Мальчики такие ого-го мачо, а мы у них за спинами. Меня, например, вообще бить нельзя, я волшебница, если меня ударить, я теряю много процентов магии, и вторую девочку нельзя, у нее интеллект какой-то огромный, но здоровье очень маленькое, она выдерживает удара два-три всего, за всё время, потому что очень плохо восстанавливается. Ну вот, у нас мальчики такие о-го, а мы такие ах. Мальчику одному, что ли, двенадцать, он в Новосибирске, а другому тринадцать, не знаю, откуда. А девочки я и еще одна женщина, ей тридцать семь лет, у нее год назад дочка умерла, она вообще ничего не может делать, кроме этого.
* * *
— …да чего-то мне сегодня вообще ничего продавать не хочется, вообще ничего не хочется, выгонят меня. Я последнее время совсем не понимаю, даже вставать утром сил нет, так все противно, такая тоска. Краситься не хочется, ногти делать не хочется. Стою у прилавка, аж тошнит. Хоть не просыпайся утром. Вообще не понимаю, что такое. В школе ничего такого не было. — …мы хорошие, немолодые люди, понимаешь, всё это сложная ситуация. Мы это всё начинали девять лет назад, чтобы можно было отдохнуть, расслабиться, чтобы всем было хорошо. Ещё официально неженатые все тогда были, — ну, почти все. Девки наши прекрасные, вообще, такие девки… Прекрасные. Мужики тоже, все свои. Раз в неделю мы у меня собираемся, у меня квартира — два этажа, джакузи громадный, приятно всё очень. Я вас с Наташей очень серьёзно приглашаю, лично, приходите, — хотя у нас, как ты понимаешь, это не принято — гостей приглашать. Но я, правда, серьёзно говорю: очень хочется, чтобы вы хорошенько об этом подумали. Нам нужно, чтобы как-то потихоньку приходили новые люди, — нет, конечно, мы очень выбираем, очень, это долгая процедура, я сейчас даже рассказывать не буду, сейчас неважно. Важно — что новые люди нужны, — вот такие нормальные люди, как вы с Наташей. Потому что за девять лет у нас сложилась какая-то такая ситуация, что одно название — «свингерский клуб», а на самом деле — никто, знаешь, даже в джакузи в не лезет. Выпьем по чуть-чуть, сядем на кухне, и до самой ночи разговариваем о детях. А затевалось-то оно не за этим, конечно.
* * *
— …а они про тебя за глаза такие гадости говорили! Что ты беременная, замужем и у тебя ребенок трех лет! Представляешь себе? Вот уроды!
* * *
— …прекрати истерику! Прекрати истерику! А ну, смотри сюда, смотри на меня! На меня! Так. Представляй себе, что она стоит перед тобой. Представляй, Марина! Ну! Так, теперь представляй себе, что ты ей говоришь: «Куда Вы вообще лезете, а?» Повторяй за мной, я — это она, давай: «Вы куда вообще лезете?!» Так. Дальше говори: «Посмотри на себя, ты, старая вешалка, пустоголовое чмо с палёными волосами!» Нет, целиком повторяй: «… палёными волосами!» Лохмами! Так! На меня смотри, я — это она! Дальше говори: «Ты же нищая, ты, убогое животное! Ты в свои пятьдесят лет не умеешь себе на нормальные ботинки заработать, ты же ископаемое с нищенской зарплатой! Ты всю жизнь просидела на этой своей мёртвой кафедре!» Хорошо, «говенной кафедре», — «всю жизнь на своей говенной кафедре просидела, у тебя же не муж, а какое-то серое уёбище, ты вообще, — тебя вообще нет!» Хорошо, только смотри на меня, а не в потолок. Говори ещё: «Тебя вообще нет, ты не существуешь, ты, дохлое насекомое, тебя нет! Нет!» Нет! Нет! Во. Теперь смотри на меня, я — это она. Чувствуешь себя говном? Правильно. Потому что теперь ты — говно. Но ведь ты ей всего этого не сказала? Не сказала. Подумаешь, ты ей сказала: "Не орите на студентов". Тоже мне, понимаешь, повод чувствовать себя говном.
* * *
— …выхожу из банка, а он входит. Я влево — он влево, я вправо — он вправо, знаешь, как бывает, — не разминемся. Я опять влево — и он влево, я вправо — и он… И тут он вдруг замер. Замер, глаза закрыл — и руками на меня плавно так, как фокусник, и говорит: «Кыыыш! Кыыыыш! Кыыыыыыш!» Я офигела, обошла его тихонько, думаю: "Ну, псих!" А потом иду и думаю: слушай, а ведь это метод.
