Я, разумеется, борюсь с ними, покуда есть силы. На пятидесятом году жизни я подвел итоги своей работы. Одиннадцать романов. Если бы каждый роман принес 1000 фунтов, у меня осталось бы сейчас на руках 5000 фунтов. Сложив вместе мои долги, деньги, которые я должен отработать П. (1572 фунта на сегодня), и субсидию, а также подсчитав все, что я заработал, получим сумму, приблизительно равную 650 фунтам в год. Даже если я ошибся фунтов на 100 в год, что невероятно (как бы неаккуратно я ни считал, не похоже, чтобы я занизил сумму на 1200 фунтов), это не слишком большие деньги. И вдобавок ко всему, наши с Джесси болезни (в год, когда я писал "Ностромо", я перенес шесть приступов подагры за одиннадцать месяцев) да еще тот последний год за границей, ставший роковым для Бориса. Вот так начинается этот год... Когда ждать твоего возвращения?
Джону Голсуорси 11 ноября 1901 г.
Дражайший Джек, Я ничего не писал тебе о книге, во-первых, потому, что ее держала у себя Джесс, а читает она медленно; во-вторых, у меня накопилась целая кипа гранок, на исправление которых ушло несколько дней. Несмотря на это, я прочел твою книгу дважды - бесстрастно наблюдая за собственным впечатлением во время повторного чтения, пытаясь размышлять о восприятии книги публикой и понять, от чего зависит большой успех или, напротив, неудача. Есть в ней нечто такое, что не позволяет надеяться на популярность. Все же автору (если он не слащавый глупец и не напыщенный мошенник) необходимо полностью владеть выбранной темой, чтобы угодить публике. Знания темы как таковой недостаточно. Определенные противоречия и несоответствия в общей концепции характера (или характеров) и самого сюжета должны быть убедительны для читателей, а не только для автора. Ты можешь не согласиться, что человек неповторим в своих так называемых странностях. Они придают его личности силу, которую никогда не даст заурядная непротиворечивость натуры. Кто-то должен докапываться до сути и верить в невероятное ради того, чтобы отыскать редкие крупицы истинного в море временного и преходящего. Прежде всего автору нужно освободиться от всякого уважения к своему герою. И в этом ты поистине достиг совершенства. Ты мастерски управляешься с людьми, к которым не питаешь уважения. К примеру, с второстепенными персонажами в "В. Р.". А в этой книге, я должен признаться, лучше всех вышел Форсайт. Говорю это не без сожаления, так как очевидно, что в "Ч. из Д." не в пример больше красоты (и стиль также более яркий). Рассказ о шахте лучше всего свидетельствует о твоих сильных и слабых сторонах. Пожалуй, в нем не хочется изменить ни слова. В этом рассказе так много сильных сторон, что я бы дорого дал, лишь бы написать подобное. Честное слово. А вот твой управляющий шахты неубедителен именно потому, что чертовски совершенен в своем несовершенстве. Тебе явно необходимо, чтобы скептицизм лежал в основе произведения. Скептицизм, взбадривающий ум, укрепляющий жизнь, - это посланник правды, это путь искусства и спасения. При написании книги ты должен возлюбить мысль и даже в мелочах не отступать от своего понимания жизни. Именно в этом заключается долг писателя, а вовсе не в верности своим персонажам. Никогда не позволяй им овладеть тобой хитростью, чтобы склонить к измене себе. Относись к своим героям совершенно безразлично - в этом, отчасти, и заключается творческая сила. Сам творец должен оставаться безучастным, ибо как только с губ его сорвется крик "Да свершится!", те, кого он сотворил по своему образу и подобию, сразу же попытаются низвергнуть его с той высоты, на которой он стоит, и принизить своим почитанием. Твое отношение к ним должно быть исключительно трезвым, более независимым и свободным и менее строгим. Ты, кажется, готов ради них чересчур сблизить свое понимание истинного и ложного. Твои рассказы проникнуты изяществом. Побольше свободы - вот что необходимо сейчас твоим героям. Ты, вероятно, недоумеваешь, зачем я повторяю эти общие места. Во-первых, о самой технике письма - а тут твои успехи феноменальны, ты почти, а может быть, и уже добился кристальной точности и ясности, - мы с тобою так много говорили, что вряд ли я могу поведать что-либо новое, доселе тебе не известное. И во-вторых, это не такие очевидные соображения - не такие уж и общие места, как может показаться. Их можно даже назвать сущностными, ибо навеяны они изучением всего написанного как единого целого. Я прочел все твои книги, и вот какие мысли - пусть обрывочные, беглые и сумбурно изложенные - они навеяли на меня. Писатель, из-под чьего пера когда-то вышли "Четыре ветра", написал теперь "Человека из Девона", который стал для меня источником огромного удовольствия. Эта книга подтверждает мои воззрения, мое мнение и мою оценку; поддерживает мою любовь к тебе, которому я верил и верю. Вот в чем все дело: верю. Ты достиг того уровня, когда я вряд ли смогу быть тебе чем-нибудь полезен - разве только своей верой. А моя вера в тебя сейчас крепка как никогда, независимо от того, сочтешь ли ты мои замечания убедительными или нет. Можешь не соглашаться с тем, что я сказал в этом письме, однако в главном наши убеждения сходятся.
