… Бешеное пламя, жадное - ступишь к нему, и пожрет оно тебя… Защити же нас, Господи…
Обезьянка нерона
Человек шел, постукивая посохом… Слепой шел на трех ногах. Из выколотых глаз падали вишневые капли… по одной капали в пыль… Он слышал хохот певицы ужаса - та хохотала и радовалась - как? как? и пела ему, провожала своими песнями… Ему казалось?…
____________________
Матрона подползла к ложу Петрония и смотрела на него снизу преданными глазами. Наступила пауза… Тем не менее ему лежать было удобно… вполне удобно - почему не подождать? Наконец, она произнесла нежным чувственным голосом: - Арбитр, почему ты молчишь? Оцени меня!
Петроний расслабился. Любая неопределенность смущала, даже раздражала его. Он ценил, любил, был в восторге от состояния наслаждения или по крайней мере внутреннего и внешнего покоя, смягченных максимальными удобствами.
Матрона была хороша. Оливковая мягкая кожа без единой светлой полоски. Поразительной гармонии достигла она и те, кто массировали, умащивали ее тело: ни одной лишней жиринки не мог по справедливости найти его объективный взгляд, но она и ни в коем случае не была худой или излишне сухощавой - только плавными были изгибы - нигде не было резких переходов - никакими гимнастическими мышцами не была обременена она, но тело было упругим - Божественным равновесием обладало оно, или неимоверными были труды по достижению такого результата, - пусть! Юпитер Капитолийский свидетель - он Гай Петроний, названный Арбитром, не мог найти изъяна.
- Дорогой Гай, твое молчание… неужели оно свидетельствует о каких-то скрытых…
Петроний развернулся на ложе почти стремительно - вошел император. Как всегда, с трехдневной щетиной на круглом бородатом лице. Небольшая борода и щетина. Говорил он негромко, с приятной хрипотцой:
- Твоя строгость… - принцепс стал гладить ноги матроны… бедра… грудь была безупречной… опустил руку ей на лицо… она целовала его белые полные пальцы с рыжими волосками… - слишком велика. По-моему, она почти безукоризненна. Но я хотел с тобой поговорить, Гай. Причем, это не дела, и не сон. Нечто непонятное…
Петроний забрал серебряный бюстик, на котором ювелир выбил:
Nero
- у обладательницы столь замечательных пропорций, прервав ее страстный поцелуй сего образца верноподданнического искусства, демонстрирующий ее готовность перейти к оригиналу: «Милая, прервись на некоторое время. У цезаря есть ко мне вопросы. Если тебе нетрудно…»
Гость очнулся от своих мыслей и, наблюдая за удаляющейся спиной… ногами… и иным… матроны…, попросил:
- Но не очень далеко. Мы непременно сегодня вынесем решение. И есть все основания думать, что оно будет благосклонным.
Дверь закрылась. Петроний вздохнул:
- Ее взгляд был таким, что мне захотелось встать с ложа! Побежать за ней!! И вернуть!!!
- Да - а! Замечательная… Но сейчас не о ней…
Петроний изобразил максимальное внимание. Впрочем, он, действительно, слушал. Все опаснее было находиться рядом с приемным сыном Клавдия. Божественного Клавдия.
____________________
Ну, это еще, собственно говоря, дело его покойной мамочки - Агриппины. Но ее- то - уже он. Семейные дела… Это их дела, в конце концов… Что же он хочет?… Сколько можно чесаться?… Впрочем, что это со мной?… Трехдневная щетина жутко чешется. Он уже привык. Спокойнее…
____________________
Серебряная чаша упала на пол с мелодичным звоном. Вино разлилось. Красное вино…
- Да, Гай, так вот… Я в последнее время вижу какого-то странного человека… среди не менее странных людей и обстановки… Это не наше время. Да. Не наше время. Потому что я вижу, что все происходит в Риме… каком-то другом, но Риме. И эти люди - они - италики. Варварская речь… одежда… манеры. Все крайне убого. Почему-то возникает ощущение, что они подражают нам… а он - этот человечек - мне…
- А он тебя видит, цезарь?…
- Да… Я думаю, нет, я знаю! да. Он смотрит на меня… - принцепс задумался, вырвал волосок из носа, засмеялся и сказал: - Я понял, он подражает мне… пытается повторить, но не как в цирке, а всерьез. Правда, получается, как у обезьяны - еще смешнее, но он старается!
