Кроме небольшой комнаты со скудной меблировкой, ему в этом доме не принадлежало ничего. Вероятно, потому-то он и предпочитал собственному очагу чужие.
Впрочем, нет: ему порою представлялось, что он конкистадор, унаследовавший от прошлых романтичных времен умение завоевывать сердца дам вместе с их обиталищами. Потерпев поражение у одной, он, не унывая, устремлялся к другой. Доставив меня в свое жилище, он объяснил, что отыскал красавицу, которую сегодня же намеревается победить.
– Вени, види, вици! – процитировал он Цезаря. – Ушел и не вернулся. Значит, победил!..
А я разложил свои бумаги и начал заново роман с другим сюжетом и другими героями. Колонией в нем пока не пахло, хотя я с радостью отметил, что Валентин запросто может вырасти в Кента, если я его вовремя не остановлю. Правда, реально это сделать можно было пока только на бумаге. Да и как его остановишь, если он постоянно отсутствует?
Однако же его отсутствие не помеха человеку с воображением, а поэтому – за работу! И работа пошла споро. Уже имелись прообразы новых будущих героев – и что из того, что они пока не собраны в пучок, что не на ладони моей разместились, что из того! Главное, у меня был Валентин, и я мог создать ему любую внешность, любой возраст, все, что угодно моей фантазии. Я приобрел в нем образ отрицательного героя со всеми нужными чертами: он Дон-Жуан, он авантюрист, он молод, ненавидит труд и трудности, предпочитает легкие победы. И он – идеальная пара очаровательной Жанне; они импонируют друг другу, сходясь в главном для них: в добывании звонкой монеты, нужной для бездумного прожигания жизни.
Автору надобно было только проследить, чтобы Жанна не до конца испортила такого славного парня, ему в таком случае пришлось бы расплачиваться за свое облегченное отношение к жизни даже горше, чем Кенту…
Помню, на одном собрании, на котором я присутствовал, известный столичный журналист жаловался.
– Можно подумать, – говорил он, – что в нашем обществе произошел какой-то сдвиг: все пишут и говорят о правонарушениях, как будто вопрос перевоспитания стал у нас доминирующей проблемой!..
Он говорил о проблеме молодежи, назвав ее «ахиллесовой пятой» нашего общества. Неужели, думал я, молодежь такое уж уязвимое место в нашей жизни? Не превращаем ли мы ее в козла отпущения за свои собственные грехи, становясь в позу прокурора?
Слушая оратора, я думал о правонарушителях в произведениях Шекспира, Джека Лондона, Диккенса, Достоевского и других писателей-классиков. О чем бы они писали, если бы в человеческой душе не гнездились такие противоположности, как милосердие и жестокость? Не было бы тогда «Гамлета» и «Преступления и наказания», и вообще никаких проблем не было бы – сплошная благодать! И это было бы ложью. Задача литературы – быть оружием в борьбе против несправедливости и насилия. Получается, что она этим как будто рубит сук, на котором сидит: поборов зло, становится беспроблемной, созерцательной…
Мне приходилось не раз радоваться газетным статьям и рассказам, в которых трудный мальчик – от него все отказались – попал в чьи-то умные руки и неузнаваемо преобразился. Умные руки… Где их столько взять, чтобы хватило на всех трудных ребят? Вот если б у каждого родителя были такие «умные руки»… Не было бы, наверно, разговоров об «ахиллесовой пяте»…
Впрочем, это не тема моего романа, она может меня беспокоить лишь как гражданина. Это – тема Станислава, он дока в этих вопросах, ему и карты в руки. И не только Станислав – у нас много спецов в этой области, и они серьезно ломают головы над вопросом «умных рук», выводят теории, даже дают советы. Вот было бы здорово, если бы они могли посоветовать и мне, как поступить с Валентином!
Может, мне на правах приятеля, к тому же старшего возрастом, сказать ему просто: друг и брат Валя, так дальше жить нельзя, с тобой такое случится – тебе и не снится: ты останешься крепким до старости, но окажешься на положении старья, которое и в комиссионный магазин не примут, – жизнь-то идет вперед!
