Ленин сказал: «Сегодня еще рано, послезавтра будет поздно». Так вот я считаю, что мы можем проморгать наше завтра. А как ты думаешь, Марианна?
Орловская. Ты кончила?
Бродский. Слушайте, товарищи…
Жанна. Слушайте, если мы не подымем восстания немедленно, это будет, товарищи, историческая ошибка. Пролетариат нам не простит ее. Боже мой, сколько было сделано ошибок! Ошибка тысяча восемьсот семьдесят первого года Варлена и Делеклюза, не конфисковавших деньги парижской буржуазии… Знаете ли вы, что солдат сто семьдесят шестого полка Гастон арестован?
Бродский. Жаль Гастона. Но нельзя строить тактику на чувствах.
Жанна. А ты будешь ждать, пока мы не провалимся? Я говорю: наше завтра уже наступило. У революции свой календарь!
Бродский. Дай же мне слово сказать. Я в общем тоже за немедленное восстание…
Жанна. Мишель, дай я тебя поцелую!
Бродский. Пожалуйста.
Целуются.
Я только расхожусь с Жанной в понимании слова «немедленно». Она толкует «немедленно» как завтра, а я – как недели через две.
Жанна. Если бы я знала, я бы тебя укусила!
Бродский. Жанна – прекрасный работник. Но она неосторожна. Давайте говорить начистоту.
Жанна. Он говорит, что я неосторожна?! Он неосторожен! Живет черт знает у кого. В буржуазной квартире. Он думает, что это тонкая конспирация. Это глупость!
Бродский. Не будем отвлекаться. Когда нужно спропагандировать солдата, нет агитатора более увлекательного, чем Жанна Барбье.
Жанна. А!
Бродский. Я знаю. Мы вместе работаем. Она лучшая из нас. Но она неразборчива. Она хватает всех. И молодых, и старых сверхсрочных шкуродеров, и парижских субчиков. Там, на верфи, она работала прямо на глазах офицера!
Жанна. Лейтенант Бенуа? Он глуп, как пробковый дуб.
Орловская. Между прочим,это не первое заявление, Жанна.
Бродский. Ведь мы обвешаны шпиками. Нас ищут. Она увлекается количеством во вред качеству. Ей не терпится, она спешит. Это опасно. Ты неосторожна, Жанна!
Орловская. Есть, есть.
Жанна. Ну пусть я неосторожна! Бывают моменты, когда осторожность – величайшая тактическая ошибка. Я ставлю в повестку дня неосторожность!
Бродский. Не геройствуй, Жанна, без геройства.
Орловская. Чтоб не забыть, Жанна: сегодня же сходи на верфь – там новый караул. И ребята с верфи просили, чтобы ты работала спокойно.
Жанна. Режь меня – не могу, Марианна!
Орловская. Об этом мы с тобой поговорим еще. Продолжай, Мишель.
Бродский. Я хотел бы знать мнение областкома о сроках восстания.
Орловская. Я скажу. Твое предложение?
Бродский. Мое предложение? Понимаешь, вся эта масса вовлеченных и распропагандированных солдат как-то рассыпана, не организована. Что нам нужно, по-моему? Прежде всего – закрепить достигнутое. То есть повторные беседы. И смелее! Превратить солдат в действительно революционные кадры, которые поведут за собой части. Вот на эту работу мы и должны потратить ближайшие две недели, а то и три. А если нужно, и больше.
Жанна. Ты слышишь?…
Орловская. Вот что, товарищи. Областком думал над этим вопросом, и решение в основном намечено. То, что вы оба говорили, подтверждает его. В чем тут дело? Вы видите главным образом свой сектор работы, и отсюда вы производите выводы. Областком учитывает все: и положение на фронте, и подготовленность рабочих масс, и настроение во флоте, и общую политическую обстановку. Конечно, преждевременное выступление может подорвать наши силы, о чем говорить! Однако и затягивать не годится. Нельзя, Мишель, так бросаться неделями – две-три. Ты слишком щедр на эти недели. То «завтра», как говорит Жанна, наступит не прежде, чем дней через десять. К этому времени настроение союзной армии и флота достигнет, по-видимому, той точки кипения, когда можно открыть крышку и дать пару выкатиться наружу… С севера наступает Красная Армия. Прямая линия фронта превратится в дугу. Станет возможной координация фронта и внутренних сил. Понимаете? Восстание? Да! Вся трудность в том, чтобы совершенно точно определить эту точку во времени. До сих пор вы агитировали. Теперь организуйте. Содержание готово – давайте форму.
Белошвейки запели. Орловская, Жанна и Бродский замолкли и насторожились. Сквозь витрину белошвейной видно, как по улице медленно проходит иностранный патруль.
Рискованно? Удвойте конспирацию. Оружие! Люди! Район! Маленькие собрания с иностранцами, всюду, где это возможно. В кафе. Гуляя. На улице. И как итог – общее делегатское собрание иностранных частей. Мы берем на себя его охрану. Вот… Есть возражения? Не знаю, это как будто все… Да! Еще один пункт, внесенный Жанной в повестку дня: неосторожность как метод работы…
Жанна. Снимаю. Ясно. До скорого! (К Бродскому.) Эх, не поругались как следует.
