Никто не хочет говорить.
– Их можно понять, – сказала она. – Прошло десять лет, почему надо это ворошить? Все прошло и забыто. И слава богу.
– Нет, не прошло и не забыто. Убийца здесь, на нашем острове. И ничего хорошего тут нет. Ты ведь знаешь, что за одним убийством иногда следует второе.
– Ну, допустим. У тебя что, есть версия?
– Пока нет, – ответил он. – Но, может быть, будет, когда я завтра съезжу на Кошачью отмель. Это просто риф, покрытый песком, с той стороны Скалистого острова. Отсюда не видать. Но я голову даю на отсечение, что часть золота лежит там.
– Как быстро стемнело. А вода синяя-синяя, только маленькие желтинки на ней. Чувствуешь, как меняется ветер?
В течение дня дующий с моря бриз нес свежесть и тепло, увенчивая темно-синие волны белоснежными коронами. Ночью ветер дул с гор.
– Разве никого не судили тогда и не оправдали? – спросила миссис Пикеринг.
– Было дело.
– В таком случае они бы еще кого-нибудь отдали под суд, если бы убийца был тут, верно? В конце концов островок очень маленький. Несколько тысяч человек, не больше.
– Вот-вот, – сказал мистер Пикеринг. – Он маленький – и все всех знают. Каждый что-то знает. Знает и держит язык за зубами.
Миссис Пикеринг наконец выпрямилась у бетонной ограды. Море теперь было совсем темным, цвета индиго, а небо над ним приобрело мягкий и промытый зеленый цвет, переходящий, ближе к зениту, в бледную ночную синеву. Орхидеи на бальзамовых деревьях уже казались бесцветными. От пальм и больших полосатых алоэ на террасе отеля остались одни черные тени.
– Я думаю, и тебе надо держать язык за зубами, – сказала миссис Пикеринг.
– У меня такое чувство, что мы приехали как раз вовремя, – сказал ее муж. – Год или два назад не было бы никаких шансов. Денег тут и так было много. Вот они и не высовывались. Теперь с деньгами стало туго. Очень туго. Подходящий момент, чтобы пустить в ход запасы.
Они начали спускаться по каменистой тропке к отелю и пляжу. Морская и небесная синева теперь почти слилась вместе, а горы, окаймленные понизу большими пальмами, казалось, нависли над самым морем.
– Я все-таки не могу, взять в толк, откуда у этих людей золотые доллары и соверены, которые они продают, – сказала миссис Пикеринг.
– За молчание ведь надо платить, правда? – ответил он. – Понимаешь?
– Понимаю.
В теплой тьме прозвучал смех мистера Пикеринга. И, словно усиленное эхо его голоса, под порывом переменившегося ветра забренчали жесткие листья изогнутых пальм; вместе с ветром звук этот побежал к темному морю.
– Ой! Гляди! – воскликнула миссис Пикеринг. – Светляки! Сигналят друг другу!
На следующий день после полудня, лежа на песке, миссис Пикеринг наблюдала за крабом, который опять и опять выбирался из своей аккуратной норки все с той же зловещей неторопливостью. Отойдет дюймов на десять – пятнадцать, увидит ее – и со всех ног обратно. В том, как он бегал задом наперед, было для нее что-то отталкивающее. Неприятны ей были и нелепые, выставленные наружу глаза-перископы, которые вращались во все стороны над желтой головкой. Каждый раз у нее оставалось леденящее душу чувство, что на самом деле это чудовище, уменьшившееся до крохотных размеров за миллионы лет.
Она ждала мистера Пикеринга. Ей надо было ему кое-что сказать. Она не знала, насколько это важно, может быть, пустяки, просто дамская болтовня, но дело в том, что она после обеда разговаривала с миссис Арчибалд из Вермонта. Ей всегда казалось, что вермонтцы – люди с большими странностями; говорят, во время войны они ели яиц, масла, сметаны сколько душе угодно, потому что не допускали и мысли о карточной системе. Это, она считала, отвратительно, и к тому же миссис Арчибалд была из тех, что ловят вас в углу за пуговицу и заставляют себя слушать, хотите вы того или нет.
А рассказывала миссис Арчибалд как раз про убийство Мэкстеда. Они с мужем приезжали сюда три года назад, и тогда же здесь была молодая женщина то ли из Чикаго, то ли из Сент-Пола, которая расследовала это дело – неофициально, сказала миссис Арчибалд, просто из собственного интереса.
– Ее нашли на берегу, – сказала миссис Арчибалд. – Засунули в мешок и положили.
При этих словах миссис Пикеринг почувствовала, как по спине пробежал озноб. Точно такой же противный озноб она испытывала, видя, как желтый краб убегает задом наперед.
К пяти часам она начала беспокоиться о мистере Пике-ринге; по всем расчетам, ему пора было вернуться. Еще ей было неприятно, что она одна на берегу. В отеле почти все после обеда спали, и чуть не три часа на пляже не было никого, кроме нее и краба.
