Раз я целый час вел в высшей степени "интеллигентный" разговор с человеком, которого я не мог разглядеть, -джентльменом из Англии, как он любезным тоном отрекомендовался мне. Я сидел на палубе, он -- внизу на пристани, на ящике с пианино (выгруженном с нашего судна на берег в этот самый вечер), и курил сигару с очень хорошим запахом. Разговор касался попеременно политики, науки, естественной истории и оперных певцов. Затем, сказав отрывисто: "А вы, кажется, очень неглупый молодой человек", мой собеседник сообщил мне, что его фамилия Сеньор, и ушел -- к себе в гостиницу, должно быть. О тени, тени прошлого! Мне показалось, что я вижу седые бакенбарды, когда он обернулся под фонарем. Как грустно думать, что в силу естественного закона природы он сейчас уже, конечно, в могиле. Я мог бы обвинить его разве только в некотором догматизме суждений. И звали его Сеньор! Мистер Сеньор.
Однако моя сторожевая служба имела и свои неудобства. Как-то в зимнюю, темную, грозовую ночь в июле 1 (1 В Южном полушарии июль - зимний месяц), когда я, укрывшись от дождя, стоял полусонный на корме, по трапу вверх взлетело какое-то существо вроде страуса. Я говорю -- страуса, потому что существо это двигалось как будто не только на двух ногах, но и при помощи пары коротких крыльев. Но это был человек, а странное сходство с птицей ему придавало пальто, разорванное на спине и развевавшееся двумя половинками у него за плечами. То есть, я так думаю, что это было пальто, ясно разглядеть было невозможно. Уму непостижимо, как он мог добраться до меня с такой быстротой, ни разу не споткнувшись на незнакомой палубе. Для этого нужно было видеть в темноте лучше кошки.
Человек, задыхаясь, стал умолять меня, чтобы я позволил ему укрыться до утра у нас в полубаке. Следуя полученному мной строгому распоряжению, я отказал -- сперва мягко, потом, когда он стал настаивать все более дерзко, я заговорил суровым тоном.
-- Ради бога пусти, товарищ! За мной гонятся -- я тут в одном месте часики захватил...
-- Выметайся отсюда! -- сказал я.
-- Не обижай бедного человека, дружище! -- заскулил он жалобно.
-- Сейчас же уходи на берег. Ну! Слышишь, что ли?
Молчание. Он весь съежился и был нем, как будто в отчаянии не находил слов. И вдруг -- бац! -- удар по лицу ослепил меня, и в этой вспышке света исчез мой гость, оставив меня лежащим на спине с позорнейшим "фонарем" под глазом, какой вряд ли получал когда-нибудь человек за честное выполнение долга.
Тени! Тени! Надеюсь, он спасся от врагов, которые тогда за ним гнались, и живет и здравствует по сей день. Но кулачище у него был удивительно тяжелый, а меткость удара в темноте просто поразительная.
Бывали со мной и другие происшествия, большей частью не такие плачевные и более занятные, а одно весьма трагическое. Но самым интересным из всего, что приходилось мне наблюдать, был наш старший помощник капитана, мистер Б.
Он каждый вечер сходил на берег и там в каком-то ресторане встречался со своим старым приятелем, штурманом с барка "Цицерон", стоявшего на другой стороне Круглой Гавани. А поздно ночью я уже издали слышал неровные шаги и громкие голоса двух друзей, которые вели нескончаемый спор. Штурман "Цицерона" провожал нашего Б. до его корабля, и здесь еще с полчаса продолжался бессмысленный и бессвязный, но самый дружеский разговор внизу, у сходней, а потом я слышал, как мистер Б. настаивал, что его черед проводить друга на барк. Оба удалялись, и, пока они обходили кругом гавань, я все слышал их интимно-дружеские голоса. Нередко они проделывали этот путь от нашего корабля до "Цицерона" три-четыре раза, провожая один другого от избытка бескорыстной и нежной привязанности. В конце концов усталость, видно, брала свое и они решались расстаться. Доски нашего высокого трапа гнулись и скрипели под тяжестью мистера Б., который наконец-то возвращался на корабль. Его дородная фигура появлялась наверху. Он стоял пошатываясь.
-- Караульный!
-- Здесь, сэр!
Пауза.
Он молчал, пока не одолеет три ступеньки внутренней лесенки от поручней до палубы и утвердится надежно на месте. а я, умудренный опытом, не предлагал ему помощи, ибо в такой момент мой начальник принял бы это за оскорбление. Но не раз я дрожал от страха, что он сломает себе шею, -- он был очень грузный мужчина.
