Но теперь будет невежливо объяснять, что он не должен приезжать. Я его пригласила, и с этим уже ничего не поделаешь.
Глава 14
Катящийся камень не обрастает ни мхом, ни воспоминаниями. Гейбриел привык к поспешным уходам и незапланированным отъездам как с поля боя, так и от сцен в спальнях. Теперь это стало практически его привычкой – бросаться в седло и уезжать полусонным неведомо куда.
Но он не провел и трех часов на большой лондонской дороге, как понял, что стеснение в груди означает не обычное в таких случаях облегчение, а сожаление. До конца своих дней он будет спрашивать себя, что он утратил, сбежав.
Черт побери, но разве можно утратить то, чего никогда не имел? Ведь у него никогда не было романов с женщинами, подобными Элетее. Кто скажет, не была бы она последней для него, если бы он остался? И потом, Гейбриел не мог себе представить, что, ужиная у нее в доме, он не совершил бы чего-то такого, за что заслужил бы изгнание навечно.
Проще расстаться, каким бы грубым это ни показалось, чем унижать себя в ее присутствии.
Проще мечтать о ней, зная, что эта жажда никогда не будет утолена, чем увидеть конец его самых дорогих фантазий.
По крайней мере таковы были его мысли, которыми он утешал себя, когда прибыл в Мейфэр, в лондонский особняк своего старшего кузена подполковника лорда Хита Боскасла. Он, точно бездомная кошка, мог подойти к дверям любого из лондонских Боскаслов и получить приглашение остаться. Он делал это уже столько раз, что и счет потерял, с тех пор как помирился с родственниками по отцовской линии.
Из всех его родственников мужского пола лорд Хит был меньше других склонен судить или задавать вопросы. Надо полагать, что даже самые замкнутые из Боскаслов навострили бы уши в ту минуту, когда Гейбриел вдруг оказался в кабинете кузена.
Это была особая комната, тихая и скромная, полная старинных знаний и неразгаданных тайн, замкнутая, как и сам бывший шпион с волосами цвета воронова крыла, сидящий в полумраке за своим рабочим столом и молча наблюдающий за ним. Книги с рваными корешками кожаных переплетов, многие на древних языках, стояли на полках вдоль стен. Несколько карт Египта и Европы и рельефные схемы баталий висели в простенках между занавешенными окнами с эркерами.
Гейбриел понял, что Хит не только читает эти редкостные, мало кому доступные книги, но скорее всего сам обладает достаточными познаниями, чтобы написать их. Он был сфинксом семьи Боскасл, невозмутимым и способным, как о нем говорили, одними только разговорами добиться признаний от самых упрямых противников. Его молчание действовало на нервы.
Гейбриел рассмеялся:
– В чем я успел провиниться? В чем дело? Я уезжал всего на несколько дней. Что могло случиться за неделю?
– В этой семье? – Хит насмешливо улыбнулся. – И так понятно. Боскаслам хватит и одного только часа, чтобы опозорить себя.
– Верно. Разве это не часть их очарования?
– Где ты был, Гейбриел?
– В Энфилде, разбирался с поместьем, которое выиграл в карты.
– Энфилд? Это там, где ты родился?
Что за память, черт побери! Гейбриел никогда никому не рассказывал о своем прошлом.
– Да.
Хит посмотрел на аккуратные стопки писем и документов на рабочем столе.
– И нашел ли там блудный сын то, что искал? Спасение? Развлечения?
– Едва ли, – ответил Гейбриел удивленно.
– И никаких тайных отъездов обратно в Лондон?
Он выпрямился.
– Никаких – за последнюю неделю.
Хит поднял глаза.
Много лет назад, когда Гейбриел вел войну против своих личных демонов, он отдалился от добродетельных Боскаслов, лондонской ветви известного родословного древа. Но в недавнем прошлом он нашел для себя удобное дупло в фамильном древе, и хотя правила поведения Гейбриела все еще, возможно, и вызывали недоумение в самых пуританских домах, он ни разу не обманул доверия своих родственников и не был замешан ни в каком предательстве по отношению к ним.
– Какого рода тайные поездки мы обсуждаем, Хит? – спросил он, почувствовав себя свободнее после того, как мысленно проверил, нет ли на его совести какого-либо неведомого проступка.
Это не могло быть связано с Элетеей. Тысяча чертей, он вел себя наилучшим образом – по крайней мере по его прошлым меркам негодяя. Он поцеловал ее. В книге грехов Боскаслов это не было черной меткой. Это было только началом… И простая мысль о том, что неплохо было бы поцеловать ее еще раз, усилила его желание вернуться.
Хит только улыбнулся.
