в сорок первом он выводил французские одномачтовые рыбацкие лодки из устья Хелфорда; в том же году, работая в паре с Джимом Придо, он налаживал курьерскую связь через всю Южную Европу от Балкан до Мадрида. В глазах Гиллема Хейдон принадлежал к тому неповторимому, увядающему поколению Цирка, что и его родители, и Джордж Смайли – исключительному, даже аристократическому, как в случае с Хейдоном, – которое неторопливо смогло прожить с десяток разных жизней по сравнению с его суматошной одной, и до сих пор, тридцать лет спустя, эти люди, несмотря ни на что, сумели сохранить в Цирке эту исчезающую атмосферу авантюрности.
Увидев их обоих, Хейдон застыл на месте. Прошел месяц с тех пор, как Гиллем последний раз разговаривал с ним; Билл, вероятно, куда-то уезжал по своим делам. Сейчас, напротив света, падающего из его открытого кабинета, он выглядел неестественно черным и высоким. Он что-то держал в руках. Гиллем не мог разглядеть, что именно: то ли журнал, то ли папку, то ли доклад.
Кабинет, рассеченный надвое его силуэтом, походил на комнатушку в студенческой общаге, захламленную и уединенную, как келья. Доклады, копии счетов, досье кипами лежали повсюду; на стене – обтянутая сукном доска, сплошь утыканная открытками и газетными вырезками; рядом с ней – криво приколоченная одна из ранних картин Билла без рамки: что-то круглое и абстрактное на фоне тяжелых блеклых цветовых сочетаний некой пустыни.
– Привет, Билл, – сказал Гиллем.
Оставив дверь открытой – в нарушение распоряжений администрации, – Хейдон прошел вперед, так и не проронив ни слова. Он был одет, по своему обыкновению, пестро. Кожаные заплатки, пришитые на пиджаке, имели не квадратную, а ромбовидную форму, что делало его сзади похожим на Арлекина.
Очки были приподняты вверх, на манер лыжных, и сидели на его прямой седоватой челке. Гиллем со Стриклендом нерешительно последовали за ним, когда вдруг он развернулся на месте, словно статуя, которую медленно поворачивают вместе с постаментом, и впился взглядом в Гиллема. Затем усмехнулся, так что его серповидные брови подпрыгнули вверх, как у клоуна, и лицо стало симпатичным и до нелепости молодым.
– Какого черта ты здесь делаешь, изгнанник? – весело спросил он.
Восприняв вопрос всерьез, Лодер пустился в объяснения о французе и отмывании денег.
– Да-да, ты уж спрячь подальше свои ложечки, – бесцеремонно перебил его Хейдон. – Эти паршивцы-головорезы когда-нибудь у тебя золотые зубы изо рта уведут. И девочек своих посади под замок, – добавил он, не переставая, однако, смотреть на Гиллема, – если сможешь, конечно. И с каких это пор «головорезы» сами отмывают свои деньги? Это наша работа.
– Отмывать будет Лодер. Мы только тратим… «бабки».
– Бумаги ко мне на стол, – внезапно отрывисто бросил он Стрикленду. – Черта с два что-нибудь подпишу, пока сам не проверю.
– Они уже отправлены, – сказал Гиллем. – Скорее всего, даже уже лежат в корзинке у вас на столе.
Прощальным кивком Хейдон пропустил их вперед, и Гиллем почти физически почувствовал, как взгляд его светло-голубых глаз ввинчивается ему в спину, пока они не свернули за угол.
– Потрясающий парень, – заявил Лодер, будто Гиллем встретил Хейдона впервые. – Надежнее рук для Лондонского Управления просто не найти.
Выдающийся талант. Выдающаяся карьера. Блестящая.
«А ты и рад примазаться, – раздраженно подумал Гиллем. – Чем бы ты мог блеснуть, не будь Билла, или этой твоей кофеварки, или банков?»
Его размышления были прерваны язвительной репликой Роя Бланда, говорившего как кокни. Голос доносился из раскрытой двери впереди по коридору:
– Эй, Лодер, погоди-ка минутку, не видал ли тыгде этого паршивца Билла?
Он срочно нужен.
И сразу вслед за ним из той же двери эхом послышался среднеевропейский выговор верного Тоби Эстерхейзи:
– Немедленно, Лодер, в самом деле, а то мы уже тревогу объявили.
Они шли по последнему пролету узкого коридора. Лодер был шагах в трех впереди и уже начал что-то сочинять в ответ, когда Гиллем подошел к комнате и заглянул внутрь. Бланд всей своей массой развалился за столом, сбросив пиджак и зажав в руке какую-то бумагу. Под мышками у него выступили круги пота. Крошка Тоби Эстерхейзи склонился над ним, как метрдотель, похожий на чопорного маленького дипломата с седыми, отливающими серебром волосами и угрюмо выступающей квадратной челюстью; он протягивал руку к бумаге, будто разъясняя какие-то детали. Они, очевидно, читали один и тот же документ, когда Бланд краем глаза заметил проходящего мимо Лодера Стрикленда.
