Сразу приехали супруги Кэри и взяли на себя руководство подготовкой к похоронам. В слугах чувствовалось напряжение — они опасались неизбежных перемен, потери работы.
В доме царило мрачное настроение, никто не позволял себе улыбнуться — это сочли бы недостатком уважения к покойному. На наружной стене вывесили табличку с изображением герба Трессидоров. В газетах появились некрологи, превозносившие достоинства отца и подробно описывавшие совершенные им добрые дела в течение всей жизни, «посвященной служению ближним». Это был человек самоотверженный, говорилось там, один из величайших филантропов нашего времени. Многие общества, трудящиеся на благо отечества, были ему благодарны. Во всей Англии будет объявлен траур по случаю кончины этого выдающегося человека.
Мисс Белл вырезала все газетные заметки об отце, чтобы сохранить их для нас, как она говорила. Бурная деятельность развернулась вокруг изготовления траурных нарядов.
Нам всем шили новые черные платья, а на похоронах мы должны были появиться в черных вуалях. Траур нам придется носить полгода — таков был установленный срок после смерти родителей. Тетя Имоджин отделывалась двумя месяцами — она была всего лишь сестрой покойного. Однако, зная ее, я была уверена, что она значительно продлит этот срок.
Итак, мы с Оливией должны были ходить в черном в продолжении шести месяцев, а потом, сказала мисс Белл, постепенно перейти к серым тонам. Ярких платьев нельзя будет носить целый год.
— Не понимаю, — спросила я, — почему умершего нельзя оплакивать так же искренне в красном, как и в черном?
— Проявите хоть немного уважения, Кэролайн, — укоризненно заметила мисс Белл.
Многим служанкам купили черные платья, а мужчины носили черные повязки на рукавах.
Не только у нас дома, но и в кругу наших знакомых, все без конца превозносили высокие качества отца, его беззаветную преданность филантропической деятельности, никогда не ослабевающей, несмотря на плохое самочувствие или семейные неурядицы.
Я почувствовала облегчение, когда наступил день похорон.
На тротуарах стояло много людей, желавших посмотреть на кортеж, действительно очень импозантный. Я видела его сквозь темную дымку моей вуали. Лошади в роскошных черных бархатных чепраках и перьях; серьезные служащие похоронного бюро в глубоком трауре с блестящими цилиндрами на головах; побледневшая растерянная Оливия, сидящая против меня; суровое лицо тети Имоджин, держащейся очень прямо и время от времени подносящей к глазам платочек с черной каемкой; ее супруг, придавший своему лицу соответствующее выражение скорби.
Мы подъехали к фамильному склепу с темным входом и похожими на химер фигурами, скорее, уродующими, чем украшающими мрамор.
Я была рада возвращению домой — теперь мы ехали гораздо быстрее, чем направляясь на кладбище. Подали херес с печеньем. Все, как я догадывалась, ждали главного события дня — чтения завещания.
Семья собралась в гостиной, и мистер Чевиот, поверенный отца, занял место за столом, разложив перед собой документы.
Я не очень внимательно слушала, что он говорил о деньгах, завещанных разным лицам, и о крупных суммах, оставленных по доверенности многочисленным филантропическим обществам, в которых отец принимал участие.
Отец выражал признательность своей дорогой сестре, Имоджин Кэри, за ее постоянную поддержку, и эта признательность была облечена во вполне ощутимую финансовую форму. Он был очень богатым человеком, и я поняла, что Оливии достанется значительное наследство. Меня удивило, что мистер Чевиот закончил чтение, так и не упомянув моего имени. Удивилась не я одна. Трудно было не заметить взгляды, которые, по возможности украдкой, бросали на меня присутствующие.
Тетя Имоджин подошла ко мне и сказала, что мистер Чевиот хотел бы поговорить со мной наедине — он должен сообщить мне нечто очень важное.
Я села против него в комнате, бывшей раньше кабинетом отца. Он торжественно посмотрел на меня и произнес:
— Приготовьтесь к потрясению, мисс Трессидор. Мне предстоит исполнить неприятнейшую обязанность. Очень бы хотел избежать этого, но долг прежде всего.
— Пожалуйста, скажите поскорее в чем дело, — попросила я.
— Так вот. Вы были известны как дочь Роберта Эллиса Трессидора, но в действительности вы ею не являетесь. Правда, вы родились после замужества вашей матери с мистером Трессидором, однако ваш настоящий отец капитан Кармайкл.
— О, — медленно выговорила я, — мне следовало бы об этом догадаться.
Он бросил на меня странный взгляд и продолжал:
— Ваша мать признала, что он ваш отец, но сделала она это только через много лет после вашего рождения.
— Во время празднования золотого юбилея.
— Да, в июне 1887 года, — подтвердил мистер Чевиот. — Именно тогда ваша мать полностью во всем призналась.
Я кивнула, вспомнив различные детали: медальон, мамин неожиданный отъезд, полное пренебрежение ко мне того, кого я считала своим отцом. Теперь я поняла его отношение. Самый мой вид должен был быть ему ненавистен — ведь я была живым свидетельством маминой неверности.
— Они тогда разошлись, — продолжил мистер Чевиот. — Мистер Трессидор мог бы развестись с вашей матерью, но предпочел не делать этого.
Я сказала с некоторым вызовом:
— Ему хотелось избежать скандала, который мог повредить его репутации.
Мистер Чевиот опустил голову.
— Вполне понятно, что он ничего вам не оставил. Но вы получите небольшое наследство от отца вашей матери. Он положил на ваше имя деньги, которые вы должны были получить, когда достигните совершеннолетия или выйдете замуж, или же в любое другое время, когда ваши опекуны сочтут это возможным. Рад сообщить вам, что в виду вашей неожиданной бедности, эти деньги будут вам выданы немедленно.
— Часть из них уже выдали.
— Да, по требованию леди Кэри.
— Они были истрачены на мое приданое… во всяком случае, значительная часть.
— Как я понимаю, вскоре вы выйдете замуж. Это очень кстати. Не сомневаюсь, что это поможет разрешить многие трудности. Сам мистер Трессидор сказал незадолго до смерти, что это для вас наилучший выход — ведь вас, в конце концов, нельзя осудить за грехи родителей.
— Но если бы я не должна была выйти замуж, он все равно оставил бы меня… — сколько мне будет причитаться? — с пятьюдесятью фунтами в год. Ну конечно, ведь это был такой добрый человек, он так хорошо обеспечил все эти филантропические общества. Ничего удивительного, что он не мог беспокоиться еще и о дочери своей жены.
У мистера Чевиота был огорченный вид.
— Боюсь, мисс Трессидор, — сказал он, — что упреками делу не поможешь. Ну что ж, я должен был выполнить свой долг, и я его выполнил.
— Понимаю, мистер Чевиот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122