В начале шестого она увидела двух цапель, птенца и мать, прилетевших в безлюдный час ловить рыбу у линии прибоя. Они были так нежны и красивы, так изящны, так не похожи на краба. У матери расцветка серо-сизая, как у голубя, и ноги с синеватым отливом. А у молодой оперение бутылочно-зеленое, и она казалась тенью на воде от взрослой птицы.
Эта безмятежная картина заставила миссис Пикеринг забыть о миссис Арчибалд, крабе и женщине в мешке; так что, когда ее муж наконец появился, она сказала только:
– Эд, милый, посмотри, какие птицы! У них ноги прямо под цвет воды, чтобы рыбам не видно было. А посмотри на птенца, как он копирует движения матери. Я все это время ими любовалась.
– Прости, что задержался, – сказал мистер Пикеринг. – Но когда ты услышишь…
– Ничего, я получила такое удовольствие от этих птиц. А ты что делал?
– Черт-те чем занимался, – сказал мистер Пикеринг.
– На Кошачьей отмели?
– Нет, – ответил он. – Здесь, на нашем берегу.
– Ой! Посмотри на цапель. Нет, ты только посмотри. Маленькая кого-то поймала…
– Познакомился с неким Уилсоном. Человек с примесью черной крови – сразу видно. Выходец из низов. Торгсен говорит, у его матери был домик около порта и этот Уилсон получился от знакомства с каким-то матросом из Глазго. Словом, отребье.
– Маленькая – просто прелесть, – сказала миссис Пикеринг. – Прости, я слушаю.
– И представь себе: богат, как Крез. Как Рокфеллер. Выстроил на берегу целый дворец с ониксовыми ванными, сортирами в стиле Людовика Четырнадцатого и бог знает чем еще. У него три сахарных завода, две банановые плантации, яхта на паровом ходу. Да, кстати! Я так и знал, что тут без женщины не обошлось.
– Почему?
Цапли, грациозно вышагивая, успели уйти далеко вдоль берега и теперь томно шли назад.
– Потому что Мэкстед был страшный бабник. У него всегда было их пять или шесть. Представляешь – приходил на пристань, высматривал на прогулочном теплоходе подходящую красотку, привозил к себе, дарил ей дом, и она жила у него на всем готовом. Одной или двух ему было мало – обязательно пять или шесть. Большой собственник.
– А мистер Уилсон – тоже любитель прекрасного пола?
1 2 3 4 5
– Их можно понять, – сказала она. – Прошло десять лет, почему надо это ворошить? Все прошло и забыто. И слава богу.
– Нет, не прошло и не забыто. Убийца здесь, на нашем острове. И ничего хорошего тут нет. Ты ведь знаешь, что за одним убийством иногда следует второе.
– Ну, допустим. У тебя что, есть версия?
– Пока нет, – ответил он. – Но, может быть, будет, когда я завтра съезжу на Кошачью отмель. Это просто риф, покрытый песком, с той стороны Скалистого острова. Отсюда не видать. Но я голову даю на отсечение, что часть золота лежит там.
– Как быстро стемнело. А вода синяя-синяя, только маленькие желтинки на ней. Чувствуешь, как меняется ветер?
В течение дня дующий с моря бриз нес свежесть и тепло, увенчивая темно-синие волны белоснежными коронами. Ночью ветер дул с гор.
– Разве никого не судили тогда и не оправдали? – спросила миссис Пикеринг.
– Было дело.
– В таком случае они бы еще кого-нибудь отдали под суд, если бы убийца был тут, верно? В конце концов островок очень маленький. Несколько тысяч человек, не больше.
– Вот-вот, – сказал мистер Пикеринг. – Он маленький – и все всех знают. Каждый что-то знает. Знает и держит язык за зубами.
Миссис Пикеринг наконец выпрямилась у бетонной ограды. Море теперь было совсем темным, цвета индиго, а небо над ним приобрело мягкий и промытый зеленый цвет, переходящий, ближе к зениту, в бледную ночную синеву. Орхидеи на бальзамовых деревьях уже казались бесцветными. От пальм и больших полосатых алоэ на террасе отеля остались одни черные тени.
– Я думаю, и тебе надо держать язык за зубами, – сказала миссис Пикеринг.
– У меня такое чувство, что мы приехали как раз вовремя, – сказал ее муж. – Год или два назад не было бы никаких шансов. Денег тут и так было много. Вот они и не высовывались. Теперь с деньгами стало туго. Очень туго. Подходящий момент, чтобы пустить в ход запасы.
Они начали спускаться по каменистой тропке к отелю и пляжу. Морская и небесная синева теперь почти слилась вместе, а горы, окаймленные понизу большими пальмами, казалось, нависли над самым морем.
– Я все-таки не могу, взять в толк, откуда у этих людей золотые доллары и соверены, которые они продают, – сказала миссис Пикеринг.
