Только побыстрее, пожалуйста.
– Да, сэр.
Бой ушел, а мистер Пикеринг сидел, потягивая ром через соломинку и глядя на длинные, светящиеся белой пеной полосы прибоя у рифов внутри бухты. Волны завивались красиво и ровно, как хорошо расчесанные волосы. Дальше море становилось купоросно-синим с промежутками ядовитой зелени, переходящей на мелких местах в песочную желтизну. Еще дальше виднелись низкие прибрежные скалы острова, плоского, как плавательная доска. Время от времени в них тоже ударяли волны прибоя, взвивались на дыбы, как бешеные белые кони, и уносились в простор океана.
– Они вон там, – сказал мистер Пикеринг.
– На острове? Откуда ты знаешь?
Мистер Пикеринг сделал еще глоток через соломинку и оглянулся – не идет ли кто. Бой не появлялся.
– Ты же слыхала про Мэкстеда, – сказал он.
– Но это ведь когда было. Дело давно закрыто. Никто ничего не помнит.
– Когда совершено убийство, все про него помнят. Особенно тот, кто убил.
Миссис Пикеринг играла с песком, пропуская его, как радужный туман, между своих коротких и толстых пальцев. Она сказала, что не понимает, какое отношение убийство человека по фамилии Мэкстед имеет к золоту на Скалистом острове.
– И к тебе, если на то пошло, – добавила она.
– Человек владел империей, – сказал мистер Пикеринг. – Часть тут, часть там. Здесь состояние, там состояние – черт возьми, никто толком не знает размеров его богатства. Здесь только малая часть.
– Ты хочешь меня уверить, что тут повсюду лежит шальное золото, – сказала она. – Подходи и бери.
– Это у него был запас про черный день, – ответил он. – Многие бы сказали – страховка. Диктаторы часто так делают: прячут клады. На всякий случай.
– Вон идут с твоими очками, – сказала она. – Знаешь, я пойду в отель. Здесь жарко становится.
– Подожди минутку. Пусть бой уйдет. И потом я искупаюсь.
Бой принес очки мистера Пикеринга, пару резиновых ласт и записку на подносе.
– Хорошо, – сказал мистер Пикеринг. Он дотянулся до брюк и дал бою два английских шиллинга. – Прекрасно. Спасибо.
Когда бой ушел, миссис Пикеринг спросила:
– От кого это?
– От человека по фамилии Торгсен, – сказал он. – Знаешь забавный розовый домик около пристани? Где висят всякие раковины, и перистые водоросли, и эти, черт, как их, еж-рыбы? Это его. У него есть моторная лодка – он перевезет меня на остров.
– Сегодня?
– В два часа, – сказал он. – Он про эти дела все знает.
– Если знает, почему не держит язык за зубами? Какой ему смысл тебя в это посвящать?
– То-то и оно, – сказал мистер Пикеринг.
Он надевал ласты. В ластах его ноги стали похожи на лапы огромной зеленой утки.
– Они тут все перепуганы до смерти, – сказал он. – Каждый знает ровно столько, чтобы держать в страхе всех прочих.
– Про убийство или про деньги?
– И про то, и про другое, – сказал мистер Пикеринг. – Когда началась война, Мэкстед спрятал на острове примерно четверть миллиона в золотых монетах. Остров был его собственностью, и он держал три моторные лодки, чтобы отгонять посторонних. То есть это действительно были деньги про черный день.
Миссис Пикеринг сказала, что насчет денег про черный день она поняла, а насчет Торгсена нет.
– Откуда может что-то знать этот старьевщик и собиратель ракушек? По-моему, он просто старый пьяница.
– Это удивительный тип, – сказал мистер Пикеринг. – Мэкстед приблизил его к себе. Он любил вылавливать всякие морские редкости и давал Торгсену препарировать. Их вымачивают в формалине, и тогда они на солнце затвердевают. Мэкстед собрал большую коллекцию, и вся она прошла через руки Торгсена.
Мистер Пикеринг стал задумчиво протирать стекла очков.
– Если деньги были такие секретные, я не понимаю, как Торгсен мог о них узнать, – сказала миссис Пикеринг.
– Мэкстед стал платить ему золотом, – ответил ее муж. – Вот как.
– Чушь какая-то.
– Да ты что, – сказал он. – Вовсе не чушь. Тут замешано тщеславие. Мэкстед не просто любил империи. Он хотел вести себя как император. Если он заходил к Торгсену, а рыба была не готова, он мог ударить его, сбить с ног. Один раз чуть не выдавил ему глаза пальцами.
Миссис Пикеринг начала говорить, что раз у Мэкстеда было столько врагов, то понятно, почему его в конце концов убили, но муж перебил ее:
– Как ни странно, в результате некоторые становились ему не врагами, а друзьями. Торгсен вот тоже. Каждый раз после расправы Мэкстед сам же назавтра прибегал вне себя от угрызений совести, просил прощения, говорил, что вел себя как негодяй и готов загладить вину любым способом.