– Черт меня побери! – раздраженно воскликнул Гейбриел. – Я совсем забыл об этом бале у Грейсона в честь его дня рождения. О том, на котором должны были выставить на аукцион билеты для одного из благотворительных приютов Джейн. Не думаю, что кто-то заметит мое отсутствие в такой толчее. Я заглажу свою вину. Что я могу купить Джейн? Она любит туфли и драгоценности. А что, если у меня найдется пара туфелек, специально сшитых по ее изящным ножкам, с бриллиантами на носках?
Хит покачал головой:
– День рождения Грейсона приходится на конец месяца. Ты приглашен. Тебя всегда приглашают.
– Не всегда, – проговорил Гейбриел, прежде чем понял, что проговорился.
В этом-то и заключалась трудность общения с Хитом. Достаточно просто сидеть наедине с ним и обмениваться какими-то незначительными замечаниями, и вдруг то, что скрываешь, само начинает литься через край и бить фонтаном.
А было время, когда Гейбриел не пребывал в такой гармонии со своими родственниками. Он нарочно старался оттолкнуть их на тех нескольких семейных собраниях, которые посетил. Казалось, среди всей этой боскасловской кастовости легче делать вид, что его семья не отпала от них и что сам он не смотрит с завистью на все это сердитое сборище.
– Это твой выбор, Гейбриел, – сказал Хит без всякого намека на осуждение. – Мы с радостью встретим тебя в любое время. Насколько я помню, тебя приглашали на все важные приемы. Ты и твои братья почти всегда отказывались.
– Это были трудные годы для моей семьи. Я не годился для светского общества.
Хит посмотрел ему в глаза:
– Так я и понял. Но ты никогда не говорил нам об этом. И твоя мать тоже.
Что еще знает Хит о его прошлом? То, что сам Гейбриел забыл, или то, о чем ему самому никогда не рассказывали?
– Я не понимаю, – сказал он, – Если это не семейное торжество, которое я пропустил, почему я нахожусь у тебя под подозрением?
– Не у меня под подозрением. Но не скрою – у меня есть знакомые в Лондоне, которые приходили ко мне конфиденциально и спрашивали, где ты теперь находишься.
За этими сведениями Хит мог бы отослать их к любому из великого множества осведомителей среди тюремных сидельцев, а также констеблей и сыщиков, политиков и проституток. В качестве вышедшего в отставку офицера разведки Хит имел список верных помощников, которые доныне поддерживали с ним дружеские отношения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Глава 14
Катящийся камень не обрастает ни мхом, ни воспоминаниями. Гейбриел привык к поспешным уходам и незапланированным отъездам как с поля боя, так и от сцен в спальнях. Теперь это стало практически его привычкой – бросаться в седло и уезжать полусонным неведомо куда.
Но он не провел и трех часов на большой лондонской дороге, как понял, что стеснение в груди означает не обычное в таких случаях облегчение, а сожаление. До конца своих дней он будет спрашивать себя, что он утратил, сбежав.
Черт побери, но разве можно утратить то, чего никогда не имел? Ведь у него никогда не было романов с женщинами, подобными Элетее. Кто скажет, не была бы она последней для него, если бы он остался? И потом, Гейбриел не мог себе представить, что, ужиная у нее в доме, он не совершил бы чего-то такого, за что заслужил бы изгнание навечно.
Проще расстаться, каким бы грубым это ни показалось, чем унижать себя в ее присутствии.
Проще мечтать о ней, зная, что эта жажда никогда не будет утолена, чем увидеть конец его самых дорогих фантазий.
По крайней мере таковы были его мысли, которыми он утешал себя, когда прибыл в Мейфэр, в лондонский особняк своего старшего кузена подполковника лорда Хита Боскасла. Он, точно бездомная кошка, мог подойти к дверям любого из лондонских Боскаслов и получить приглашение остаться. Он делал это уже столько раз, что и счет потерял, с тех пор как помирился с родственниками по отцовской линии.
Из всех его родственников мужского пола лорд Хит был меньше других склонен судить или задавать вопросы. Надо полагать, что даже самые замкнутые из Боскаслов навострили бы уши в ту минуту, когда Гейбриел вдруг оказался в кабинете кузена.
Это была особая комната, тихая и скромная, полная старинных знаний и неразгаданных тайн, замкнутая, как и сам бывший шпион с волосами цвета воронова крыла, сидящий в полумраке за своим рабочим столом и молча наблюдающий за ним. Книги с рваными корешками кожаных переплетов, многие на древних языках, стояли на полках вдоль стен. Несколько карт Египта и Европы и рельефные схемы баталий висели в простенках между занавешенными окнами с эркерами.
