Глянув на солнце и на
собственную тень, человек принялся с величайшим тщанием
выкладывать на песке темный каменный прямоугольник; посреди
одной из сторон прямоугольника сделал он небольшую выемку.
-- Что ты делаешь, путник? -- спросил, недоумевая, Ганс. -- Что
означает твой темный прямоугольник из камней? И зачем ты
таскаешь с собой по пустыне подобную тяжесть? Уж не
зороастрийский ли ты маг, и не заклятие ли ты собираешься
произнести?
-- Я правоверный, сина, -- отвечал человек с камнями, -- и ношу
с собой свою пустынную мечеть. Я только что выложил выемку
посреди обращенной к Мекке стены мечети. Сейчас я войду в мечеть
и буду молиться. Не мешай мне.
Ганс отошел к своему белому валуну, а молящийся вошел в каменный
прямоугольник, опустился на колени, дотронулся лбом до песка
возле выемки, обращенной к Мекке, и стал молиться. Молился он
долго, а потом встал, собрал свою пустынную мечеть в мешок и
взялся за бурдюк.
-- Не хочешь ли воды? -- спросил он Ганса.
-- Выпил бы глоток, -- отвечал тот.
Молящийся угостил его водою, объяснив, что бурдюк он тащит с
собой, дабы подкрепить тело, а мешок с камнями -- чтобы
поддержать душу, и, слава Аллаху, странствие его проходит
спокойно.
-- Ты пришел посмотреть колодец Бархут? -- спросил Ганс.
-- О нет! -- отвечал молящийся. -- Я пришел поклониться могиле
пророка Худа, она тут неподалеку.
-- Не удивительно ли, -- сказал Ганс, -- что врата в ад
расположены рядом с могилой святого?
-- Ничего удивительного я в том не вижу, чужеземец, ибо сказано:
"Нет места темнее, чем под светильником".
-- Не тяжело ли тебе таскать твой мешок?
-- Своя ноша не тянет, -- отвечал паломник.
Попрощавшись с Гансом, он закинул за спину мешок с камнями и
бурдюк с водой и, обогнув скалу, скрылся из виду.
Ганс продолжал, как завороженный, сидеть у входа в пещеру,
именуемую "колодец Бархут", и глядеть в ее темные врата. Дыхание
хриплого, холодного и сухого ветра постепенно овладевало
округой, взвивая песок, будя в невидимых пещерных глубинах эхо,
принося тьму, предупреждающую тьму ночи. Невесть откуда
взявшаяся туча зависла над скалою, над валуном, над головой
Ганса; молния невиданной яркости залила мертвенным,
пронзительным, щедрым на подробности светом померкший пейзаж.
Одновременно с молнией раздался чудовищный раскат грома; в
глубине пещеры полыхнул огненный шар; Гансу показалось, что
молния ударила именно туда. Пещера издала львиный рык, отвечая
громовому раскату всеми пустотами разом; запахло серой. Град
обрушился на голову Ганса, и, не успев поразмыслить, ринулся он
в пещеру, спасаясь от ледяных градин.
Из узкого темного грота, на стене которого виднелся свежий след
молнии, словно высекшей в известняке искру спекшегося и
оплавленного стекловидного зеленого вещества, Ганс попал в
огромный зал, сверкающий полупрозрачными колоннами свисающих с
потолка сталактитов и десятилетиями поднимающихся с пола им
навстречу сталагмитов. Стены и пол представляли собою букеты
белоснежных каменных ромашек и лилий, словно прощающихся с
земными живыми цветами. Среди неувядающих тысячелетиями
лепестков из кальцита и гипса нашел Ганс старую лампу, зажег ее
и пошел в кромешную вечную тьму.
В третьем зале встретил его немолчный крик летучих мышей.
Маленькие существа с перепончатыми крыльями, мягкой, густой и
короткой шерсткой и застывшими в гримасе личиками, невзирая на
непогоду, покидали пещеру, подчиняясь ведомому одним им порядку;
сначала над головой Ганса пролетало по одному нетопырю в минуту,
затем интервалы между вылетами укорачивались, а группы летуний
увеличивались, потом все повторилось в обратной
последовательности, и после вылета последней запоздавшей летучей
мышки в гулком зале настала тишина, прерываемая мерным звуком
капель с потолка.
Перетекающее из помещения в помещение пространство манило Ганса,
не отпускало, поражало разнообразием, словно чуждаясь
повторений, только изредка раздваиваясь, ветвясь, играя в
лабиринт. Попадались ему обезличенные камеры, которые старался
он пробегать побыстрее, потому что клочьями тумана скапливался в
них на полу ядовитый газ, вызывающий удушье, дурноту и легкий
кашель; встречались коридоры из глины, в которых так дорого
давался каждый шаг, ибо липкая засасывающая грязь пуще магнита
притягивала подошвы; потоки ледяных рек и ручьев приходилось ему
пересекать вброд или переходить по камням; на дне ручьев в
прозрачной воде видел он, поднося к водной поверхности лампу,
речной жемчуг; в боковом ответвлении с громадной анфиладой
наполненных водой помещений, куда не рискнул он двинуться,
услышал он грохот обвала и звонкие россыпи камнепада. Видел он и
водопады, оглушительными потоками низвергающиеся в бездонные
провалы, играющие паводками на нижних этажах, подпольных
террасах, иных горизонтах, чье эхо переливалось под полом, у
него под ногами.
