Именно ее он хочет в жены, и кто попытается помешать ему в этом, может заранее заказывать панихиду!
Воинственные мысли Кара прервала Ингрид. Она возникла неожиданно и неслышно из-за палубной надстройки, села рядом и, склонившись над ним, почему-то шепотом спросила:
- Ты чего тут разлегся? Все работают, обед готовят, удочки настраивают, палубу драят. Я вон полсотни тарелок перемыла, а господин Кар тут дремлет, вкушает радости жизни. - Она смотрела на него откровенно влюбленными глазами, уперлась ему в грудь горячими ладонями.
Кар запаниковал - сейчас поцелует, точно - поцелует, вопьется губами, не оторвешь! И свяжут их имена, как имена Жюли и Эстебана! Какой ужас! Нет, никто не возмутится - романы между студентами обычное дело. Вот и прибавится еще одна узаконенная пара: Альберт и Ингрид. Но Серэна-то как к этому отнесется? Как ее переубедить, как перед ней оправдываться? Нет! Ни в коем случае нельзя допустить, чтоб у кого-то возникло даже предположние о том, что он и Ингрид… Черт возьми, что делать?
Драма усугублялась тем, что тайну их отношений с Серэной следовало неукоснительно хранить (роман с преподавателем - это уже выходило за правила игры). Поэтому и здесь, на яхте, они не подавали вида, были строго официальны друг с другом (по мнению Кара, даже перебарщивали, она, во всяком случае, - уж слово-то нежное можно было незаметно прошептать или взгляд бросить!).
Кар ловко вскочил на ноги, чуть не опрокинув Ингрид, и фальшиво бодрым голосом вскричал:
- Винюсь! Винюсь! Сейчас буду работать за десятерых! Готов! - И он помчался на переднюю палубу, а разочарованная Ингрид поплелась за ним.
Кар энергично включился в работу, продолжая размышлять о грозящей ему опасности. И тут Кару пришла в голову прекрасная мысль - надо поделиться своими тревогами с Серэной, а попросту - переложить на нее ответственность за решение (чего уж себя обманывать?).
Кар повеселел (как все-таки мы любим, чтоб другие решали за нас), он драил палубу, вязал какие-то узлы, переносил тяжелые ящики. Его могучее, великолепно тренированное тело легко и ловко перемещалось в пространстве. Движения были молниеносны и точно рассчитаны. Вот где сказалось преимущество Кара перед не менее красивым, но куда менее умелым Робертом. Конечно, когда тот застывал неподвижно на носу яхты, скрестив руки, подобный юному богу, можно было без конца любоваться его совершенной мускулатурой, по которой, казалось, следовало изучать анатомию. По сравнению с ним даже Кар со своей богатырской фигурой казался хрупким.
Но когда надо было поднять тяжелый груз, быстро что-то переставить, перекинуть, укрепить, влезть на мачту - вот тут-то и видна была разница между эффектной, но мертвой горой мускулов культуриста и эффективными, готовыми к любым нагрузкам, хорошо натренированными мышцами атлета.
Зрелище это было настолько наглядным, что женская часть компании на какое-то время перестала что-либо делать, а лишь следила за Каром и Робертом. К великой досаде Лиоля и Эстебана. Что касается Эдуарда, он лишь презрительно поглядывал на этих, как он считал, «животных» с куриными мозгами.
Уж не говоря о толстом Бобе. Тот без конца фотографировал своих товарищей, море, берег, встречные пароходы, даже чаек в небе. «Ох, жена будет довольна, она любит, когда я привожу ей фото из своих путешествий», - бормотал он себе под нос.
Наконец пристали к берегу.
Выбрали уединенный пляж, окруженный пальмовой рощей, укрытый в небольшой бухте с бирюзовой водой.
Вылезли. Девушки захлопотали, накрывая скатерть прямо на песке, разжигая спиртовки, доставая продукты.
Мужчины принялись открывать консервные банки, бутылки, разгружать переносной холодильник, разжигать костер, так, не для дела, для экзотики.
Тут снова всех поразил Кар. Буквально за считанные минуты он соорудил какой-то особый костер, разжег его без помощи спичек и зажигалки. Огонь горел ровно и сильно, а дыма почти не было.
- Где ты так научился? - восхищенно спросил Лиоль. - Ты смотри, словно и нет дыма.
- Чему в джунглях не научишься, - усмехнулся Кар, - если б не научился, не сидел бы сейчас с вами. («Кажется, я уже кому-то говорил это», - недовольно подумал он.)
На минуту все умолкли. Они вдруг осознали, что вот этот ловкий красивый парень прошел войну и наверняка сто раз рисковал жизнью, в него стреляли, и он стрелял в других, быть может, убивал. На минуту словно темная гора нависла над ними, и война показалась не отвлеченной картиной, о которой они кричали на своих митингах, которую в виде черной бомбы, зачеркнутой красным крестом, рисовали на своих плакатах, а реальностью с ее кровью, грязью и смертью.