Бродский. Наверстаем еще. (Усмехается.)
Жанна уходит.
Орловская. Всегда боюсь за нее… Эта пылкость…
Бродский. Да…
Орловская. У меня такое впечатление, Мишель, что ты не до конца высказался, словно затаил какие-то возражения.
Бродский. Нет! Нет, нет! Я совершенно с тобой согласен. Мне ведь тоже не терпится! Я уверен, что эта весна, эта чудесная весна будет наша! Правда, Марианна? Ну, бегу, бегу! Да, послушай, мне нужен последний номер «Ле коммюнист». И побольше.
Орловская. Опоздал. Все разобрали. Возьмешь на явке у Саньки. Между прочим, Мишель… Что я хотела сказать? Ах да! Что это за квартира у тебя? Может быть, опасно?
Бродский. Огромная, вечно пустая квартира. И только два человека: мамаша и сынок, которых почти никогда нет дома. Ни одному шпику и в голову не придет, что во дворце банкирши Ксидиас живет подпольщик-большевик. (Уходит.)
Картина пятая. СЕМЬЯ КСИДИАС
Дом банкирши Ксидиас. Комната ее сына Жени. Женя один. Он раскладывает карты.
Женя. Триста рублей? Отвечаю. Никто не мажет? Предположим, что там примазывают еще триста рублей. Отвечаю. Карту? (Говорит за воображаемого партнера.) Да, пожалуйста. (Говорит за себя.) Извольте. Беру себе. Девять! Черт, шесть раз подряд девятка! (Швыряет карты.) Если бы напротив сидел партнер, а не кусок воздуха, у меня было бы уже тысяч десять. Ох, этот ужасный долг!… Почему, когда я сам с собой, мне так прет карта? Вероятно, потому, что я сам себе приношу счастье. Остроумно! Скажу Мишелю. Но где же Мишель? Скучно… Я покончил бы самоубийством просто из любопытства: интересно – что там? Тоже остроумно. Почему, когда я сам с собой, я блестящ? Но вот если сейчас отворится дверь и кто-нибудь войдет, я сразу потускнею, словно этот вошедший отнимет лучшую часть меня. Не отдавать! Не отдавать! Напротив, брать. Брать!
Стук .
Женя. Войдите.
Входит Санька.
Санька. Воронов здесь живет?
Женя. Здесь.
Санька. Где он?
Женя. Садитесь. Он скоро придет. Он уже бежит по лестнице, может быть.
Молчание.
Женя. Я вас знаю. Вы продавщица цветов.
Санька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Орловская. Ты кончила?
Бродский. Слушайте, товарищи…
Жанна. Слушайте, если мы не подымем восстания немедленно, это будет, товарищи, историческая ошибка. Пролетариат нам не простит ее. Боже мой, сколько было сделано ошибок! Ошибка тысяча восемьсот семьдесят первого года Варлена и Делеклюза, не конфисковавших деньги парижской буржуазии… Знаете ли вы, что солдат сто семьдесят шестого полка Гастон арестован?
Бродский. Жаль Гастона. Но нельзя строить тактику на чувствах.
Жанна. А ты будешь ждать, пока мы не провалимся? Я говорю: наше завтра уже наступило. У революции свой календарь!
Бродский. Дай же мне слово сказать. Я в общем тоже за немедленное восстание…
Жанна. Мишель, дай я тебя поцелую!
Бродский. Пожалуйста.
Целуются.
Я только расхожусь с Жанной в понимании слова «немедленно». Она толкует «немедленно» как завтра, а я – как недели через две.
Жанна. Если бы я знала, я бы тебя укусила!
Бродский. Жанна – прекрасный работник. Но она неосторожна. Давайте говорить начистоту.
Жанна. Он говорит, что я неосторожна?! Он неосторожен! Живет черт знает у кого. В буржуазной квартире. Он думает, что это тонкая конспирация. Это глупость!
Бродский. Не будем отвлекаться. Когда нужно спропагандировать солдата, нет агитатора более увлекательного, чем Жанна Барбье.
Жанна. А!
Бродский. Я знаю. Мы вместе работаем. Она лучшая из нас. Но она неразборчива. Она хватает всех. И молодых, и старых сверхсрочных шкуродеров, и парижских субчиков. Там, на верфи, она работала прямо на глазах офицера!
Жанна. Лейтенант Бенуа? Он глуп, как пробковый дуб.
Орловская. Между прочим,это не первое заявление, Жанна.
Бродский. Ведь мы обвешаны шпиками. Нас ищут. Она увлекается количеством во вред качеству. Ей не терпится, она спешит. Это опасно. Ты неосторожна, Жанна!
Орловская. Есть, есть.
Жанна. Ну пусть я неосторожна! Бывают моменты, когда осторожность – величайшая тактическая ошибка. Я ставлю в повестку дня неосторожность!
Бродский. Не геройствуй, Жанна, без геройства.
Орловская. Чтоб не забыть, Жанна: сегодня же сходи на верфь – там новый караул. И ребята с верфи просили, чтобы ты работала спокойно.