Эдварду Гарнету Пент-фарм, 12 ноября 1900 г.
Дражайший Э., Ты великолепен и великодушен. Да! Ты затронул больное место. Деление книги на две мало связанные между собой части, а именно на это направлено острие твоей критики, еще раз доказало мне, как поразительно глубоко ты способен проникать в самую суть вещей. Сделанный тобою разбор ярко и точно выражает словами невысказанные мысли каждого читателя, равно как и мои собственные. Да, действительно, таков эффект, производимый этой книгой, - эффект, который ты сумел описать, тогда как другие способны только почувствовать его. Согласен, меня ожидала великая победа, а преуспел я лишь в том, что выдал себя с головой. Мало кому дано было это увидеть, однако ты заметил, как роман снова превращается в ком глины - глины, которую я извлек со дна ямы, одержимый идеей вдохнуть в это месиво великую жизнь. Я позволил своему замыслу провалиться с треском и ничего более. Главный недостаток книги (причина и следствие) - отсутствие силы. Я не имею в виду "силу", о которой обычно говорят критики, а подразумеваю свет воображения. Мне хотелось, чтобы простые события вспыхнули ярким, ослепительным пламенем. Что у меня вышло, тебе, увы, известно. Все, хватит! Мне не хватило мощи, чтобы вдохнуть в мою глину истинную жизнь - жизнь раскрывающуюся . Я был дьявольски амбициозен, однако дьявольского во мне, к несчастью, маловато. "Изгнанник" - это куча песка, "Негр" - брызги из лужи, "Джим" - ком глины. Смею предположить, что мой следующий подарок нетерпеливому человечеству обратится в камень, прежде чем я захлебнусь в грязи, которой не смогу придать сходства с жизнью, как бы ни лез вон из кожи.
1 2 3 4 5
Джону Голсуорси 11 ноября 1901 г.
Дражайший Джек, Я ничего не писал тебе о книге, во-первых, потому, что ее держала у себя Джесс, а читает она медленно; во-вторых, у меня накопилась целая кипа гранок, на исправление которых ушло несколько дней. Несмотря на это, я прочел твою книгу дважды - бесстрастно наблюдая за собственным впечатлением во время повторного чтения, пытаясь размышлять о восприятии книги публикой и понять, от чего зависит большой успех или, напротив, неудача. Есть в ней нечто такое, что не позволяет надеяться на популярность. Все же автору (если он не слащавый глупец и не напыщенный мошенник) необходимо полностью владеть выбранной темой, чтобы угодить публике. Знания темы как таковой недостаточно. Определенные противоречия и несоответствия в общей концепции характера (или характеров) и самого сюжета должны быть убедительны для читателей, а не только для автора. Ты можешь не согласиться, что человек неповторим в своих так называемых странностях. Они придают его личности силу, которую никогда не даст заурядная непротиворечивость натуры. Кто-то должен докапываться до сути и верить в невероятное ради того, чтобы отыскать редкие крупицы истинного в море временного и преходящего. Прежде всего автору нужно освободиться от всякого уважения к своему герою. И в этом ты поистине достиг совершенства. Ты мастерски управляешься с людьми, к которым не питаешь уважения. К примеру, с второстепенными персонажами в "В. Р.". А в этой книге, я должен признаться, лучше всех вышел Форсайт. Говорю это не без сожаления, так как очевидно, что в "Ч. из Д." не в пример больше красоты (и стиль также более яркий). Рассказ о шахте лучше всего свидетельствует о твоих сильных и слабых сторонах. Пожалуй, в нем не хочется изменить ни слова. В этом рассказе так много сильных сторон, что я бы дорого дал, лишь бы написать подобное. Честное слово. А вот твой управляющий шахты неубедителен именно потому, что чертовски совершенен в своем несовершенстве. Тебе явно необходимо, чтобы скептицизм лежал в основе произведения. Скептицизм, взбадривающий ум, укрепляющий жизнь, - это посланник правды, это путь искусства и