Смерть не приходила. Как ни удивительно, у него появилось даже немного больше сил. Наверное, потому, что определилась цель, поддерживаемая его упрямством и строптивостью, которыми он не отличался при жизни, но которые выявились на пороге смерти: они хотят, чтобы я умер, но я еще поживу назло им!..
История… Народ… Как оба эти понятия, в сущности, непредсказуемы, капризны, непостоянны… Как зависят от случая…
Подобные мысли бродили в голове несчастного короля, и, как ни странно, он, кажется, находил в них утешение…
Да, человек устроен так, что ко многому привыкает. К самому позорному и страшному. К смраду и гнили, ко вшам и крысам, к холоду и голоду.
Возможно, оттого, что у него есть память о прошлом. Он может вспоминать и забываться, вспоминая.
Эдуард вспоминал. Балы и празднества, прогулки и забавы, охоту и ночные развлечения. Наряды, которые носил, яства, которыми ублажал себя и других… Гавестона и Хью… Хью и Гавестона… и других…
Нет, пока воспоминания с ним, он не умрет, не доставит им такого удовольствия! Пускай они тоже помучаются, позлятся… пускай торчат, как в ссылке, в этом мрачном логове…
Какая жалость, что забрали Беркли: они могли бы подружиться и тоже играли бы в шахматы, как с Генри Ланкастером, и пили бы вино, и ему бы дали меховую шкуру вместо этих жутких лохмотьев, чтобы спасаться от холода…
Но Ланкастера нет и Беркли нет, а недавно появился совсем новый человек, которого они называют Уильям Огл. Зачем он тут? Он ходит неслышной кошачьей походкой и часто смеется – громким безжалостным смехом, который отскакивает от сырых каменных стен и словно повисает в воздухе.
От этого смеха у Эдуарда появляется такое ощущение, будто по всему телу ползают муравьи, и, несмотря на постоянный холод, его окатывают жаркие волны.
Уильям Огл, в отличие от других тюремщиков, всегда почтителен с ним, называет «милорд» и то и дело кланяется.
От него веет чем-то таинственным и зловещим… Зачем он тут?..
* * *
Ночь. Шаги в коридоре. Эдуард их не слышит. Он лежит, уткнувшись лицом в солому, тяжело дыша.
Трое мужчин входят в каморку. В руках у одного зажженный фонарь. Некоторое время они молча стоят, глядя на спящего.
В коридоре за открытой дверью поставлена жаровня, угли на ней тлеют, чувствуется запах раскаленного металла.
– Все готово? – спрашивает один из троих вошедших. Это Малтреверс.
Уильям Огл кивает. Если приглядеться, можно не без удивления прийти к выводу, что сейчас он здесь как бы главный.
– Никаких следов насилия, – напоминает Герни, третий из вошедших в камеру. – Никаких ран, ссадин.
– Берите стол, – командует Огл. – Кладите на него и прижимайте крепче. Чтоб не перевернулся с живота на спину. Мне нужна его задница…
Молча двое остальных выполняют приказание. Эдуард пришпилен к полу.
Он просыпается. Он думает, что еще спит, что ему привиделся еще один ночной кошмар.
Но видит, что оголен, видит, как Уильям Огл приближается к нему с железным прутом в руках и что конец этого прута раскален докрасна.
Что означает этот сон?.. Или эта страшная явь?.. Что они хотят делать?..
Невыносимая, невозможная боль пронзает его тело. Раскаленный прут проникает в него сзади…
Он издает нечеловеческий вопль, но орудие пытки скользит все глубже, сжигая внутренности.
– Вспомни Гавестона! – истошно кричит Огл, с его губ брызжет пена. – Вспомни малышку Хью и других… Как ты с ними…
Его крики слышны, наверное, за толстыми стенами замка.
Но вот они затихают.
– Это не могло длиться долго, – говорит Огл уверенно.
Малтреверс и Герни потрясенно молчат.
– Внутри у него был пожар, – продолжает словоохотливый Огл, – зато снаружи ни одной царапины, ни одного ожога. Как было велено. Все кончено, милорды…
Стол снимают с жертвы и ставят на место.
– Перевернем короля, – говорит Огл.
Ни Малтреверс, ни Герни не решаются притронуться к телу. Это делает их сообщник, чье ремесло – убивать. Он переворачивает труп на спину, вглядывается и издает удивленный звук.
– Ну-ка, посветите получше, – говорит он.
При свете фонаря они с ужасом видят кошмарную гримасу боли, застывшую на лице жертвы. Никто из них никогда не видел подобной маски страха и невыносимой муки. Маски, которую не стереть с лица.
Более ясно ничто не могло бы свидетельствовать о том, что король Эдуард II умер страшной насильственной смертью, такой жестокой и мучительной, какую из всех созданий только человек и может придумать для себе подобных.
* * *
– …Он умер во сне, – рассказывали потом все трое. – Такая мирная кончина…
На теле действительно не было никаких следов насилия. Но его лицо – оно без всяких слов говорило о том, что произошло. Говорило, разумеется, тем, кто хотел видеть и знать.
Все же трое главных участников посчитали более безопасным для себя уехать потихоньку из страны и за ее пределами подождать, как будут развиваться события и чем все это для них может окончиться…
Ждать им пришлось долго…
Тело Эдуарда забрал приехавший в замок из Глостера настоятель монастыря. Оно должно было оставаться там до официального погребения.
А по всей Англии люди только и говорили об умершем короле. Что с ним произошло?.. Несомненно, какая-то тайна окутывает обстоятельства его смерти… Что-то тут не так… Да и чего ждать от королевы, которая уже давно живет в грехе с тщеславным и алчным Мортимером?.. А молодой король? Что он думает обо всем этом?..
Молодой король все больше обретал чувство уверенности и ответственности, все быстрее освобождался из-под опеки матери, ее любовника и всех других.
Он хотел многое знать и понять.
Как умер отец? Почему удрали те, кто держал его в темнице? Почему не утихают скандалы, связанные с именем королевы?..
Вопросов было без счета, и он твердо решил добиться со временем ответа на все из них. А пока… Что ж, пока надо учиться жить и править страной… И ждать… Ждать – тоже умение…
Ожидание может оказаться сродни зреющей буре. И тогда сама буря будет сокрушительной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99