– Дурак он, твой Торгсен.
– Никоим образом, – сказал мистер Пикеринг. – Я так не думаю. Мэкстед давал ему десять или двадцать фунтов в виде компенсации. Легкий заработок. Однажды он так двинул его в живот, что Торгсен потерял сознание, – на другой день Мэкстеда заела совесть, и он заплатил ему в тот раз золотом.
Миссис Пикеринг надоело слушать. Она встала, набросила на плечи купальный халат и сунула ноги в розовые сизалевые пляжные туфли, украшенные на носках бледно-зелеными и голубыми ракушками.
– По-моему, это одни пьяные разговоры, – сказала она. – Пойду-ка я переоденусь. И ты не задерживайся. Тут ведь по удару гонга изволь быть на месте.
– Торгсен, конечно, пьяница, это верно, – сказал мистер Пикеринг. – Но факт остается фактом: он покупает на острове доллары и соверены. От этого никуда не денешься.
– Давай я возьму твои брюки, – предложила она. – Монеты переложу в сумку. Кстати, сколько ты за них платишь?
– Эти люди рады выручить на двадцать процентов меньше, чем они стоят, – сказал он. И алчно улыбнулся смуглыми шершавыми губами. – Вот и подсчитай, пока будешь одеваться.
Мистер Пикеринг надел очки и зашлепал к морю, похожий на полуголую двуногую лягушку. Некоторое время он плавал среди низких рифов, защищавших бухту от ветра. Вода была такой чистой и прозрачной, что в этих подводных садах видны были стайки голубых и оранжевых рыбок – маленьких, в несколько дюймов, и более крупных, в розовую и голубую полоску. Его нежно гладили водоросли, кое-где шоколадные, иногда ярко-желтые, они извивались вокруг него, словно угри, прикрепленные ко дну хвостами.
Выйдя из воды и вернувшись на свое место на пляже, он улегся на песок лицом вверх. Солнце пекло очень сильно, и не было слышно ни звука, кроме тихого плеска маленьких волн, лизавших ровный белый песок.
– Кто-нибудь да знает, – сказал сам себе мистер Пикеринг. – Должен знать.
В это мгновение он вспомнил о крабе; повернулся – а он тут как тут, к его удивлению и радости: замер на желтых проволочных ножках и не сводит с мистера Пикеринга странных, выставленных наружу вурдалачьих глаз.
– Часть зарыта на дне, – сказал мистер Пикеринг. – Или спрятана под водой.
1 2 3 4 5
– Да, сэр.
Бой ушел, а мистер Пикеринг сидел, потягивая ром через соломинку и глядя на длинные, светящиеся белой пеной полосы прибоя у рифов внутри бухты. Волны завивались красиво и ровно, как хорошо расчесанные волосы. Дальше море становилось купоросно-синим с промежутками ядовитой зелени, переходящей на мелких местах в песочную желтизну. Еще дальше виднелись низкие прибрежные скалы острова, плоского, как плавательная доска. Время от времени в них тоже ударяли волны прибоя, взвивались на дыбы, как бешеные белые кони, и уносились в простор океана.
– Они вон там, – сказал мистер Пикеринг.
– На острове? Откуда ты знаешь?
Мистер Пикеринг сделал еще глоток через соломинку и оглянулся – не идет ли кто. Бой не появлялся.
– Ты же слыхала про Мэкстеда, – сказал он.
– Но это ведь когда было. Дело давно закрыто. Никто ничего не помнит.
– Когда совершено убийство, все про него помнят. Особенно тот, кто убил.
Миссис Пикеринг играла с песком, пропуская его, как радужный туман, между своих коротких и толстых пальцев. Она сказала, что не понимает, какое отношение убийство человека по фамилии Мэкстед имеет к золоту на Скалистом острове.
– И к тебе, если на то пошло, – добавила она.
– Человек владел империей, – сказал мистер Пикеринг. – Часть тут, часть там. Здесь состояние, там состояние – черт возьми, никто толком не знает размеров его богатства. Здесь только малая часть.
– Ты хочешь меня уверить, что тут повсюду лежит шальное золото, – сказала она. – Подходи и бери.
– Это у него был запас про черный день, – ответил он. – Многие бы сказали – страховка. Диктаторы часто так делают: прячут клады. На всякий случай.
– Вон идут с твоими очками, – сказала она. – Знаешь, я пойду в отель. Здесь жарко становится.
– Подожди минутку. Пусть бой уйдет. И потом я искупаюсь.
Бой принес очки мистера Пикеринга, пару резиновых ласт и записку на подносе.
– Хорошо, – сказал мистер Пикеринг. Он дотянулся до брюк и дал бою два английских шиллинга. – Прекрасно. Спасибо.
Когда бой ушел, миссис Пикеринг спросила:
– От кого это?
– От человека по фамилии Торгсен, – сказал он. – Знаешь забавный розовый домик около пристани? Где висят всякие раковины, и перистые водоросли, и эти, черт, как их, еж-рыбы? Это его. У него есть моторная лодка – он перевезет меня на остров.