спасения. При написании книги ты должен возлюбить мысль и даже в мелочах не отступать от своего понимания жизни. Именно в этом заключается долг писателя, а вовсе не в верности своим персонажам. Никогда не позволяй им овладеть тобой хитростью, чтобы склонить к измене себе. Относись к своим героям совершенно безразлично - в этом, отчасти, и заключается творческая сила. Сам творец должен оставаться безучастным, ибо как только с губ его сорвется крик "Да свершится!", те, кого он сотворил по своему образу и подобию, сразу же попытаются низвергнуть его с той высоты, на которой он стоит, и принизить своим почитанием. Твое отношение к ним должно быть исключительно трезвым, более независимым и свободным и менее строгим. Ты, кажется, готов ради них чересчур сблизить свое понимание истинного и ложного. Твои рассказы проникнуты изяществом. Побольше свободы - вот что необходимо сейчас твоим героям. Ты, вероятно, недоумеваешь, зачем я повторяю эти общие места. Во-первых, о самой технике письма - а тут твои успехи феноменальны, ты почти, а может быть, и уже добился кристальной точности и ясности, - мы с тобою так много говорили, что вряд ли я могу поведать что-либо новое, доселе тебе не известное. И во-вторых, это не такие очевидные соображения - не такие уж и общие места, как может показаться. Их можно даже назвать сущностными, ибо навеяны они изучением всего написанного как единого целого. Я прочел все твои книги, и вот какие мысли - пусть обрывочные, беглые и сумбурно изложенные - они навеяли на меня. Писатель, из-под чьего пера когда-то вышли "Четыре ветра", написал теперь "Человека из Девона", который стал для меня источником огромного удовольствия. Эта книга подтверждает мои воззрения, мое мнение и мою оценку; поддерживает мою любовь к тебе, которому я верил и верю. Вот в чем все дело: верю. Ты достиг того уровня, когда я вряд ли смогу быть тебе чем-нибудь полезен - разве только своей верой. А моя вера в тебя сейчас крепка как никогда, независимо от того, сочтешь ли ты мои замечания убедительными или нет. Можешь не соглашаться с тем, что я сказал в этом письме, однако в главном наши убеждения сходятся.
Эдварду Гарнету Пент-фарм, 12 ноября 1900 г.
Дражайший Э., Ты великолепен и великодушен. Да! Ты затронул больное место. Деление книги на две мало связанные между собой части, а именно на это направлено острие твоей критики, еще раз доказало мне, как поразительно глубоко ты способен проникать в самую суть вещей. Сделанный тобою разбор ярко и точно выражает словами невысказанные мысли каждого читателя, равно как и мои собственные. Да, действительно, таков эффект, производимый этой книгой, - эффект, который ты сумел описать, тогда как другие способны только почувствовать его. Согласен, меня ожидала великая победа, а преуспел я лишь в том, что выдал себя с головой. Мало кому дано было это увидеть, однако ты заметил, как роман снова превращается в ком глины - глины, которую я извлек со дна ямы, одержимый идеей вдохнуть в это месиво великую жизнь. Я позволил своему замыслу провалиться с треском и ничего более. Главный недостаток книги (причина и следствие) - отсутствие силы. Я не имею в виду "силу", о которой обычно говорят критики, а подразумеваю свет воображения. Мне хотелось, чтобы простые события вспыхнули ярким, ослепительным пламенем. Что у меня вышло, тебе, увы, известно. Все, хватит! Мне не хватило мощи, чтобы вдохнуть в мою глину истинную жизнь - жизнь раскрывающуюся . Я был дьявольски амбициозен, однако дьявольского во мне, к несчастью, маловато. "Изгнанник" - это куча песка, "Негр" - брызги из лужи, "Джим" - ком глины. Смею предположить, что мой следующий подарок нетерпеливому человечеству обратится в камень, прежде чем я захлебнусь в грязи, которой не смогу придать сходства с жизнью, как бы ни лез вон из кожи.
1 2 3 4 5