Жанна. Режь меня – не могу, Марианна!
Орловская. Об этом мы с тобой поговорим еще. Продолжай, Мишель.
Бродский. Я хотел бы знать мнение областкома о сроках восстания.
Орловская. Я скажу. Твое предложение?
Бродский. Мое предложение? Понимаешь, вся эта масса вовлеченных и распропагандированных солдат как-то рассыпана, не организована. Что нам нужно, по-моему? Прежде всего – закрепить достигнутое. То есть повторные беседы. И смелее! Превратить солдат в действительно революционные кадры, которые поведут за собой части. Вот на эту работу мы и должны потратить ближайшие две недели, а то и три. А если нужно, и больше.
Жанна. Ты слышишь?…
Орловская. Вот что, товарищи. Областком думал над этим вопросом, и решение в основном намечено. То, что вы оба говорили, подтверждает его. В чем тут дело? Вы видите главным образом свой сектор работы, и отсюда вы производите выводы. Областком учитывает все: и положение на фронте, и подготовленность рабочих масс, и настроение во флоте, и общую политическую обстановку. Конечно, преждевременное выступление может подорвать наши силы, о чем говорить! Однако и затягивать не годится. Нельзя, Мишель, так бросаться неделями – две-три. Ты слишком щедр на эти недели. То «завтра», как говорит Жанна, наступит не прежде, чем дней через десять. К этому времени настроение союзной армии и флота достигнет, по-видимому, той точки кипения, когда можно открыть крышку и дать пару выкатиться наружу… С севера наступает Красная Армия. Прямая линия фронта превратится в дугу. Станет возможной координация фронта и внутренних сил. Понимаете? Восстание? Да! Вся трудность в том, чтобы совершенно точно определить эту точку во времени. До сих пор вы агитировали. Теперь организуйте. Содержание готово – давайте форму.
Белошвейки запели. Орловская, Жанна и Бродский замолкли и насторожились. Сквозь витрину белошвейной видно, как по улице медленно проходит иностранный патруль.
Рискованно? Удвойте конспирацию. Оружие! Люди! Район! Маленькие собрания с иностранцами, всюду, где это возможно. В кафе. Гуляя. На улице. И как итог – общее делегатское собрание иностранных частей. Мы берем на себя его охрану. Вот… Есть возражения? Не знаю, это как будто все… Да! Еще один пункт, внесенный Жанной в повестку дня: неосторожность как метод работы…
Жанна. Снимаю. Ясно. До скорого! (К Бродскому.) Эх, не поругались как следует.
Бродский. Наверстаем еще. (Усмехается.)
Жанна уходит.
Орловская. Всегда боюсь за нее… Эта пылкость…
Бродский. Да…
Орловская. У меня такое впечатление, Мишель, что ты не до конца высказался, словно затаил какие-то возражения.
Бродский. Нет! Нет, нет! Я совершенно с тобой согласен. Мне ведь тоже не терпится! Я уверен, что эта весна, эта чудесная весна будет наша! Правда, Марианна? Ну, бегу, бегу! Да, послушай, мне нужен последний номер «Ле коммюнист». И побольше.
Орловская. Опоздал. Все разобрали. Возьмешь на явке у Саньки. Между прочим, Мишель… Что я хотела сказать? Ах да! Что это за квартира у тебя? Может быть, опасно?
Бродский. Огромная, вечно пустая квартира. И только два человека: мамаша и сынок, которых почти никогда нет дома. Ни одному шпику и в голову не придет, что во дворце банкирши Ксидиас живет подпольщик-большевик. (Уходит.)
Картина пятая. СЕМЬЯ КСИДИАС
Дом банкирши Ксидиас. Комната ее сына Жени. Женя один. Он раскладывает карты.
Женя. Триста рублей? Отвечаю. Никто не мажет? Предположим, что там примазывают еще триста рублей. Отвечаю. Карту? (Говорит за воображаемого партнера.) Да, пожалуйста. (Говорит за себя.) Извольте. Беру себе. Девять! Черт, шесть раз подряд девятка! (Швыряет карты.) Если бы напротив сидел партнер, а не кусок воздуха, у меня было бы уже тысяч десять. Ох, этот ужасный долг!… Почему, когда я сам с собой, мне так прет карта? Вероятно, потому, что я сам себе приношу счастье. Остроумно! Скажу Мишелю. Но где же Мишель? Скучно… Я покончил бы самоубийством просто из любопытства: интересно – что там? Тоже остроумно. Почему, когда я сам с собой, я блестящ? Но вот если сейчас отворится дверь и кто-нибудь войдет, я сразу потускнею, словно этот вошедший отнимет лучшую часть меня. Не отдавать! Не отдавать! Напротив, брать. Брать!
Стук .
Женя. Войдите.
Входит Санька.
Санька. Воронов здесь живет?
Женя. Здесь.
Санька. Где он?
Женя. Садитесь. Он скоро придет. Он уже бежит по лестнице, может быть.
Молчание.
Женя. Я вас знаю. Вы продавщица цветов.
Санька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20