Петроний захохотал, при этом стараясь не испортить прическу, было смешно и страшно - что же хочет сказать всем этим рыжее чудовище - А что еще мы могли с Агриппиной родить? - сказал его родной отец Домиций Агенобарб. Петроний почувствовал холод - леденящий холод ужаса - добрый - добрый смех императора… Вино растекалось… растекалась лужа… красная лужа…
- Этот человек… Я вижу и его мысли. Он все время выпячивает подбородок, сжимая зубы. Никогда он не в состоянии сразу ответить на вопрос. Потому что в это время он думает, как он сжимает зубы, как выглядит со стороны его подбородок - достаточно ли по-римски - о, это и есть, по его мнению, римская доблесть. С этими сжатыми зубами у него абсолютно обалдевшее лицо, но те балбесы, что рядом - те сжимают зубы еще сильнее. Они прелестны, Петроний. Как они машут руками! А, это делается так: они подпрыгивают, хлопают при приземлении пятками, машут головой… ну, тем, что они называют головой… затем выкидывают вверх руку и что-то кричат. Все это желательно делать с выпяченными зубами. Челюсти дико лязгают - они считают, что так приветствуем друг друга мы. Что ты скажешь, Арбитр?…
____________________
Ноги шли - каждая сама по себе. Нога… нога… и палка. Шаг, шаг и шаг. Серая пыль, черная пыль; кроваво-черные раны на ногах, засохшие и сочащиеся - оббитый наконечник палки, равномерно и бессмысленно стучащий, как время… как время… неумолимо…
____________________
Бенито Муссолини сидел за своим большим столом - огромный стол - и не знал, что делать. Он прочел уже все газеты. Все прочел. Бездарные писаки. Куда им до него. Вот он - огромный талант. Не то, что они. Дуче сжал зубы. Посмотрел в зеркало. Да, вот так. Еще сильнее. Теперь - да. Теперь он выглядит, как римлянин. Как настоящий…
Перед зеркалом щелкнул каблуками… выбросил руку… и увидел… - да, опять увидел…
Это он. Он. Тот самый. Который распинал христиан. Вот - Он. Великий император…
____________________
От восторга у него сперло в груди. Он закашлялся, и цезарь исчез. Исчез!… А ему хотелось… Дуче закатал рукав и напряг руку.
____________________
Вот это мышцы!…
____________________
Он закатал другой рукав. Сравнил руки. Напряг их обе. Обратил внимание, что челюсть отвисла, опять сжал зубы и выпятил подбородок… О - оо! Выставил ногу вперед… Смех был противный. Даже очень.
Дуче увидел рядом - рядом! - О, совсем рядом! - невысокого роста, небритого, в пурпурной тоге - нет, этого не может быть?!… - Нерон!. Это - Нерон! Тот самый - мамма миа - Санта Мадонна - Нерон!
____________________
Я умру от счастья! Я не переживу такой радости! Это - Нерон!
____________________
Слюна потекла по подбородку на воротник мундира. Бенитто Муссолини ничего не чувствовал - он забыл про зубы и про подбородок - с отвисшей челюстью диктатор восторженно смотрел на хохочущего - настоящего - а какого же?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Обезьянка нерона
Человек шел, постукивая посохом… Слепой шел на трех ногах. Из выколотых глаз падали вишневые капли… по одной капали в пыль… Он слышал хохот певицы ужаса - та хохотала и радовалась - как? как? и пела ему, провожала своими песнями… Ему казалось?…
____________________
Матрона подползла к ложу Петрония и смотрела на него снизу преданными глазами. Наступила пауза… Тем не менее ему лежать было удобно… вполне удобно - почему не подождать? Наконец, она произнесла нежным чувственным голосом: - Арбитр, почему ты молчишь? Оцени меня!
Петроний расслабился. Любая неопределенность смущала, даже раздражала его. Он ценил, любил, был в восторге от состояния наслаждения или по крайней мере внутреннего и внешнего покоя, смягченных максимальными удобствами.
Матрона была хороша. Оливковая мягкая кожа без единой светлой полоски. Поразительной гармонии достигла она и те, кто массировали, умащивали ее тело: ни одной лишней жиринки не мог по справедливости найти его объективный взгляд, но она и ни в коем случае не была худой или излишне сухощавой - только плавными были изгибы - нигде не было резких переходов - никакими гимнастическими мышцами не была обременена она, но тело было упругим - Божественным равновесием обладало оно, или неимоверными были труды по достижению такого результата, - пусть! Юпитер Капитолийский свидетель - он Гай Петроний, названный Арбитром, не мог найти изъяна.
- Дорогой Гай, твое молчание… неужели оно свидетельствует о каких-то скрытых…
Петроний развернулся на ложе почти стремительно - вошел император. Как всегда, с трехдневной щетиной на круглом бородатом лице. Небольшая борода и щетина. Говорил он негромко, с приятной хрипотцой:
- Твоя строгость… - принцепс стал гладить ноги матроны… бедра… грудь была безупречной… опустил руку ей на лицо… она целовала его белые полные пальцы с рыжими волосками… - слишком велика. По-моему, она почти безукоризненна. Но я хотел с тобой поговорить, Гай. Причем, это не дела, и не сон. Нечто непонятное…
Петроний забрал серебряный бюстик, на котором ювелир выбил:
Nero
- у обладательницы столь замечательных пропорций, прервав ее страстный поцелуй сего образца верноподданнического искусства, демонстрирующий ее готовность перейти к оригиналу: «Милая, прервись на некоторое время. У цезаря есть ко мне вопросы. Если тебе нетрудно…»
Гость очнулся от своих мыслей и, наблюдая за удаляющейся спиной… ногами… и иным… матроны…, попросил:
- Но не очень далеко. Мы непременно сегодня вынесем решение. И есть все основания думать, что оно будет благосклонным.
