать за первыми попавшимися юбками, это совсем иное дело; муж стал казаться ей пустым и тривиальным. Вдобавок он еще изменил прическу… Когда он после очередной поездки за границу появился на пороге дома и Кейт впервые увидела новую прическу, которую он себе придумал, пытаясь повернуть время лет на пятнадцать вспять, ее затрясло от гнева и отвращения. Вскоре, правда, Майкл сумел ее переубедить – отнюдь не словами, которых он избегал, а всем своим видом красноречиво намекая, что в ней говорит самая обыкновенная бабья ревность: это мелко с ее стороны.
Однако в ту минуту, когда Кейт поняла, что он такой, какой есть, и вряд ли что-нибудь способно изменить его натуру, кроме старости – если, конечно, он не станет резвиться до гробовой доски, уподобившись молодящимся старушенциям, которые красят волосы во все цвета радуги и носят мини-юбки, дабы щегольнуть вроде бы неплохо сохранившимися ножками, – ей стало ясно, что муж растоптал ее человеческое достоинство, унизил в ней женщину. Она не могла объяснить, почему это вызвало у нее такую реакцию, но факт оставался фактом, и никуда от этого не денешься. И то, что ее Майкл – в общем-то неплохой супруг, за которым она жила как за каменной стеной, – превратился в самого ординарного бабника, в похождениях которого над всеми другими чувствами превалировал секс, ставило Кейт в крайне унизительное положение. Она бы предпочла, чтобы он признался – нет, не признался, а защищал бы свое чувство, кричал, наконец, о своей любви к женщине, пусть даже к двум, трем, неважно, и утверждал бы, что это настоящее, что чувство будет расти и углубляться и потребует не только жертв с его стороны, но и понимания со стороны самой Кейт. Подобное признание не повергло бы Кейт в такое состояние духа, словно у нее открылась рана, через которую капля за каплей уходят все жизненные соки, все силы, пока она сидит у себя дома в южном Лондоне, а муж ее бегает – в свободное, разумеется, время, не жертвуя ради этой прихоти главными интересами, – в поисках легких любовных приключений. Вопреки доводам рассудка и, конечно же, вопреки тому, что предписывают жизненные каноны, она испытывала к мужу чувства, которые испытывают к человеку заблудшему, потерявшему себя.
Глупо давать волю таким чувствам. Противно правилам хорошего тона, вульгарно, невеликодушно даже. Кейт знала, что сказала бы по этому поводу Мэри: все это никчемные умствования, которые только отравляют жизнь. Но Кейт думала и чувствовала именно так, а не иначе и ничего не могла с собой поделать. У нее и в мыслях не было притворяться, будто она относится к этому как-то по-другому. Еще несколько дней тому назад она могла бы смело сказать, что какие бы чувства и мысли ни возникли у нее, когда, скажем, она решит, что довольно ей быть нянькой и улыбаться, улыбаться без конца, или, как сейчас, к примеру, не остановит себя на пороге приключения, обещающего быть трудным, но заманчивым, как вершина высокой горы, к которой не может не тянуть всякого уважающего себя альпиниста, – какими бы эти чувства ни оказались (Кейт так страшилась встречаться с ними лицом к лицу, что готова была на все, лишь бы оттянуть этот момент), они никак не будут связаны с тем обстоятельством, что ее Майкл самый заурядный юбочник. Этот удар она пережила давно. А может быть, именно его и следует считать переломом в ее жизни (коль скоро она дала себе труд над этим задуматься): ее инстинкт, детский и неразумный, но безошибочный, подсказывал ей, что это Майкл – и только он – виноват в том, что она с того времени чувствует себя куклой, из которой медленно высыпаются опилки.
Такие мысли и чувства одолевали Кейт, пока она слушала молодого человека, который сидел напротив и, подавшись к ней всем телом, искал в ней – в любом, кто был готов ему внимать, – чего-то такого, что заставляло его говорить без умолку, а она тем временем уже преодолевала барьер: союзу «женщина в возрасте и молодой мужчина» – быть!
Житейская мудрость гласит, что, как правило, именно такая связь двух сердец бывает горько-острой, впечатляющей, нежной, поэтичной и изысканной, словом – самым утонченным блюдом любовного меню. Конкурировать с ним может разве что его антипод: мужчина в возрасте и юная девушка… (Если Кейт суждено пуститься в это приключение, если она отведает это блюдо, уже лежащее перед ней на тарелке, то будет ли это как-то связано с тем, что произошло у нее с Майклом? Эта ее безвольность, стремление плыть по течению, неумение сказать «нет», неумение поступать в соответствии со своими убеждениями – не было ли оно следствием того, что ее когда-то, как машину, запрограммировал Майкл?).
Любовное приключение, на пороге которого она стояла, не сулит ей ничего из ряда вон выходящего: ни утонченных наслаждений, ни душевных бурь. Партнер стар душой. Слишком заземлен. Относится к себе сверхкритически.
Но было в нем что-то и очень привлекательное для Кейт. Любопытно было наблюдать, как он занимается самоистязанием, терзаясь вопросом, какую из множества дорог выбрать, терзаясь обыденностью жизни, этой юдоли слез.
В ту первую ночь по взаимному согласию они разошлись по своим комнатам: сначала он настаивал, чтобы она зашла к нему, но потом все-таки решили перенести встречу на завтра.
Кейт шла по коридорам отеля, мысленно представляя себе, как после недель любви иди других видов человеческого общения за каждой дверью прощаются ее подопечные делегаты: произносятся последние нежные слова; сама Кейт тоже могла бы быть на месте этих женщин-делегаток, если бы походила по характеру на Мэри… Джеффри слишком молод для нее; нет, слишком стар; словом, он не в том возрасте, в каком нужно. Будь ему двадцать – двадцать пять лет… да, тогда он мог бы еще сойти за «юношу» для нее, женщины на склоне лет. Если бы ему было больше тридцати пяти, то он бы приближался к ее возрастной группе. Но тридцать два… А правомерно ли судить о людях по поступкам, которые они якобы должны совершать в соответствии со своим возрастом, в соответствии с принадлежностью к отряду млекопитающих или просто потому, что они члены человеческой коммуны? Во всяком случае, с такими мерками подходят к большинству людей, и лишь единицы способны подняться выше этих условностей. Джеффри в тридцать два года должен по законам своего круга быть одержим стремлением «выбиться в люди», сделать хорошую партию, если он этого еще не сделал, и зажить полнокровной жизнью. А он не пошел по проторенному пути, но и не свободен от пут условностей. Компромиссов он не желал, только «или» – «или»: «Или я устраиваюсь на подходящую работу, обзавожусь домом и детьми, или продолжаю плыть по течению, куда вынесет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61