Случайно поймав устремленный на него взгляд Серэны, Кар с удивлением заметил, что глаза ее повлажнели.
- Молодец, Кар! - воскликнул Лиоль. - Все-то ты умеешь. Рассказал бы чего-нибудь из своих военных похождений. Уж представляю, как ты там им жару поддавал!
Он бросил злорадный взгляд в сторону Роберта. Уж раз он не мог уколоть обоих, так хоть одного. Используя другого.
- Нет, - решительно сказал Кар, - об этом вспоминать не буду никогда! Никогда! - повторил он твердо.
- Напрасно, - неожиданно сказал Эдуард, - такие вещи надо помнить, чтоб не повторить. - Какое-то время он с загадочным выражением смотрел на Кара и добавил: - Прости, я хотел сказать - не повторились.
В тот момент Кар не уловил разницы.
Некоторое время, усевшись, улегшись вокруг «стола», все гневно осуждали войну. Кар в разговоре участия не принимал. У него почему-то испортилось настроение. Только много позже он понял: из-за реплики Эдуарда.
Когда он вновь спустился на землю с облаков своих размышлений, речь шла о высоких материях - о гуманизме, долге, призвании.
- Гуманизм - высшее призвание человека, - разглагольствовал Роберт, - люди должны быть гуманны. Все! Во всем! Тогда на земле настанет рай.
- Да? - ехидно вопрошал Лиоль. - Все должны быть гуманны? Интересно, как ты себе это представляешь? Например, заповедь «не убий», да? Никого не надо убивать? Так?
- Так, - неуверенно соглашался Роберт, он чувствовал подвох.
- Ну, а вот посадят тебя перед двумя кнопками, одну обязан нажать. Нажмешь левую - погибнет, скажем, миллиард китайцев, все население, или, вот, мы все тут, кроме тебя; нажмешь правую - твоя мать. Интересно, какую ты нажмешь? А?
Роберт молчал. Вот подлец, подловил-таки его. Действительно, кого уничтожать - собственную мать или миллиард ни в чем не повинных людей?
Его выручил Эдуард. Сняв очки, он близоруко щурился на солнце. Он совсем не загорел - его узкая белая грудь смешно поросла редкими волосами, узкие белые плечи сутулились.
- Все дело в том, - медленно заговорил он, - чтобы не допустить такого выбора, вот в чем задача.
- Ну, а если? - настаивал Лиоль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Воинственные мысли Кара прервала Ингрид. Она возникла неожиданно и неслышно из-за палубной надстройки, села рядом и, склонившись над ним, почему-то шепотом спросила:
- Ты чего тут разлегся? Все работают, обед готовят, удочки настраивают, палубу драят. Я вон полсотни тарелок перемыла, а господин Кар тут дремлет, вкушает радости жизни. - Она смотрела на него откровенно влюбленными глазами, уперлась ему в грудь горячими ладонями.
Кар запаниковал - сейчас поцелует, точно - поцелует, вопьется губами, не оторвешь! И свяжут их имена, как имена Жюли и Эстебана! Какой ужас! Нет, никто не возмутится - романы между студентами обычное дело. Вот и прибавится еще одна узаконенная пара: Альберт и Ингрид. Но Серэна-то как к этому отнесется? Как ее переубедить, как перед ней оправдываться? Нет! Ни в коем случае нельзя допустить, чтоб у кого-то возникло даже предположние о том, что он и Ингрид… Черт возьми, что делать?
Драма усугублялась тем, что тайну их отношений с Серэной следовало неукоснительно хранить (роман с преподавателем - это уже выходило за правила игры). Поэтому и здесь, на яхте, они не подавали вида, были строго официальны друг с другом (по мнению Кара, даже перебарщивали, она, во всяком случае, - уж слово-то нежное можно было незаметно прошептать или взгляд бросить!).
Кар ловко вскочил на ноги, чуть не опрокинув Ингрид, и фальшиво бодрым голосом вскричал:
- Винюсь! Винюсь! Сейчас буду работать за десятерых! Готов! - И он помчался на переднюю палубу, а разочарованная Ингрид поплелась за ним.
Кар энергично включился в работу, продолжая размышлять о грозящей ему опасности. И тут Кару пришла в голову прекрасная мысль - надо поделиться своими тревогами с Серэной, а попросту - переложить на нее ответственность за решение (чего уж себя обманывать?).
Кар повеселел (как все-таки мы любим, чтоб другие решали за нас), он драил палубу, вязал какие-то узлы, переносил тяжелые ящики. Его могучее, великолепно тренированное тело легко и ловко перемещалось в пространстве. Движения были молниеносны и точно рассчитаны. Вот где сказалось преимущество Кара перед не менее красивым, но куда менее умелым Робертом. Конечно, когда тот застывал неподвижно на носу яхты, скрестив руки, подобный юному богу, можно было без конца любоваться его совершенной мускулатурой, по которой, казалось, следовало изучать анатомию. По сравнению с ним даже Кар со своей богатырской фигурой казался хрупким.
