Вот и все оправдание за кутерьму. Пришёл к Монсу.
- Цидулу велено передать и ответ получить, - объясняет Ваня худощавому юркому молодцу, в передней палате что-то писавшему.
- Давай. Прочтём и ответим.
- Тебе не дам… Самому господину должен в руки…
- Да он спит ещё…
- Разбудите!.. Коли от государыни - встанет и примет.
- Много чести. Станет Вилим Иваныч вставать раньше времени! Отдай мне, всё равно. Встанет - предоставлю.
- Мне велено самому в руки, и никому больше.
- Ну… мне, значит, все едино…
- Ничего тут нет и похожего на дело, не только не едино. Холоп останется холопом, а барин - барином! Всяк сверчок знай свой шесток…
- Я не холоп вовсе, а секретарь… От холопа разница. Все бумаги и челобитья к Вилиму Иванычу - ко мне идут.
- Ну, пусть идут… окромя этой цидулы. Её отдам только самому.
- И мне отдашь, коли добра хочешь да толк смыслишь в делах… А не хочешь давать мне - пошёл вон!..
- Гнать ты меня не смеешь, коли, говорят, за делом послали… А тебе не отдам и заставлю идти… разбудить барина.
- Ну… это старуха надвое сказала… Хоша и вставши бы был, да не выходил из опочивальни, к нему не пойду.
- Покажи мне, где эта опочивальня… Я и без тебя дело справлю.
- Ловок ты, я вижу…
- Смекаю, что ловчей тебя… Знаю, как дело справлять, а ты не даёшь… Скажи на милость-, что ты за птица?! - начиная терять терпение и возвышая голос, говорил Ваня.
- Вот какая я птица, что не ори, а ступай вон честью, коли не даёшь цидулы!
- Я тебе говорю: не пойду, пока сам не отдам, как велено. Послан я наспех. Грубияна встретил - жалобу принесу своим чередом, а… медлить больше не могу.
Говоря эти слова, во всём, в чём был, ражий Балакирев сделал шаг от дверей в внутренние комнаты, заметив слева притворённые двери.
Писавший вскочил и заслонил собою эти двери. Ваня сдвинул его с места, повернув как перо. Но сбитый с позиции ухватился за силящегося войти. Произошла борьба.
- Что там у вас за возня! - раздался сердитый голос из внутренних покоев.
- Меня не пускает ваш человек, Вилим Иваныч, а велели мне наспех цидулу отдать и ответ принести! - крикнул Балакирев.
Боровшийся с ним побежал, должно быть, оправдываться.
- Подожди, я позову, оденусь! - раздался через несколько мгновений голос Монса, и вслед за тем показался присмиревший секретарь. Балакирев бросил на него взгляд победителя.
- Постой же, шельма, я проучу тебя, коли поперёк пошёл! - с угрозой прошептал смирившийся. - Будешь помнить Егорку.
- Хоть Егорок сотню поставь - не испугаешь! - отозвался Балакирев на бессильную угрозу врага.
Продолжать перебранку было некогда, потому что раздались шаги и приказ:
- Войди сюда!
Балакирев отмахнул притворённую дверь и очутился перед нахмурившимся Монсом, сидевшим в креслах в шлафроке и в надетом кое-как парике.
Почтительно подойдя и вручая цидулку, Ваня повторил данный ему наказ и заявил жалобу на препятствовавшего спешной передаче.
- Все так, да ломиться в чужой дом не годится… потише можно тоже сделать.
- Я ничего другого не мог при отказе вам доложить… Никому другому, кроме собственных рук, отдавать не приказано.