Стремительный натиск, шум, как от падения чего-то тяжелого,-- и дело сделано. Мистеру Б. никогда не приходилось подниматься на ноги. Но ему нужна была минута-другая, чтобы отдышаться после такого спуска.
-- Караульный!
-- Здесь, сэр!
-- Капитан на корабле?
-- Так точно, сэр.
Пауза.
-- А пес на корабле?
-- Так точно, сэр.
Пауза.
Пес у нас был тощий и противный, больше похожий на больного волка, чем на собаку, и в другое время старший помощник капитана не проявлял ни малейшего интереса к этому животному. Но вопрос о нем он задавал неизменно.
-- Давай-ка, я обопрусь на тебя.
Я всегда ждал этой просьбы. Он тяжело опирался на мое плечо, пока мы не подходили так близко к каюте, что он мог ухватиться за ручку двери. Тут он сразу выпускал мое плечо.
-- Хватит. Теперь я и сам справлюсь.
И справлялся. Добирался сам до койки, зажигал лампу, ложился в постель -- да, да, и вылезал из нее в половине шестого, когда я будил его, первого человека, появлявшегося утром на палубе. Твердой рукой подносил он к губам чашку утреннего кофе и был готов приступить к своим обязанностям, как будто проспал крепко десять часов. Это был замечательный моряк, лучше многих, ни разу в жизни не пробовавших грога. Он все мог -- не сумел только добиться успеха в жизни.
Я помню лишь один случай, когда ему не удалось с первого раза ухватиться за ручку двери. Он подождал немного, попробовал опять -- не вышло. Он тяжелее навалился на мое плечо. И медленно перевел дух.
-- Чертова ручка!
Не отпуская меня, он повернулся. Лицо его было ярко освещено полной луной.
-- Хоть бы мы уж поскорее ушли в море! -- прорычал он. Я чувствовал, что надо что-нибудь сказать, потому что цеплялся за меня как потерянный и тяжело дышал.
-- Да, сэр.
-- Не дело это -- торчать в порту: суда гниют, люди черт знает до чего доходят.
Я молчал, и через минуту он со вздохом повторил:
-- Хотел бы я, чтобы мы поскорее ушли отсюда!
-- И я тоже, сэр,-- решился я подать реплику. Держась за мое плечо, он сердито прикрикнул на меня:
-- Ты! А тебе то не все равно, в море мы или не в море? Ведь ты... не пьешь...
И даже в ту ночь он в конце концов справился с ручкой, но зажечь лампу, видимо, был уже не в состоянии (должно быть, и не пытался). А утром, как всегда, первым появился на палубе, высокий, с кудрявой головой на бычьей шее, и наблюдал за приступавшими к работе матросами с обычным своим ироническим и непроницаемым видом.
Десять лет спустя я случайно, совсем неожиданно встретил его на улице, выходя из конторы моего грузополучателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Однако моя сторожевая служба имела и свои неудобства. Как-то в зимнюю, темную, грозовую ночь в июле 1 (1 В Южном полушарии июль - зимний месяц), когда я, укрывшись от дождя, стоял полусонный на корме, по трапу вверх взлетело какое-то существо вроде страуса. Я говорю -- страуса, потому что существо это двигалось как будто не только на двух ногах, но и при помощи пары коротких крыльев. Но это был человек, а странное сходство с птицей ему придавало пальто, разорванное на спине и развевавшееся двумя половинками у него за плечами. То есть, я так думаю, что это было пальто, ясно разглядеть было невозможно. Уму непостижимо, как он мог добраться до меня с такой быстротой, ни разу не споткнувшись на незнакомой палубе. Для этого нужно было видеть в темноте лучше кошки.
Человек, задыхаясь, стал умолять меня, чтобы я позволил ему укрыться до утра у нас в полубаке. Следуя полученному мной строгому распоряжению, я отказал -- сперва мягко, потом, когда он стал настаивать все более дерзко, я заговорил суровым тоном.
-- Ради бога пусти, товарищ! За мной гонятся -- я тут в одном месте часики захватил...
-- Выметайся отсюда! -- сказал я.
-- Не обижай бедного человека, дружище! -- заскулил он жалобно.
-- Сейчас же уходи на берег. Ну! Слышишь, что ли?
Молчание. Он весь съежился и был нем, как будто в отчаянии не находил слов. И вдруг -- бац! -- удар по лицу ослепил меня, и в этой вспышке света исчез мой гость, оставив меня лежащим на спине с позорнейшим "фонарем" под глазом, какой вряд ли получал когда-нибудь человек за честное выполнение долга.
Тени! Тени! Надеюсь, он спасся от врагов, которые тогда за ним гнались, и живет и здравствует по сей день. Но кулачище у него был удивительно тяжелый, а меткость удара в темноте просто поразительная.