Но когда надо было поднять тяжелый груз, быстро что-то переставить, перекинуть, укрепить, влезть на мачту - вот тут-то и видна была разница между эффектной, но мертвой горой мускулов культуриста и эффективными, готовыми к любым нагрузкам, хорошо натренированными мышцами атлета.
Зрелище это было настолько наглядным, что женская часть компании на какое-то время перестала что-либо делать, а лишь следила за Каром и Робертом. К великой досаде Лиоля и Эстебана. Что касается Эдуарда, он лишь презрительно поглядывал на этих, как он считал, «животных» с куриными мозгами.
Уж не говоря о толстом Бобе. Тот без конца фотографировал своих товарищей, море, берег, встречные пароходы, даже чаек в небе. «Ох, жена будет довольна, она любит, когда я привожу ей фото из своих путешествий», - бормотал он себе под нос.
Наконец пристали к берегу.
Выбрали уединенный пляж, окруженный пальмовой рощей, укрытый в небольшой бухте с бирюзовой водой.
Вылезли. Девушки захлопотали, накрывая скатерть прямо на песке, разжигая спиртовки, доставая продукты.
Мужчины принялись открывать консервные банки, бутылки, разгружать переносной холодильник, разжигать костер, так, не для дела, для экзотики.
Тут снова всех поразил Кар. Буквально за считанные минуты он соорудил какой-то особый костер, разжег его без помощи спичек и зажигалки. Огонь горел ровно и сильно, а дыма почти не было.
- Где ты так научился? - восхищенно спросил Лиоль. - Ты смотри, словно и нет дыма.
- Чему в джунглях не научишься, - усмехнулся Кар, - если б не научился, не сидел бы сейчас с вами. («Кажется, я уже кому-то говорил это», - недовольно подумал он.)
На минуту все умолкли. Они вдруг осознали, что вот этот ловкий красивый парень прошел войну и наверняка сто раз рисковал жизнью, в него стреляли, и он стрелял в других, быть может, убивал. На минуту словно темная гора нависла над ними, и война показалась не отвлеченной картиной, о которой они кричали на своих митингах, которую в виде черной бомбы, зачеркнутой красным крестом, рисовали на своих плакатах, а реальностью с ее кровью, грязью и смертью.
Случайно поймав устремленный на него взгляд Серэны, Кар с удивлением заметил, что глаза ее повлажнели.
- Молодец, Кар! - воскликнул Лиоль. - Все-то ты умеешь. Рассказал бы чего-нибудь из своих военных похождений. Уж представляю, как ты там им жару поддавал!
Он бросил злорадный взгляд в сторону Роберта. Уж раз он не мог уколоть обоих, так хоть одного. Используя другого.
- Нет, - решительно сказал Кар, - об этом вспоминать не буду никогда! Никогда! - повторил он твердо.
- Напрасно, - неожиданно сказал Эдуард, - такие вещи надо помнить, чтоб не повторить. - Какое-то время он с загадочным выражением смотрел на Кара и добавил: - Прости, я хотел сказать - не повторились.
В тот момент Кар не уловил разницы.
Некоторое время, усевшись, улегшись вокруг «стола», все гневно осуждали войну. Кар в разговоре участия не принимал. У него почему-то испортилось настроение. Только много позже он понял: из-за реплики Эдуарда.
Когда он вновь спустился на землю с облаков своих размышлений, речь шла о высоких материях - о гуманизме, долге, призвании.
- Гуманизм - высшее призвание человека, - разглагольствовал Роберт, - люди должны быть гуманны. Все! Во всем! Тогда на земле настанет рай.
- Да? - ехидно вопрошал Лиоль. - Все должны быть гуманны? Интересно, как ты себе это представляешь? Например, заповедь «не убий», да? Никого не надо убивать? Так?
- Так, - неуверенно соглашался Роберт, он чувствовал подвох.
- Ну, а вот посадят тебя перед двумя кнопками, одну обязан нажать. Нажмешь левую - погибнет, скажем, миллиард китайцев, все население, или, вот, мы все тут, кроме тебя; нажмешь правую - твоя мать. Интересно, какую ты нажмешь? А?
Роберт молчал. Вот подлец, подловил-таки его. Действительно, кого уничтожать - собственную мать или миллиард ни в чем не повинных людей?
Его выручил Эдуард. Сняв очки, он близоруко щурился на солнце. Он совсем не загорел - его узкая белая грудь смешно поросла редкими волосами, узкие белые плечи сутулились.
- Все дело в том, - медленно заговорил он, - чтобы не допустить такого выбора, вот в чем задача.
- Ну, а если? - настаивал Лиоль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84