– Разумеется, я видел Билла Хейдона, – сказал Лодер, который имел привычку перефразировать вопрос, чтобы придать своему ответу больше солидности. – Я подозреваю, Билл сейчас как раз идет сюда. Он там, в коридоре: мы только что переговорили с ним кое о чем.
Взгляд Бланда медленно переполз на Гиллема и застыл; холодным, оценивающим выражением он неприятно напоминал хейдоновский.
– Здорово, Пит, – сказал Бланд. Тут КрошкаТоби выпрямился и тоже перевел взгляд; карие спокойные глаза, как у пойнтера.
– Привет, – сказал Гиллем. – Что за шутки?
Их приветствие было не просто холодным, а открыто неприязненным. Гиллем как-то жил бок о бок с Тоби Эстерхейзи целых три месяца, когда они проводили одну чрезвычайно хитроумную операцию в Швейцарии, и Тоби за все время ни разу не улыбнулся; так что не было ничего удивительного в том, что он сейчас так уставился. Но Рой Бланд был одной из находок Смайли: добросердечный импульсивный малый, рыжеволосый и толстый, интеллектуал-самородок, чье представление о хорошо проведенном вечере заключалось, например, в том, чтобы поболтать о Витгенштейне в какой-нибудь пивнушке в Кентиш-Тауне. Он провел десять лет в Восточной Европе, выполняя разную черновую работу для партии и штудируя гуманитарные дисциплины, а теперь, как и Гиллема, его вернули на родину, что в некотором роде сближало их. Обычной манерой Бланда было широко улыбнуться, хлопнуть по плечу и обдать запахом пива, выпитого накануне; однако сейчас его будто подменили.
– Никаких шуток. Питер, старина, – ответил Рой, собравшись с духом и выдавив наконец улыбку. – Просто чудно тебя здесь видеть, вот и все. Мы-то привыкли, что на этом этаже все свои.
– А вот и Билл, – сказал Лодер, очень довольный тем, что его предсказание так быстро сбылось.
Когда Хейдон появился в полосе света, Гиллем обратил внимание на нездоровый цвет его щек: лихорадочный румянец, как бы грубо измалеванный на скулах, был вызван мелкими разрывами сосудов. И это придавало ему, как заметил нервничающий больше обычного Гиллем, отдаленное сходство с Дорианом Греем.
Разговор с Лодером Стриклендом продлился час и двадцать минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Увидев их обоих, Хейдон застыл на месте. Прошел месяц с тех пор, как Гиллем последний раз разговаривал с ним; Билл, вероятно, куда-то уезжал по своим делам. Сейчас, напротив света, падающего из его открытого кабинета, он выглядел неестественно черным и высоким. Он что-то держал в руках. Гиллем не мог разглядеть, что именно: то ли журнал, то ли папку, то ли доклад.
Кабинет, рассеченный надвое его силуэтом, походил на комнатушку в студенческой общаге, захламленную и уединенную, как келья. Доклады, копии счетов, досье кипами лежали повсюду; на стене – обтянутая сукном доска, сплошь утыканная открытками и газетными вырезками; рядом с ней – криво приколоченная одна из ранних картин Билла без рамки: что-то круглое и абстрактное на фоне тяжелых блеклых цветовых сочетаний некой пустыни.
– Привет, Билл, – сказал Гиллем.
Оставив дверь открытой – в нарушение распоряжений администрации, – Хейдон прошел вперед, так и не проронив ни слова. Он был одет, по своему обыкновению, пестро. Кожаные заплатки, пришитые на пиджаке, имели не квадратную, а ромбовидную форму, что делало его сзади похожим на Арлекина.
Очки были приподняты вверх, на манер лыжных, и сидели на его прямой седоватой челке. Гиллем со Стриклендом нерешительно последовали за ним, когда вдруг он развернулся на месте, словно статуя, которую медленно поворачивают вместе с постаментом, и впился взглядом в Гиллема. Затем усмехнулся, так что его серповидные брови подпрыгнули вверх, как у клоуна, и лицо стало симпатичным и до нелепости молодым.
– Какого черта ты здесь делаешь, изгнанник? – весело спросил он.
Восприняв вопрос всерьез, Лодер пустился в объяснения о французе и отмывании денег.