* * *
Б. — …совершенно питерскую историю тебе расскажу. Не знаю, почему питерскую, вообще-то это в Праге было, но она прямо питерская вообще. Я поехал с Катькой, Катьке тогда двенадцать лет было, мы с Иркой только после развода, ребенок весь дерганый. Ну, мы с Иркой вообще нормально так разошлись, но тоже не без этих. Но я ей сказал — давай я отпуск возьму, свожу Катьку в Прагу. Ну, поехали. Первый вечер, часов в одиннадцать, уложил ее спать и пошел по городу гулять, и вдруг у меня такая мысль: вот я уже и развелся, а проститутки у меня не было ни разу в жизни. Ну, а тут Прага, гуляют все, я решил, — ну, надо. И вот дальше начинается какая-то совершенно питерская история. Короче, я пошел, там улица такая есть, ну, стоят красивые девки, в чулочках, в мини-юбочках такие… И что-то я все не могу и не могу. А там же в гостинице Катька спит, и тут у меня начинается мандраж: а вдруг она проснется, — например, заболела, — а меня нет, а она больная там. Я смотрю на часы: полдвенадцатого, — так, думаю, даю тебе час и домой. Уже, значит, психую, иду мимо девок и говорю: ну, следующая! — а потом опять: нет, только не эта! И опять, и опять, а время идет, а меня колбасит уже… И тут идет мне навстречу — ну, бабища. Полвершка от горшка, лет, наверное, пятьдесят, с клюкой! Не ржи, я не шучу, реально, с костылем. Размалеванная… И подмигивает мне. И тут меня сами ноги к ней несут, ты понимаешь! И я говорю: сколько? А сам думаю: «С ума сошел!..» Она мне говорит: «Сто долларов». Сто баксов! И я даже не понимаю, почему, я беру и брякаю: «Идем». Слушай, дальше такое началось… Она меня ведет какими-то дворами, заводит в подъезд совершенно питерский, клянусь, пахнет котлетами какими-то, лестница, лампочка разбита… Я уже иду и только думаю: блядь, щас поверну назад, щас поверну назад, — но обидно же, уже пошел! Смотрю на часы — пять минут первого, а мне еще до гостиницы минут двадцать, Катька одна, меня трясет…В общем, заходим в квартиру — и там на кухне! Мужики! Пьют! Водку! Ты понимаешь? Только чеканки с оленями не хватает, писец. Я говорю ей: нет, тут мужики, я ухожу, а она меня втаскивает в комнату — однокомнатная квартира! — кровать какая-то без постели, Достоевский какой-то, воняет… И она мне говорит: «Ну, раздевайся!» И тут, знаешь, я не понимаю, что произошло. Я стал расстегивать штаны и вдруг кончил. Она на меня смотрит, и я на нее смотрю, она говорит: пятьдесят, я говорю: ну тебя, на, бери сто, — сунул ей сто в руку и как ломанулся! Ты понимаешь, без в двенадцать двадцать восемь прибежал в гостиницу, Катька спит… Так вот, я хочу тебе сказать: Господи, как же мне стало хорошо! Такой покой, такое счастье, вообще. Потом у меня, конечно, были еще проститутки, но уже не так всё.
* * *
— …располагающие к себе люди. Жена у него, кстати, почти румынка, но дед ее лежит у нас на кургане с нашей стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
* * *
— …да чего-то мне сегодня вообще ничего продавать не хочется, вообще ничего не хочется, выгонят меня. Я последнее время совсем не понимаю, даже вставать утром сил нет, так все противно, такая тоска. Краситься не хочется, ногти делать не хочется. Стою у прилавка, аж тошнит. Хоть не просыпайся утром. Вообще не понимаю, что такое. В школе ничего такого не было. — …мы хорошие, немолодые люди, понимаешь, всё это сложная ситуация. Мы это всё начинали девять лет назад, чтобы можно было отдохнуть, расслабиться, чтобы всем было хорошо. Ещё официально неженатые все тогда были, — ну, почти все. Девки наши прекрасные, вообще, такие девки… Прекрасные. Мужики тоже, все свои. Раз в неделю мы у меня собираемся, у меня квартира — два этажа, джакузи громадный, приятно всё очень. Я вас с Наташей очень серьёзно приглашаю, лично, приходите, — хотя у нас, как ты понимаешь, это не принято — гостей приглашать. Но я, правда, серьёзно говорю: очень хочется, чтобы вы хорошенько об этом подумали. Нам нужно, чтобы как-то потихоньку приходили новые люди, — нет, конечно, мы очень выбираем, очень, это долгая процедура, я сейчас даже рассказывать не буду, сейчас неважно. Важно — что новые люди нужны, — вот такие нормальные люди, как вы с Наташей. Потому что за девять лет у нас сложилась какая-то такая ситуация, что одно название — «свингерский клуб», а на самом деле — никто, знаешь, даже в джакузи в не лезет. Выпьем по чуть-чуть, сядем на кухне, и до самой ночи разговариваем о детях. А затевалось-то оно не за этим, конечно.
* * *
— …а они про тебя за глаза такие гадости говорили! Что ты беременная, замужем и у тебя ребенок трех лет! Представляешь себе? Вот уроды!