Гейбриел понял, что Хит не только читает эти редкостные, мало кому доступные книги, но скорее всего сам обладает достаточными познаниями, чтобы написать их. Он был сфинксом семьи Боскасл, невозмутимым и способным, как о нем говорили, одними только разговорами добиться признаний от самых упрямых противников. Его молчание действовало на нервы.
Гейбриел рассмеялся:
– В чем я успел провиниться? В чем дело? Я уезжал всего на несколько дней. Что могло случиться за неделю?
– В этой семье? – Хит насмешливо улыбнулся. – И так понятно. Боскаслам хватит и одного только часа, чтобы опозорить себя.
– Верно. Разве это не часть их очарования?
– Где ты был, Гейбриел?
– В Энфилде, разбирался с поместьем, которое выиграл в карты.
– Энфилд? Это там, где ты родился?
Что за память, черт побери! Гейбриел никогда никому не рассказывал о своем прошлом.
– Да.
Хит посмотрел на аккуратные стопки писем и документов на рабочем столе.
– И нашел ли там блудный сын то, что искал? Спасение? Развлечения?
– Едва ли, – ответил Гейбриел удивленно.
– И никаких тайных отъездов обратно в Лондон?
Он выпрямился.
– Никаких – за последнюю неделю.
Хит поднял глаза.
Много лет назад, когда Гейбриел вел войну против своих личных демонов, он отдалился от добродетельных Боскаслов, лондонской ветви известного родословного древа. Но в недавнем прошлом он нашел для себя удобное дупло в фамильном древе, и хотя правила поведения Гейбриела все еще, возможно, и вызывали недоумение в самых пуританских домах, он ни разу не обманул доверия своих родственников и не был замешан ни в каком предательстве по отношению к ним.
– Какого рода тайные поездки мы обсуждаем, Хит? – спросил он, почувствовав себя свободнее после того, как мысленно проверил, нет ли на его совести какого-либо неведомого проступка.
Это не могло быть связано с Элетеей. Тысяча чертей, он вел себя наилучшим образом – по крайней мере по его прошлым меркам негодяя. Он поцеловал ее. В книге грехов Боскаслов это не было черной меткой. Это было только началом… И простая мысль о том, что неплохо было бы поцеловать ее еще раз, усилила его желание вернуться.
Хит только улыбнулся.
– Черт меня побери! – раздраженно воскликнул Гейбриел. – Я совсем забыл об этом бале у Грейсона в честь его дня рождения. О том, на котором должны были выставить на аукцион билеты для одного из благотворительных приютов Джейн. Не думаю, что кто-то заметит мое отсутствие в такой толчее. Я заглажу свою вину. Что я могу купить Джейн? Она любит туфли и драгоценности. А что, если у меня найдется пара туфелек, специально сшитых по ее изящным ножкам, с бриллиантами на носках?
Хит покачал головой:
– День рождения Грейсона приходится на конец месяца. Ты приглашен. Тебя всегда приглашают.
– Не всегда, – проговорил Гейбриел, прежде чем понял, что проговорился.
В этом-то и заключалась трудность общения с Хитом. Достаточно просто сидеть наедине с ним и обмениваться какими-то незначительными замечаниями, и вдруг то, что скрываешь, само начинает литься через край и бить фонтаном.
А было время, когда Гейбриел не пребывал в такой гармонии со своими родственниками. Он нарочно старался оттолкнуть их на тех нескольких семейных собраниях, которые посетил. Казалось, среди всей этой боскасловской кастовости легче делать вид, что его семья не отпала от них и что сам он не смотрит с завистью на все это сердитое сборище.
– Это твой выбор, Гейбриел, – сказал Хит без всякого намека на осуждение. – Мы с радостью встретим тебя в любое время. Насколько я помню, тебя приглашали на все важные приемы. Ты и твои братья почти всегда отказывались.
– Это были трудные годы для моей семьи. Я не годился для светского общества.
Хит посмотрел ему в глаза:
– Так я и понял. Но ты никогда не говорил нам об этом. И твоя мать тоже.
Что еще знает Хит о его прошлом? То, что сам Гейбриел забыл, или то, о чем ему самому никогда не рассказывали?
– Я не понимаю, – сказал он, – Если это не семейное торжество, которое я пропустил, почему я нахожусь у тебя под подозрением?
– Не у меня под подозрением. Но не скрою – у меня есть знакомые в Лондоне, которые приходили ко мне конфиденциально и спрашивали, где ты теперь находишься.
За этими сведениями Хит мог бы отослать их к любому из великого множества осведомителей среди тюремных сидельцев, а также констеблей и сыщиков, политиков и проституток. В качестве вышедшего в отставку офицера разведки Хит имел список верных помощников, которые доныне поддерживали с ним дружеские отношения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61