Наверняка он ответит, что уже слышал подобные речи. Меня, возможно, далеко не пошлет, но и ухом вряд ли поведет… Да, скажу прямо, положение Автора здесь было не из легких. Ты знаешь своего героя, его прошлое, настоящее, его характер, предполагаемое будущее, а толку мало – он стоит перед тобой как пень!.. К нему нужен был подход…
Я к нему и приступил, так сказать, с «черного хода». А вообще-то я все чаще и чаще ловил себя на мысли, что поступаю опрометчиво, не послушав друзей, которые советовали («Пожалуйста, продолжай на ту же тему, если на другую не можешь».) пойти просто-напросто в народный суд послушать какое-нибудь дело, хотя бы о грабеже, а затем – дуй роман! И все пойдет как по маслу: грабитель есть, потерпевший тоже, их образы налицо, плюс твоя фантазия, торжество правосудия, а элементы морали, добродетели, зла, принципы воспитания, общественного воздействия – все это расставишь по своему усмотрению. Закрутишь захватывающий сюжетик, можно с погонями, можно без, и, будь любезен, кушай свой хлеб с маслом… К тому же на такой сюжетик и кинодеятель охотно клюнет. И вот уже твое имя на киноэкранах, твоя подпись в гонорарных ведомостях. Так нет же, не послушался!.. Ломай теперь голову о социальные проблемы, взятые непосредственно из жизни!..
Как бы там ни было, а к Валентину надо было пробираться. Когда он, бывало, приходил после своих кутежей уставший, будто на нем мешки с цементом возили, когда он по нескольку дней отсыпался, силу набирал, в эти дни я изводил его, ковыряясь в его душе, как зубной врач в дупле зуба, выдирая еще не замороженные нервы, так что моя жертва поминутно содрогалась. Мне надо было подталкивать его в таком направлении, чтобы он, как задумано мною, ложился на страницы моей рукописи, что позволило бы ввести в его жизнь логически оправданно эту самую обыкновенную девушку – Галю, Таню, Маню.
Мое проникновение в душу героя с «черного хода», абзац за абзацем, страница за страницей, проходило хотя и успешно, но при соблюдении крайней осторожности – чтобы не вспугнуть жертву. Каким образом обкладывал я моего зверя, попробую хотя бы приблизительно объяснить.
…Начал я с пустяков, с намеков.
Сперва, как будто случайно, подсунул ему совсем незначительное наблюдение: вокруг гуляет удивительно много его ровесников с детскими колясочками (сосущих при этом сигареты и мировую литературу), озабоченных ответственностью за будущее поколения собственного производства.
Мысли о потомстве нужны мне были для затравки: мне известны случаи, когда иной самый отъявленный бездельник вырастает в своих глазах от сознания, что у него где-то – хотя сам он не ахти какой отец! – растет потомок, который – кто знает!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Впрочем, нет: ему порою представлялось, что он конкистадор, унаследовавший от прошлых романтичных времен умение завоевывать сердца дам вместе с их обиталищами. Потерпев поражение у одной, он, не унывая, устремлялся к другой. Доставив меня в свое жилище, он объяснил, что отыскал красавицу, которую сегодня же намеревается победить.
– Вени, види, вици! – процитировал он Цезаря. – Ушел и не вернулся. Значит, победил!..
А я разложил свои бумаги и начал заново роман с другим сюжетом и другими героями. Колонией в нем пока не пахло, хотя я с радостью отметил, что Валентин запросто может вырасти в Кента, если я его вовремя не остановлю. Правда, реально это сделать можно было пока только на бумаге. Да и как его остановишь, если он постоянно отсутствует?
Однако же его отсутствие не помеха человеку с воображением, а поэтому – за работу! И работа пошла споро. Уже имелись прообразы новых будущих героев – и что из того, что они пока не собраны в пучок, что не на ладони моей разместились, что из того! Главное, у меня был Валентин, и я мог создать ему любую внешность, любой возраст, все, что угодно моей фантазии. Я приобрел в нем образ отрицательного героя со всеми нужными чертами: он Дон-Жуан, он авантюрист, он молод, ненавидит труд и трудности, предпочитает легкие победы. И он – идеальная пара очаровательной Жанне; они импонируют друг другу, сходясь в главном для них: в добывании звонкой монеты, нужной для бездумного прожигания жизни.
Автору надобно было только проследить, чтобы Жанна не до конца испортила такого славного парня, ему в таком случае пришлось бы расплачиваться за свое облегченное отношение к жизни даже горше, чем Кенту…
Помню, на одном собрании, на котором я присутствовал, известный столичный журналист жаловался.
– Можно подумать, – говорил он, – что в нашем обществе произошел какой-то сдвиг: все пишут и говорят о правонарушениях, как будто вопрос перевоспитания стал у нас доминирующей проблемой!..
Он говорил о проблеме молодежи, назвав ее «ахиллесовой пятой» нашего общества. Неужели, думал я, молодежь такое уж уязвимое место в нашей жизни? Не превращаем ли мы ее в козла отпущения за свои собственные грехи, становясь в позу прокурора?