– За молчание ведь надо платить, правда? – ответил он. – Понимаешь?
– Понимаю.
В теплой тьме прозвучал смех мистера Пикеринга. И, словно усиленное эхо его голоса, под порывом переменившегося ветра забренчали жесткие листья изогнутых пальм; вместе с ветром звук этот побежал к темному морю.
– Ой! Гляди! – воскликнула миссис Пикеринг. – Светляки! Сигналят друг другу!
На следующий день после полудня, лежа на песке, миссис Пикеринг наблюдала за крабом, который опять и опять выбирался из своей аккуратной норки все с той же зловещей неторопливостью. Отойдет дюймов на десять – пятнадцать, увидит ее – и со всех ног обратно. В том, как он бегал задом наперед, было для нее что-то отталкивающее. Неприятны ей были и нелепые, выставленные наружу глаза-перископы, которые вращались во все стороны над желтой головкой. Каждый раз у нее оставалось леденящее душу чувство, что на самом деле это чудовище, уменьшившееся до крохотных размеров за миллионы лет.
Она ждала мистера Пикеринга. Ей надо было ему кое-что сказать. Она не знала, насколько это важно, может быть, пустяки, просто дамская болтовня, но дело в том, что она после обеда разговаривала с миссис Арчибалд из Вермонта. Ей всегда казалось, что вермонтцы – люди с большими странностями; говорят, во время войны они ели яиц, масла, сметаны сколько душе угодно, потому что не допускали и мысли о карточной системе. Это, она считала, отвратительно, и к тому же миссис Арчибалд была из тех, что ловят вас в углу за пуговицу и заставляют себя слушать, хотите вы того или нет.
А рассказывала миссис Арчибалд как раз про убийство Мэкстеда. Они с мужем приезжали сюда три года назад, и тогда же здесь была молодая женщина то ли из Чикаго, то ли из Сент-Пола, которая расследовала это дело – неофициально, сказала миссис Арчибалд, просто из собственного интереса.
– Ее нашли на берегу, – сказала миссис Арчибалд. – Засунули в мешок и положили.
При этих словах миссис Пикеринг почувствовала, как по спине пробежал озноб. Точно такой же противный озноб она испытывала, видя, как желтый краб убегает задом наперед.
К пяти часам она начала беспокоиться о мистере Пике-ринге; по всем расчетам, ему пора было вернуться. Еще ей было неприятно, что она одна на берегу. В отеле почти все после обеда спали, и чуть не три часа на пляже не было никого, кроме нее и краба.
В начале шестого она увидела двух цапель, птенца и мать, прилетевших в безлюдный час ловить рыбу у линии прибоя. Они были так нежны и красивы, так изящны, так не похожи на краба. У матери расцветка серо-сизая, как у голубя, и ноги с синеватым отливом. А у молодой оперение бутылочно-зеленое, и она казалась тенью на воде от взрослой птицы.
Эта безмятежная картина заставила миссис Пикеринг забыть о миссис Арчибалд, крабе и женщине в мешке; так что, когда ее муж наконец появился, она сказала только:
– Эд, милый, посмотри, какие птицы! У них ноги прямо под цвет воды, чтобы рыбам не видно было. А посмотри на птенца, как он копирует движения матери. Я все это время ими любовалась.
– Прости, что задержался, – сказал мистер Пикеринг. – Но когда ты услышишь…
– Ничего, я получила такое удовольствие от этих птиц. А ты что делал?
– Черт-те чем занимался, – сказал мистер Пикеринг.
– На Кошачьей отмели?
– Нет, – ответил он. – Здесь, на нашем берегу.
– Ой! Посмотри на цапель. Нет, ты только посмотри. Маленькая кого-то поймала…
– Познакомился с неким Уилсоном. Человек с примесью черной крови – сразу видно. Выходец из низов. Торгсен говорит, у его матери был домик около порта и этот Уилсон получился от знакомства с каким-то матросом из Глазго. Словом, отребье.
– Маленькая – просто прелесть, – сказала миссис Пикеринг. – Прости, я слушаю.
– И представь себе: богат, как Крез. Как Рокфеллер. Выстроил на берегу целый дворец с ониксовыми ванными, сортирами в стиле Людовика Четырнадцатого и бог знает чем еще. У него три сахарных завода, две банановые плантации, яхта на паровом ходу. Да, кстати! Я так и знал, что тут без женщины не обошлось.
– Почему?
Цапли, грациозно вышагивая, успели уйти далеко вдоль берега и теперь томно шли назад.
– Потому что Мэкстед был страшный бабник. У него всегда было их пять или шесть. Представляешь – приходил на пристань, высматривал на прогулочном теплоходе подходящую красотку, привозил к себе, дарил ей дом, и она жила у него на всем готовом. Одной или двух ему было мало – обязательно пять или шесть. Большой собственник.
– А мистер Уилсон – тоже любитель прекрасного пола?
1 2 3 4 5