Дверь закрылась. Петроний вздохнул:
- Ее взгляд был таким, что мне захотелось встать с ложа! Побежать за ней!! И вернуть!!!
- Да - а! Замечательная… Но сейчас не о ней…
Петроний изобразил максимальное внимание. Впрочем, он, действительно, слушал. Все опаснее было находиться рядом с приемным сыном Клавдия. Божественного Клавдия.
____________________
Ну, это еще, собственно говоря, дело его покойной мамочки - Агриппины. Но ее- то - уже он. Семейные дела… Это их дела, в конце концов… Что же он хочет?… Сколько можно чесаться?… Впрочем, что это со мной?… Трехдневная щетина жутко чешется. Он уже привык. Спокойнее…
____________________
Серебряная чаша упала на пол с мелодичным звоном. Вино разлилось. Красное вино…
- Да, Гай, так вот… Я в последнее время вижу какого-то странного человека… среди не менее странных людей и обстановки… Это не наше время. Да. Не наше время. Потому что я вижу, что все происходит в Риме… каком-то другом, но Риме. И эти люди - они - италики. Варварская речь… одежда… манеры. Все крайне убого. Почему-то возникает ощущение, что они подражают нам… а он - этот человечек - мне…
- А он тебя видит, цезарь?…
- Да… Я думаю, нет, я знаю! да. Он смотрит на меня… - принцепс задумался, вырвал волосок из носа, засмеялся и сказал: - Я понял, он подражает мне… пытается повторить, но не как в цирке, а всерьез. Правда, получается, как у обезьяны - еще смешнее, но он старается!
Петроний захохотал, при этом стараясь не испортить прическу, было смешно и страшно - что же хочет сказать всем этим рыжее чудовище - А что еще мы могли с Агриппиной родить? - сказал его родной отец Домиций Агенобарб. Петроний почувствовал холод - леденящий холод ужаса - добрый - добрый смех императора… Вино растекалось… растекалась лужа… красная лужа…
- Этот человек… Я вижу и его мысли. Он все время выпячивает подбородок, сжимая зубы. Никогда он не в состоянии сразу ответить на вопрос. Потому что в это время он думает, как он сжимает зубы, как выглядит со стороны его подбородок - достаточно ли по-римски - о, это и есть, по его мнению, римская доблесть. С этими сжатыми зубами у него абсолютно обалдевшее лицо, но те балбесы, что рядом - те сжимают зубы еще сильнее. Они прелестны, Петроний. Как они машут руками! А, это делается так: они подпрыгивают, хлопают при приземлении пятками, машут головой… ну, тем, что они называют головой… затем выкидывают вверх руку и что-то кричат. Все это желательно делать с выпяченными зубами. Челюсти дико лязгают - они считают, что так приветствуем друг друга мы. Что ты скажешь, Арбитр?…
____________________
Ноги шли - каждая сама по себе. Нога… нога… и палка. Шаг, шаг и шаг. Серая пыль, черная пыль; кроваво-черные раны на ногах, засохшие и сочащиеся - оббитый наконечник палки, равномерно и бессмысленно стучащий, как время… как время… неумолимо…
____________________
Бенито Муссолини сидел за своим большим столом - огромный стол - и не знал, что делать. Он прочел уже все газеты. Все прочел. Бездарные писаки. Куда им до него. Вот он - огромный талант. Не то, что они. Дуче сжал зубы. Посмотрел в зеркало. Да, вот так. Еще сильнее. Теперь - да. Теперь он выглядит, как римлянин. Как настоящий…
Перед зеркалом щелкнул каблуками… выбросил руку… и увидел… - да, опять увидел…
Это он. Он. Тот самый. Который распинал христиан. Вот - Он. Великий император…
____________________
От восторга у него сперло в груди. Он закашлялся, и цезарь исчез. Исчез!… А ему хотелось… Дуче закатал рукав и напряг руку.
____________________
Вот это мышцы!…
____________________
Он закатал другой рукав. Сравнил руки. Напряг их обе. Обратил внимание, что челюсть отвисла, опять сжал зубы и выпятил подбородок… О - оо! Выставил ногу вперед… Смех был противный. Даже очень.
Дуче увидел рядом - рядом! - О, совсем рядом! - невысокого роста, небритого, в пурпурной тоге - нет, этого не может быть?!… - Нерон!. Это - Нерон! Тот самый - мамма миа - Санта Мадонна - Нерон!
____________________
Я умру от счастья! Я не переживу такой радости! Это - Нерон!
____________________
Слюна потекла по подбородку на воротник мундира. Бенитто Муссолини ничего не чувствовал - он забыл про зубы и про подбородок - с отвисшей челюстью диктатор восторженно смотрел на хохочущего - настоящего - а какого же?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35