– Да-да, ты уж спрячь подальше свои ложечки, – бесцеремонно перебил его Хейдон. – Эти паршивцы-головорезы когда-нибудь у тебя золотые зубы изо рта уведут. И девочек своих посади под замок, – добавил он, не переставая, однако, смотреть на Гиллема, – если сможешь, конечно. И с каких это пор «головорезы» сами отмывают свои деньги? Это наша работа.
– Отмывать будет Лодер. Мы только тратим… «бабки».
– Бумаги ко мне на стол, – внезапно отрывисто бросил он Стрикленду. – Черта с два что-нибудь подпишу, пока сам не проверю.
– Они уже отправлены, – сказал Гиллем. – Скорее всего, даже уже лежат в корзинке у вас на столе.
Прощальным кивком Хейдон пропустил их вперед, и Гиллем почти физически почувствовал, как взгляд его светло-голубых глаз ввинчивается ему в спину, пока они не свернули за угол.
– Потрясающий парень, – заявил Лодер, будто Гиллем встретил Хейдона впервые. – Надежнее рук для Лондонского Управления просто не найти.
Выдающийся талант. Выдающаяся карьера. Блестящая.
«А ты и рад примазаться, – раздраженно подумал Гиллем. – Чем бы ты мог блеснуть, не будь Билла, или этой твоей кофеварки, или банков?»
Его размышления были прерваны язвительной репликой Роя Бланда, говорившего как кокни. Голос доносился из раскрытой двери впереди по коридору:
– Эй, Лодер, погоди-ка минутку, не видал ли тыгде этого паршивца Билла?
Он срочно нужен.
И сразу вслед за ним из той же двери эхом послышался среднеевропейский выговор верного Тоби Эстерхейзи:
– Немедленно, Лодер, в самом деле, а то мы уже тревогу объявили.
Они шли по последнему пролету узкого коридора. Лодер был шагах в трех впереди и уже начал что-то сочинять в ответ, когда Гиллем подошел к комнате и заглянул внутрь. Бланд всей своей массой развалился за столом, сбросив пиджак и зажав в руке какую-то бумагу. Под мышками у него выступили круги пота. Крошка Тоби Эстерхейзи склонился над ним, как метрдотель, похожий на чопорного маленького дипломата с седыми, отливающими серебром волосами и угрюмо выступающей квадратной челюстью; он протягивал руку к бумаге, будто разъясняя какие-то детали. Они, очевидно, читали один и тот же документ, когда Бланд краем глаза заметил проходящего мимо Лодера Стрикленда.
– Разумеется, я видел Билла Хейдона, – сказал Лодер, который имел привычку перефразировать вопрос, чтобы придать своему ответу больше солидности. – Я подозреваю, Билл сейчас как раз идет сюда. Он там, в коридоре: мы только что переговорили с ним кое о чем.
Взгляд Бланда медленно переполз на Гиллема и застыл; холодным, оценивающим выражением он неприятно напоминал хейдоновский.
– Здорово, Пит, – сказал Бланд. Тут КрошкаТоби выпрямился и тоже перевел взгляд; карие спокойные глаза, как у пойнтера.
– Привет, – сказал Гиллем. – Что за шутки?
Их приветствие было не просто холодным, а открыто неприязненным. Гиллем как-то жил бок о бок с Тоби Эстерхейзи целых три месяца, когда они проводили одну чрезвычайно хитроумную операцию в Швейцарии, и Тоби за все время ни разу не улыбнулся; так что не было ничего удивительного в том, что он сейчас так уставился. Но Рой Бланд был одной из находок Смайли: добросердечный импульсивный малый, рыжеволосый и толстый, интеллектуал-самородок, чье представление о хорошо проведенном вечере заключалось, например, в том, чтобы поболтать о Витгенштейне в какой-нибудь пивнушке в Кентиш-Тауне. Он провел десять лет в Восточной Европе, выполняя разную черновую работу для партии и штудируя гуманитарные дисциплины, а теперь, как и Гиллема, его вернули на родину, что в некотором роде сближало их. Обычной манерой Бланда было широко улыбнуться, хлопнуть по плечу и обдать запахом пива, выпитого накануне; однако сейчас его будто подменили.
– Никаких шуток. Питер, старина, – ответил Рой, собравшись с духом и выдавив наконец улыбку. – Просто чудно тебя здесь видеть, вот и все. Мы-то привыкли, что на этом этаже все свои.
– А вот и Билл, – сказал Лодер, очень довольный тем, что его предсказание так быстро сбылось.
Когда Хейдон появился в полосе света, Гиллем обратил внимание на нездоровый цвет его щек: лихорадочный румянец, как бы грубо измалеванный на скулах, был вызван мелкими разрывами сосудов. И это придавало ему, как заметил нервничающий больше обычного Гиллем, отдаленное сходство с Дорианом Греем.
Разговор с Лодером Стриклендом продлился час и двадцать минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115