Бывали со мной и другие происшествия, большей частью не такие плачевные и более занятные, а одно весьма трагическое. Но самым интересным из всего, что приходилось мне наблюдать, был наш старший помощник капитана, мистер Б.
Он каждый вечер сходил на берег и там в каком-то ресторане встречался со своим старым приятелем, штурманом с барка "Цицерон", стоявшего на другой стороне Круглой Гавани. А поздно ночью я уже издали слышал неровные шаги и громкие голоса двух друзей, которые вели нескончаемый спор. Штурман "Цицерона" провожал нашего Б. до его корабля, и здесь еще с полчаса продолжался бессмысленный и бессвязный, но самый дружеский разговор внизу, у сходней, а потом я слышал, как мистер Б. настаивал, что его черед проводить друга на барк. Оба удалялись, и, пока они обходили кругом гавань, я все слышал их интимно-дружеские голоса. Нередко они проделывали этот путь от нашего корабля до "Цицерона" три-четыре раза, провожая один другого от избытка бескорыстной и нежной привязанности. В конце концов усталость, видно, брала свое и они решались расстаться. Доски нашего высокого трапа гнулись и скрипели под тяжестью мистера Б., который наконец-то возвращался на корабль. Его дородная фигура появлялась наверху. Он стоял пошатываясь.
-- Караульный!
-- Здесь, сэр!
Пауза.
Он молчал, пока не одолеет три ступеньки внутренней лесенки от поручней до палубы и утвердится надежно на месте. а я, умудренный опытом, не предлагал ему помощи, ибо в такой момент мой начальник принял бы это за оскорбление. Но не раз я дрожал от страха, что он сломает себе шею, -- он был очень грузный мужчина.
Стремительный натиск, шум, как от падения чего-то тяжелого,-- и дело сделано. Мистеру Б. никогда не приходилось подниматься на ноги. Но ему нужна была минута-другая, чтобы отдышаться после такого спуска.
-- Караульный!
-- Здесь, сэр!
-- Капитан на корабле?
-- Так точно, сэр.
Пауза.
-- А пес на корабле?
-- Так точно, сэр.
Пауза.
Пес у нас был тощий и противный, больше похожий на больного волка, чем на собаку, и в другое время старший помощник капитана не проявлял ни малейшего интереса к этому животному. Но вопрос о нем он задавал неизменно.
-- Давай-ка, я обопрусь на тебя.
Я всегда ждал этой просьбы. Он тяжело опирался на мое плечо, пока мы не подходили так близко к каюте, что он мог ухватиться за ручку двери. Тут он сразу выпускал мое плечо.
-- Хватит. Теперь я и сам справлюсь.
И справлялся. Добирался сам до койки, зажигал лампу, ложился в постель -- да, да, и вылезал из нее в половине шестого, когда я будил его, первого человека, появлявшегося утром на палубе. Твердой рукой подносил он к губам чашку утреннего кофе и был готов приступить к своим обязанностям, как будто проспал крепко десять часов. Это был замечательный моряк, лучше многих, ни разу в жизни не пробовавших грога. Он все мог -- не сумел только добиться успеха в жизни.
Я помню лишь один случай, когда ему не удалось с первого раза ухватиться за ручку двери. Он подождал немного, попробовал опять -- не вышло. Он тяжелее навалился на мое плечо. И медленно перевел дух.
-- Чертова ручка!
Не отпуская меня, он повернулся. Лицо его было ярко освещено полной луной.
-- Хоть бы мы уж поскорее ушли в море! -- прорычал он. Я чувствовал, что надо что-нибудь сказать, потому что цеплялся за меня как потерянный и тяжело дышал.
-- Да, сэр.
-- Не дело это -- торчать в порту: суда гниют, люди черт знает до чего доходят.
Я молчал, и через минуту он со вздохом повторил:
-- Хотел бы я, чтобы мы поскорее ушли отсюда!
-- И я тоже, сэр,-- решился я подать реплику. Держась за мое плечо, он сердито прикрикнул на меня:
-- Ты! А тебе то не все равно, в море мы или не в море? Ведь ты... не пьешь...
И даже в ту ночь он в конце концов справился с ручкой, но зажечь лампу, видимо, был уже не в состоянии (должно быть, и не пытался). А утром, как всегда, первым появился на палубе, высокий, с кудрявой головой на бычьей шее, и наблюдал за приступавшими к работе матросами с обычным своим ироническим и непроницаемым видом.
Десять лет спустя я случайно, совсем неожиданно встретил его на улице, выходя из конторы моего грузополучателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48