* * *
— …прекрати истерику! Прекрати истерику! А ну, смотри сюда, смотри на меня! На меня! Так. Представляй себе, что она стоит перед тобой. Представляй, Марина! Ну! Так, теперь представляй себе, что ты ей говоришь: «Куда Вы вообще лезете, а?» Повторяй за мной, я — это она, давай: «Вы куда вообще лезете?!» Так. Дальше говори: «Посмотри на себя, ты, старая вешалка, пустоголовое чмо с палёными волосами!» Нет, целиком повторяй: «… палёными волосами!» Лохмами! Так! На меня смотри, я — это она! Дальше говори: «Ты же нищая, ты, убогое животное! Ты в свои пятьдесят лет не умеешь себе на нормальные ботинки заработать, ты же ископаемое с нищенской зарплатой! Ты всю жизнь просидела на этой своей мёртвой кафедре!» Хорошо, «говенной кафедре», — «всю жизнь на своей говенной кафедре просидела, у тебя же не муж, а какое-то серое уёбище, ты вообще, — тебя вообще нет!» Хорошо, только смотри на меня, а не в потолок. Говори ещё: «Тебя вообще нет, ты не существуешь, ты, дохлое насекомое, тебя нет! Нет!» Нет! Нет! Во. Теперь смотри на меня, я — это она. Чувствуешь себя говном? Правильно. Потому что теперь ты — говно. Но ведь ты ей всего этого не сказала? Не сказала. Подумаешь, ты ей сказала: "Не орите на студентов". Тоже мне, понимаешь, повод чувствовать себя говном.
* * *
— …выхожу из банка, а он входит. Я влево — он влево, я вправо — он вправо, знаешь, как бывает, — не разминемся. Я опять влево — и он влево, я вправо — и он… И тут он вдруг замер. Замер, глаза закрыл — и руками на меня плавно так, как фокусник, и говорит: «Кыыыш! Кыыыыш! Кыыыыыыш!» Я офигела, обошла его тихонько, думаю: "Ну, псих!" А потом иду и думаю: слушай, а ведь это метод.
* * *
Б. — …совершенно питерскую историю тебе расскажу. Не знаю, почему питерскую, вообще-то это в Праге было, но она прямо питерская вообще. Я поехал с Катькой, Катьке тогда двенадцать лет было, мы с Иркой только после развода, ребенок весь дерганый. Ну, мы с Иркой вообще нормально так разошлись, но тоже не без этих. Но я ей сказал — давай я отпуск возьму, свожу Катьку в Прагу. Ну, поехали. Первый вечер, часов в одиннадцать, уложил ее спать и пошел по городу гулять, и вдруг у меня такая мысль: вот я уже и развелся, а проститутки у меня не было ни разу в жизни. Ну, а тут Прага, гуляют все, я решил, — ну, надо. И вот дальше начинается какая-то совершенно питерская история. Короче, я пошел, там улица такая есть, ну, стоят красивые девки, в чулочках, в мини-юбочках такие… И что-то я все не могу и не могу. А там же в гостинице Катька спит, и тут у меня начинается мандраж: а вдруг она проснется, — например, заболела, — а меня нет, а она больная там. Я смотрю на часы: полдвенадцатого, — так, думаю, даю тебе час и домой. Уже, значит, психую, иду мимо девок и говорю: ну, следующая! — а потом опять: нет, только не эта! И опять, и опять, а время идет, а меня колбасит уже… И тут идет мне навстречу — ну, бабища. Полвершка от горшка, лет, наверное, пятьдесят, с клюкой! Не ржи, я не шучу, реально, с костылем. Размалеванная… И подмигивает мне. И тут меня сами ноги к ней несут, ты понимаешь! И я говорю: сколько? А сам думаю: «С ума сошел!..» Она мне говорит: «Сто долларов». Сто баксов! И я даже не понимаю, почему, я беру и брякаю: «Идем». Слушай, дальше такое началось… Она меня ведет какими-то дворами, заводит в подъезд совершенно питерский, клянусь, пахнет котлетами какими-то, лестница, лампочка разбита… Я уже иду и только думаю: блядь, щас поверну назад, щас поверну назад, — но обидно же, уже пошел! Смотрю на часы — пять минут первого, а мне еще до гостиницы минут двадцать, Катька одна, меня трясет…В общем, заходим в квартиру — и там на кухне! Мужики! Пьют! Водку! Ты понимаешь? Только чеканки с оленями не хватает, писец. Я говорю ей: нет, тут мужики, я ухожу, а она меня втаскивает в комнату — однокомнатная квартира! — кровать какая-то без постели, Достоевский какой-то, воняет… И она мне говорит: «Ну, раздевайся!» И тут, знаешь, я не понимаю, что произошло. Я стал расстегивать штаны и вдруг кончил. Она на меня смотрит, и я на нее смотрю, она говорит: пятьдесят, я говорю: ну тебя, на, бери сто, — сунул ей сто в руку и как ломанулся! Ты понимаешь, без в двенадцать двадцать восемь прибежал в гостиницу, Катька спит… Так вот, я хочу тебе сказать: Господи, как же мне стало хорошо! Такой покой, такое счастье, вообще. Потом у меня, конечно, были еще проститутки, но уже не так всё.
* * *
— …располагающие к себе люди. Жена у него, кстати, почти румынка, но дед ее лежит у нас на кургане с нашей стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10