— Мне нужно рассмотреть его повнимательнее, — сказал Крафт.
— Как чувствует себя человек, когда такая долгая и блестящая карьера приходит к концу? — спросил босс Крафта.
— Все карьеры когда-нибудь кончаются, — сказал Крафт. — Я это понял уже давно.
— Может, о вашей жизни сделают фильм, — сказал. босс.
Крафт улыбнулся.
— Возможно. Я бы запросил немало денег за право снимать этот фильм.
— Есть только один актер, который действительно бы сыграть вашу роль, — сказал босс. — Но его будет нелегко заполучить.
— Да? — сказал Крафт. — Кто же это?
— Чарли Чаплин, — сказал босс. — Кто еще смог бы сыграть шпиона, который был постоянно пьян, с 1941 по 1948 год? Кто еще мог бы сыграть русского шпиона, который создал агентуру, состоящую почти сплошь из американских шпионов?
Весь лоск сошел с Крафта, и он превратился в бледного морщинистого старика.
— Это неправда! — сказал он.
— Спросите ваше начальство, если не верите мне, — сказал босс.
— А они знают? — спросил Крафт.
— Они наконец поняли. Вы были на пути домой, а там вас ожидала пуля в затылок.
— Почему вы спасли меня?
— Считайте это сентиментальностью, — сказал босс.
Крафт обдумал ситуацию и укрылся за спасительной шизофренией.
— Все это не имеет ко мне отношения, — сказал он и вновь обрел свой прежний лоск.
— Почему?
— Потому, что я художник. И это главное мое дело.
— Непременно возьмите в тюрьму этюдник, — сказал босс и переключил внимание на Рези. — Вы, конечно, Рези Нот.
— Да, — сказала она.
— Доставило ли вам удовольствие ваше короткое пребывание в нашей стране?
— Какого ответа вы от меня ожидаете?
— Любого. Если у вас есть жалобы, я передам их в соответствующие инстанции. Знаете, мы пытаемся увеличить приток туристов из Европы.
— Вы говорите очень забавные вещи, — сказала она без тени улыбки. — Простите, я не могу ответить в том же духе. Сейчас не самое забавное время для меня.
— Жаль, — сказал босс небрежно.
— Вам не жаль, — сказала Рези. — Жаль только мне. Мне жаль, что мне незачем жить. Все, что у меня было, это любовь к одному человеку, а этот человек меня не любит. Жизнь его так поизносила, что он не может больше любить. От него ничего не осталось, кроме любопытства и пары глаз. Я не могу сказать вам ничего забавного, — сказала Рези. — Но я могу показать вам кое-что интересное.
Рези как будто прикоснулась пальцами к губам. На самом деле она сунула в рот капсулу с цианистым калием.
— Я покажу вам женщину, которая умирает за любовь.
И Рези Нот тут же упала мертвой мне на руки.
Глава сороковая.
СНОВА СВОБОДА…
Я был арестован вместе со всеми, кто находился в доме. Меня освободили в течение часа, я думаю, благодаря вмешательству Моей Звездно-Полосатой Крестной. Место, где меня содержали в течение этого короткого времени, была контора без вывески в Эмпайр Стейт Билдинг. Агент спустил меня на лифте и вывел на улицу, возвратив в поток жизни. Не успел я сделать и пятидесяти шагов, как остановился.
Я оцепенел.
Я оцепенел не от чувства вины. Я приучил себя никогда не испытывать чувства вины.
Я оцепенел не от страшного чувства потери. Я приучил себя ничего страстно не желать.
Я оцепенел не от ненависти к смерти. Я приучил себя рассматривать смерть как друга.
Я оцепенел не от разрывающего сердце возмущения несправедливостью. Я приучил себя к тому, что ожидать справедливых наград и наказаний так же бесполезно, как искать жемчужину в навозе.
Я оцепенел не от того, что я так не любим. Я приучил себя обходиться без любви.
Я оцепенел не от того, что Господь так жесток ко мне. Я приучил себя никогда ничего от Него не ждать.
Я оцепенел от того, что у меня не было никакой причины двигаться ни в каком направлении. То, что заставляло меня идти сквозь все эти мертвые бессмысленные годы, было любопытство.
Теперь даже оно угасло.
Как долго я стоял в оцепенении — не знаю. Чтобы я вновь начал двигаться, надо было, чтобы кто-то другой придумал для этого причину.
И этот кто-то нашелся. Полицейский на улице наблюдал за мной некоторое время, затем подошел и спросил:
— У вас все в порядке?
— Да, — сказал я.
— Вы стоите здесь уже давно.
— Знаю.
— Вы ждете кого-нибудь?
— Нет.
— Тогда лучше идите.
— Да, сэр.
И я пошел.
Глава сорок первая.
ХИМИКАЛИИ…
От Эмпайр Стейт Билдинг я пошел к центру. Я шел пешком в Гринвич Вилледж, туда, где некогда был мой дом, наш с Рези и Крафтом дом.
Всю дорогу я курил сигареты и стал воображать себя светлячком.
Я встречал много других таких же светлячков. Иногда я первым подавал им приветственный красный сигнал, иногда они. Я все дальше и дальше уходил от подобного морскому прибою рокота и северного сияния огней сердца города.
Время было позднее. Теперь я ловил сигналы светлячков-сотоварищей, захваченных в ловушки верхних этажей.
Где-то, как наемный плакальщик, выла сирена.
Когда я наконец подошел к зданию, к своему дому, все окна были темны, кроме одного — окна в квартире молодого доктора Абрахама Эпштейна.
Он тоже был светлячком. Он просигналил, и я просигналил в ответ.
Где-то завели мотоцикл, будто разорвалась хлопушка.
Черная кошка перебежала мне дорогу перед входной дверью.
В парадном тоже было темно. Выключатель был испорчен. Я зажег спичку и увидел, что все почтовые ящики взломаны.
В темноте в неверном свете спички погнутые и пробитые дверцы почтовых ящиков напоминали двери тюремных камер в каком-то сожженном городе. Моя спичка привлекла внимание дежурного полицейского. Он был молодой и унылый.
— Что вы тут делаете? — спросил он.
— Я здесь живу, это мой дом.
— У вас есть документы?
Я показал ему какой-то документ и сказал, что живу в мансарде.
— Так это из-за вас все эти неприятности? — Он не упрекал меня, ему было просто интересно.
— Если хотите.
— Удивляюсь, что вы вернулись сюда.
— Я скоро снова уйду.
— Я не могу приказать вам уйти. Я просто удивляюсь, что вы вернулись.
— Я могу подняться к себе?
— Это ваш дом. Никто не может вам запретить.
— Благодарю вас.
— Не благодарите меня. У нас свободная страна, и все одинаково находятся под защитой. — Он сказал это доброжелательно. Он давал мне урок гражданского права.
— Вот так и нужно управлять страной, — сказал я.
— Не знаю, смеетесь ли вы надо мной или нет, но это правда, — сказал полицейский.
— Я не смеюсь над вами, клянусь, что нет. — Мое клятвенное уверение удовлетворило его.
— Мой отец был убит на Иводзима.
— Сочувствую.
— Полагаю, что там погибли хорошие люди и с той, и с другой стороны.
— Думаю, что правда.
— Думаете, будет еще одна? — Что — еще одна?
— Еще одна война.
— Да, — сказал я.
— Я тоже так думаю, — сказал он. — Разве это не ад?
— Вы нашли верное слово, — сказал я.
— Что может сделать один человек?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41