Слушая оратора, я думал о правонарушителях в произведениях Шекспира, Джека Лондона, Диккенса, Достоевского и других писателей-классиков. О чем бы они писали, если бы в человеческой душе не гнездились такие противоположности, как милосердие и жестокость? Не было бы тогда «Гамлета» и «Преступления и наказания», и вообще никаких проблем не было бы – сплошная благодать! И это было бы ложью. Задача литературы – быть оружием в борьбе против несправедливости и насилия. Получается, что она этим как будто рубит сук, на котором сидит: поборов зло, становится беспроблемной, созерцательной…
Мне приходилось не раз радоваться газетным статьям и рассказам, в которых трудный мальчик – от него все отказались – попал в чьи-то умные руки и неузнаваемо преобразился. Умные руки… Где их столько взять, чтобы хватило на всех трудных ребят? Вот если б у каждого родителя были такие «умные руки»… Не было бы, наверно, разговоров об «ахиллесовой пяте»…
Впрочем, это не тема моего романа, она может меня беспокоить лишь как гражданина. Это – тема Станислава, он дока в этих вопросах, ему и карты в руки. И не только Станислав – у нас много спецов в этой области, и они серьезно ломают головы над вопросом «умных рук», выводят теории, даже дают советы. Вот было бы здорово, если бы они могли посоветовать и мне, как поступить с Валентином!
Может, мне на правах приятеля, к тому же старшего возрастом, сказать ему просто: друг и брат Валя, так дальше жить нельзя, с тобой такое случится – тебе и не снится: ты останешься крепким до старости, но окажешься на положении старья, которое и в комиссионный магазин не примут, – жизнь-то идет вперед!
Наверняка он ответит, что уже слышал подобные речи. Меня, возможно, далеко не пошлет, но и ухом вряд ли поведет… Да, скажу прямо, положение Автора здесь было не из легких. Ты знаешь своего героя, его прошлое, настоящее, его характер, предполагаемое будущее, а толку мало – он стоит перед тобой как пень!.. К нему нужен был подход…
Я к нему и приступил, так сказать, с «черного хода». А вообще-то я все чаще и чаще ловил себя на мысли, что поступаю опрометчиво, не послушав друзей, которые советовали («Пожалуйста, продолжай на ту же тему, если на другую не можешь».) пойти просто-напросто в народный суд послушать какое-нибудь дело, хотя бы о грабеже, а затем – дуй роман! И все пойдет как по маслу: грабитель есть, потерпевший тоже, их образы налицо, плюс твоя фантазия, торжество правосудия, а элементы морали, добродетели, зла, принципы воспитания, общественного воздействия – все это расставишь по своему усмотрению. Закрутишь захватывающий сюжетик, можно с погонями, можно без, и, будь любезен, кушай свой хлеб с маслом… К тому же на такой сюжетик и кинодеятель охотно клюнет. И вот уже твое имя на киноэкранах, твоя подпись в гонорарных ведомостях. Так нет же, не послушался!.. Ломай теперь голову о социальные проблемы, взятые непосредственно из жизни!..
Как бы там ни было, а к Валентину надо было пробираться. Когда он, бывало, приходил после своих кутежей уставший, будто на нем мешки с цементом возили, когда он по нескольку дней отсыпался, силу набирал, в эти дни я изводил его, ковыряясь в его душе, как зубной врач в дупле зуба, выдирая еще не замороженные нервы, так что моя жертва поминутно содрогалась. Мне надо было подталкивать его в таком направлении, чтобы он, как задумано мною, ложился на страницы моей рукописи, что позволило бы ввести в его жизнь логически оправданно эту самую обыкновенную девушку – Галю, Таню, Маню.
Мое проникновение в душу героя с «черного хода», абзац за абзацем, страница за страницей, проходило хотя и успешно, но при соблюдении крайней осторожности – чтобы не вспугнуть жертву. Каким образом обкладывал я моего зверя, попробую хотя бы приблизительно объяснить.
…Начал я с пустяков, с намеков.
Сперва, как будто случайно, подсунул ему совсем незначительное наблюдение: вокруг гуляет удивительно много его ровесников с детскими колясочками (сосущих при этом сигареты и мировую литературу), озабоченных ответственностью за будущее поколения собственного производства.
Мысли о потомстве нужны мне были для затравки: мне известны случаи, когда иной самый отъявленный бездельник вырастает в своих глазах от сознания, что у него где-то – хотя сам он не ахти какой отец! – растет потомок, который – кто знает!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56