Концы галстука он завязал вокруг ручек двух чемоданов и повесил их себе на плечо, так что один оказался на груди, а второй — на спине, подхватил третий чемодан и саквояж и двинулся обратно к шоссе.
Каждые несколько сот ярдов он останавливался, ставил чемоданы на землю и возвращался назад, веткой заметая следы, оставленные на мху, траве и песке. До шоссе он добрался за час, нырнул под бревно и прошагал с полмили.
Его клетчатый костюм был испачкан, водолазка прилипла к спине, от усталости ныло все тело. Поставив чемоданы в ряд, он уселся на них. На востоке чуть засветилось небо. Автобусы местных линий, напомнил он себе, начинают ходить рано.
Но ему повезло еще больше. В 5.50 на дороге показался трактор, везущий прицеп с сеном.
— Сломалась машина? — спросил водитель, высунувшись из кабины.
— Нет, у меня увольнение на уик-энд из учебного лагеря, поэтому я добираюсь домой на попутных машинах. Вечером меня довезли до Юселя, но я решил попасть в Тюль. У меня там дядя, он договорился, что грузовик отвезет меня в Бордо. Но, как видите, далеко от Юселя я не ушел. — он улыбнулся, а водитель в ответ рассмеялся и пожал плечами.
— Только сумасшедший может идти ночью по этой дороге. После наступления темноты тут никто не ездит. Залезайте на сено, я отвезу вас в Эгльтон, может, там вы найдете попутку.
В маленький город они попали в 6.45, Шакал поблагодарил фермера, слез с прицепа и направился к кафе.
— Есть ли в городе такси? — спросил он бармена, получив от него чашечку кофе.
Бармен дал ему телефонный номер. Там ответили, что машина освободится через полчаса. В туалете Шакал холодной водой вымыл лицо и руки, надел чистый костюм, почистил зубы, потемневшие от сигарет и кофе.
Такси подъехало в половине восьмого, маленький, дребезжащий «рено».
— Вы знаете деревню От Шалоньер? — спросил он шофера.
— Конечно.
— Далеко?
— Восемнадцать километров, — мужчина махнул рукой в сторону гор. — Туда.
— Поехали. — Шакал поставил два чемодана и саквояж на багажник на крыше, третий чемодан взял с собой в кабину.
Он настоял, чтобы шофер высадил его у кафе на деревенской площади. Незачем городскому шоферу знать, что он едет в замок. Когда такси скрылось из виду, он втащил чемоданы и саквояж в кафе. Уже сильно припекало солнце, на площади стояла телега, запряженная двумя быками, над ними вились черные мухи.
В кафе было темно и прохладно. Он скорее услышал, чем увидел, как повернулись к нему сидящие за столиками, чтобы досмотреть на приезжего. Пожилая женщина в черном платье оставила компанию сельских рабочих и прошла за стойку.
— Что угодно, месье? — пробурчала она. Шакал опустил чемоданы на пол и облокотился на стойку. Его глаза уже привыкли к полумраку, и он заметил, что местные жители пьют красное вино.
— Будьте любезны, мадам, стакан красного вина.
— Далеко ли до замка, мадам? — спросил он, когда женщина поставила перед ним полный стакан. Она пристально всмотрелась в Шакала.
— Два километра, месье. Шакал тяжело вздохнул.
— Этот дурак водитель пытался убедить меня, что никакого замка здесь нет. Поэтому он высадил меня на площади.
— Он из Эгльтона? — спросила женщина. Шакал кивнул.
— В Эгльтоне полным-полно дураков.
— Но мне надо попасть в замок, — гнул свое Шакал. Крестьяне, наблюдавшие за ним из-за столиков, не пошевельнулись. Никто не подсказал, как он может добраться до замка. Шакал достал из кармана новенькую стофранковую ассигнацию.
— Сколько я должен за вино, мадам? Она уставилась на ассигнацию. За столиками зашевелились.
— У меня нет сдачи, — ответила женщина. Шакал вздохнул:
— Если бы у кого-то был фургон, то у него, возможно, нашлась бы в сдача.
К стойке подошел мужчина.
— В деревне есть фургон, месье. Шакал повернулся к мужчине.
— Он принадлежит вам?
— Нет, месье, но я знаю его хозяина. Он может отвезти вас к замку.
Шакал покивал, вроде бы обдумывая это предложение.
— Очень хорошо, а пока не хотите ли выпить?
По знаку крестьянина женщина налила ему большой стакан красного вина.
— А ваши друзья? Денек-то сегодня жаркий. Все время хочется пить.
Заросшее щетиной лицо расплылось в улыбке. Крестьянин вновь махнул рукой женщине, и та отнесла на стол, где сидела компания, две бутылки вина.
— Бенуа, сходи за фургоном, — приказал крестьянин, н один из мужчин поднялся из-за стола, залпом осушил стакан и вышел из кафе.
«Что мне нравится в овернских крестьянах, — размышлял Шакал, трясясь и подпрыгивая в кабине фургона, — так это их угрюмость. Они никому не скажут лишнего слова, особенно приезжим».
Колетт де ла Шалоньер сидела в постели, маленькими глотками пила кофе и перечитывала полученное утром письмо.
Злость, охватившая ее, когда она читала письмо первый раз, исчезла, уступив место брезгливости.
Думала же она о том, как жить дальше. Вчера, после возвращения из Гапа, ее тепло встретили Эрнестина, горничная, служившая в замке еще при отце Альфреда, и садовник Луизон, сын крестьянина, женившийся на Эрнестине, когда ту только взяли в замок.
Только они двое поддерживали порядок в замке, двумя из каждых трех комнат которого не пользовались уже много лет.
Она осталась хозяйкой пустого замка, в парке которого не играли дети, а хозяин не седлал лошадь, чтобы отправиться на охоту.
Колетт вновь взглянула на вырезку из парижского иллюстрированного журнала, присланную заботливой подругой, на лицо мужа, улыбающегося в объектив и косящего глазом на грудь какой-то девицы, заглядывая ей через плечо. Танцовщица кордебалета, в недавнем прошлом официантка в кафе, она, как следовало из цитаты, надеялась, что «когда-нибудь» сможет выйти замуж за барона, называя его своим «очень близким другом».
Глядя на морщинистое лицо и тощую шею стареющего барона, она спрашивала себя, куда подевался симпатичный молодой капитан из партизанского соединения, в которого она влюбилась в 1942 году. Они поженились годом позже, когда она уже ждала от него ребенка.
Девушка-подросток, она была партизанской связной, когда встретила его в горах. Худощавый, с орлиным носом, решительный, лет тридцати пяти. Пегас, как звали его партизаны, покорил ее сердце. Священник отряда тайно обвенчал их в подвальной часовне, и она родила ему сына в доме своего отца.
После войны ему вернули собственность и земли. Его отец умер от сердечного приступа, когда армии союзников катились по Франции, и он стал бароном Шалоньер. Он вернулся в замок с женой и сыном под радостные приветствия крестьян окрестных деревень. Но вскоре ему наскучила сельская жизнь. Его манил Париж, огни кабаре, и стремление наверстать упущенное за годы, проведенные в африканских пустынях и французских лесах, оказалось непреодолимым.
Теперь ему было пятьдесят семь, но выглядел он на все семьдесят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96