Монс не возражал, уже разломив сургуч и читая. По мере чтения лицо его прояснялось, и, кончив чтение, он подарил верного переносчика взглядом благосклонности и прибавил:
- Ты прав, мой друг… Всегда так поступай… Егор! Когда он придёт - не задерживать и дурачеств не начинать впредь. Ты виноват, он - прав кругом. Нужно было действительно… Я сейчас напишу ответ. Проси, Егор, у него извинения. Помиритесь, и чтобы не было между вами тени распри! Приходить должен он часто ко мне. В первый и последний раз тебе спускаю вину… Не то смотри… За заносчивость может быть тяжела расплата.
Пока писал барин, недавний противник счёл за благо послушаться наказа высшей власти.
- Коли погрешил я от усердия, где не нужно, не гневись. Я, Егорка Столетов, за провинность готов услугой отплатить. Скажи, как звать тебя, и будь покоен: знавши, не прогневлю.
- Иван Балакирев я. Коли смирился, Бог простит. Быль молодцу не укор… Коли бы не наспех, чудак этакой, чего бы мне тебя не слушать! Да есть власть повыше нас с тобой; в силу этой власти я и настаивал… Егором, молвил, прозываешься, а по отчеству как?
- Михайлов, Столетов… А вас как честят по батюшке?
- Алексей Гаврилов батька, а моё имя Иван, я сказал.
- Из каких вы?
- Дворянин. Солдат был в Невском полку, а недели полторы - государь взял во дворец и лакеем я… у государыни.
- А я подьячий, из писчиков, секретарь Вилима Иваныча; невдомёк мне давеча, - кафтан-от твой, думал, княжеский… а там люди что собаки: завсегда огрызаются.
Вилим Иваныч позвал Балакирева и тихо сказал, подавая цидулу:
- Ильиничне одной. А я тебя помнить буду. Вижу, исправный малый. Коли что потребуется, можешь обратиться ко мне - не ошибёшься и не напрасно просить будешь… Ты мне полюбился заправду.
Ваня кланялся, пятясь задом к дверям, и, отвесив в самых дверях последний поклон, повернулся и вышел в переднюю. У дверей он по-приятельски простился с новым знакомцем Столетовым, внутренне смеясь возникшему казусу.
Войдя ещё в коридор перед комнатою младших царевен, Ваня услыхал вверху у себя знакомый голос, и при звуках его сильно забилось сердце молодого человека. Ноги как бы приросли к полу, а самому хотелось перелететь пространство, отделявшее от места, где слышался хорошо известный ему говор.
- Никак, бабушка здесь!
Балакирев летит и видит подлинно свою бабушку, усаженную Ильиничной в кресла и ведущею с нею беседу такую дружелюбную, как бы век жили душа в душу. Помещица, сидя задом к дверям, не вдруг увидела внука, а увидев - зашаталась и только произнесла: «Ванечка!»
Оправившись несколько, она усадила перед собою внука и смотрела на него, молча любуясь статностью юноши, которому очень шёл ливрейный кафтан придворный.
- Истинно, матушка, сокровище тебе Господь Бог дал в потешенье на старость Ивана Алексеича! - с одушевлением высказала Ильинична, вторя в том чувству бабушки, не помнившей себя от радости.
- На нашу сиротскую долю Господь дал и царю-то, государю, спознать Ванечку… позаприметил, видно, коли и к себе-то во дворец взял… Красный кафтан дал и эти, прости Господи, брыжжи непутные.
Бабушка, охорашивая внука, почему-то невзлюбила кружевных концов его шейного белого платка, с которым произошёл вечером грех.
- А матушка что? - сам осмелился спросить Ваня бабушку, замолкшую вдруг под впечатлением такой перемены в судьбе внука.
- Все здоровы. Бабка рюхинская благословение посылает. Все добрые люди, окромя твоего ворога-отца непутного… Ништо взял злодей с меня… сберегла и отстояла я, Ванечка, твой достаточек. Отец твой гриб съел, а ещё у царя суда на мать просил.
Ильинична, как ни желалось ей все разом выслушать, что говорить будет бабка с внуком, должна была удалиться с ответом, принесённым Ванею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230