– Сегодня?
– В два часа, – сказал он. – Он про эти дела все знает.
– Если знает, почему не держит язык за зубами? Какой ему смысл тебя в это посвящать?
– То-то и оно, – сказал мистер Пикеринг.
Он надевал ласты. В ластах его ноги стали похожи на лапы огромной зеленой утки.
– Они тут все перепуганы до смерти, – сказал он. – Каждый знает ровно столько, чтобы держать в страхе всех прочих.
– Про убийство или про деньги?
– И про то, и про другое, – сказал мистер Пикеринг. – Когда началась война, Мэкстед спрятал на острове примерно четверть миллиона в золотых монетах. Остров был его собственностью, и он держал три моторные лодки, чтобы отгонять посторонних. То есть это действительно были деньги про черный день.
Миссис Пикеринг сказала, что насчет денег про черный день она поняла, а насчет Торгсена нет.
– Откуда может что-то знать этот старьевщик и собиратель ракушек? По-моему, он просто старый пьяница.
– Это удивительный тип, – сказал мистер Пикеринг. – Мэкстед приблизил его к себе. Он любил вылавливать всякие морские редкости и давал Торгсену препарировать. Их вымачивают в формалине, и тогда они на солнце затвердевают. Мэкстед собрал большую коллекцию, и вся она прошла через руки Торгсена.
Мистер Пикеринг стал задумчиво протирать стекла очков.
– Если деньги были такие секретные, я не понимаю, как Торгсен мог о них узнать, – сказала миссис Пикеринг.
– Мэкстед стал платить ему золотом, – ответил ее муж. – Вот как.
– Чушь какая-то.
– Да ты что, – сказал он. – Вовсе не чушь. Тут замешано тщеславие. Мэкстед не просто любил империи. Он хотел вести себя как император. Если он заходил к Торгсену, а рыба была не готова, он мог ударить его, сбить с ног. Один раз чуть не выдавил ему глаза пальцами.
Миссис Пикеринг начала говорить, что раз у Мэкстеда было столько врагов, то понятно, почему его в конце концов убили, но муж перебил ее:
– Как ни странно, в результате некоторые становились ему не врагами, а друзьями. Торгсен вот тоже. Каждый раз после расправы Мэкстед сам же назавтра прибегал вне себя от угрызений совести, просил прощения, говорил, что вел себя как негодяй и готов загладить вину любым способом.
– Дурак он, твой Торгсен.
– Никоим образом, – сказал мистер Пикеринг. – Я так не думаю. Мэкстед давал ему десять или двадцать фунтов в виде компенсации. Легкий заработок. Однажды он так двинул его в живот, что Торгсен потерял сознание, – на другой день Мэкстеда заела совесть, и он заплатил ему в тот раз золотом.
Миссис Пикеринг надоело слушать. Она встала, набросила на плечи купальный халат и сунула ноги в розовые сизалевые пляжные туфли, украшенные на носках бледно-зелеными и голубыми ракушками.
– По-моему, это одни пьяные разговоры, – сказала она. – Пойду-ка я переоденусь. И ты не задерживайся. Тут ведь по удару гонга изволь быть на месте.
– Торгсен, конечно, пьяница, это верно, – сказал мистер Пикеринг. – Но факт остается фактом: он покупает на острове доллары и соверены. От этого никуда не денешься.
– Давай я возьму твои брюки, – предложила она. – Монеты переложу в сумку. Кстати, сколько ты за них платишь?
– Эти люди рады выручить на двадцать процентов меньше, чем они стоят, – сказал он. И алчно улыбнулся смуглыми шершавыми губами. – Вот и подсчитай, пока будешь одеваться.
Мистер Пикеринг надел очки и зашлепал к морю, похожий на полуголую двуногую лягушку. Некоторое время он плавал среди низких рифов, защищавших бухту от ветра. Вода была такой чистой и прозрачной, что в этих подводных садах видны были стайки голубых и оранжевых рыбок – маленьких, в несколько дюймов, и более крупных, в розовую и голубую полоску. Его нежно гладили водоросли, кое-где шоколадные, иногда ярко-желтые, они извивались вокруг него, словно угри, прикрепленные ко дну хвостами.
Выйдя из воды и вернувшись на свое место на пляже, он улегся на песок лицом вверх. Солнце пекло очень сильно, и не было слышно ни звука, кроме тихого плеска маленьких волн, лизавших ровный белый песок.
– Кто-нибудь да знает, – сказал сам себе мистер Пикеринг. – Должен знать.
В это мгновение он вспомнил о крабе; повернулся – а он тут как тут, к его удивлению и радости: замер на желтых проволочных ножках и не сводит с мистера Пикеринга странных, выставленных наружу вурдалачьих глаз.
– Часть зарыта на дне, – сказал мистер Пикеринг. – Или спрятана под водой.
1 2 3 4 5