После волны холода стал он чувствовать, по мере продвижения вниз
и дальше по наклонным штольням, веяние тепла с легким запахом
дыма, пороха, серы.
Подземные толчки сотрясали стены и каменный пол. Под ногами
перекатывались шарики шлака. Какой-то непонятный звук начинал
возникать вдали, нарастая.
Вскоре шаги стали бесшумны, потому что двигался он по теплому
пеплу. Серые, темно-синие, коричнево-черные клубы дыма тихо
плыли навстречу.
Внезапно коридор был прерван огромным залом; впрочем, от
противоположной стены зала он продолжался, превратившись в
светящийся туннель. Зал тоже тихо светился собственным светом.
Стены его изборождали оранжевые раскаленные трещины. На потолке
увидел Ганс сверкающие золотом капли. Одна из капель упала ему
на рукав, оставив коричневое обугленное пятно.
Посреди зала росло огромное коренастое дерево с раскидистой
ветвистой кроной, опушенными по краям резными листьями и
странной формы плодами, которые, как показалось Гансу, издавали
звуки, скрежетали, шептали, шуршали; впрочем, возможно, шуршали
находящиеся в постоянном движении, хотя царило в подземелье
безветрие, сине-зеленые листья. Ганс подошел поближе, желая
разглядеть причудливый плод размером с арбуз, а может, и
полакомиться им; шепот, лепет, причмокиванье усилились; Ганс
поднял лампу и отшатнулся: плод оказался головой шайтана,
вращающей глазами и шепчущей через силу: "Заккум! Заккум!
Заккум!" Плод на соседней ветке, то бишь ближайшая шайтанова
голова, скрежетал зубами, повторяя: "Джаханнам -- о -- джаханнам
-- о -- джаханнам..." Ганс перекрестился, и, обойдя дерево,
тянувшееся к нему листвою и простиравшее к нему ветви, двинулся
по туннелю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
собственную тень, человек принялся с величайшим тщанием
выкладывать на песке темный каменный прямоугольник; посреди
одной из сторон прямоугольника сделал он небольшую выемку.
-- Что ты делаешь, путник? -- спросил, недоумевая, Ганс. -- Что
означает твой темный прямоугольник из камней? И зачем ты
таскаешь с собой по пустыне подобную тяжесть? Уж не
зороастрийский ли ты маг, и не заклятие ли ты собираешься
произнести?
-- Я правоверный, сина, -- отвечал человек с камнями, -- и ношу
с собой свою пустынную мечеть. Я только что выложил выемку
посреди обращенной к Мекке стены мечети. Сейчас я войду в мечеть
и буду молиться. Не мешай мне.
Ганс отошел к своему белому валуну, а молящийся вошел в каменный
прямоугольник, опустился на колени, дотронулся лбом до песка
возле выемки, обращенной к Мекке, и стал молиться. Молился он
долго, а потом встал, собрал свою пустынную мечеть в мешок и
взялся за бурдюк.
-- Не хочешь ли воды? -- спросил он Ганса.
-- Выпил бы глоток, -- отвечал тот.
Молящийся угостил его водою, объяснив, что бурдюк он тащит с
собой, дабы подкрепить тело, а мешок с камнями -- чтобы
поддержать душу, и, слава Аллаху, странствие его проходит
спокойно.
-- Ты пришел посмотреть колодец Бархут? -- спросил Ганс.
-- О нет! -- отвечал молящийся. -- Я пришел поклониться могиле
пророка Худа, она тут неподалеку.
-- Не удивительно ли, -- сказал Ганс, -- что врата в ад
расположены рядом с могилой святого?
-- Ничего удивительного я в том не вижу, чужеземец, ибо сказано:
"Нет места темнее, чем под светильником".
-- Не тяжело ли тебе таскать твой мешок?
-- Своя ноша не тянет, -- отвечал паломник.
Попрощавшись с Гансом, он закинул за спину мешок с камнями и
бурдюк с водой и, обогнув скалу, скрылся из виду.
Ганс продолжал, как завороженный, сидеть у входа в пещеру,
именуемую "колодец Бархут", и глядеть в ее темные врата. Дыхание
хриплого, холодного и сухого ветра постепенно овладевало
округой, взвивая песок, будя в невидимых пещерных глубинах эхо,
принося тьму, предупреждающую тьму ночи. Невесть откуда
взявшаяся туча зависла над скалою, над валуном, над головой
Ганса; молния невиданной яркости залила мертвенным,
пронзительным, щедрым на подробности светом померкший пейзаж.
Одновременно с молнией раздался чудовищный раскат грома; в
глубине пещеры полыхнул огненный шар; Гансу показалось, что
молния ударила именно туда. Пещера издала львиный рык, отвечая
громовому раскату всеми пустотами разом; запахло серой. Град
обрушился на голову Ганса, и, не успев поразмыслить, ринулся он
в пещеру, спасаясь от ледяных градин.
Из узкого темного грота, на стене которого виднелся свежий след
молнии, словно высекшей в известняке искру спекшегося и
оплавленного стекловидного зеленого вещества, Ганс попал в
огромный зал, сверкающий полупрозрачными колоннами свисающих с
потолка сталактитов и десятилетиями поднимающихся с пола им
навстречу сталагмитов. Стены и пол представляли собою букеты
белоснежных каменных ромашек и лилий, словно прощающихся с
земными живыми цветами. Среди неувядающих тысячелетиями
лепестков из кальцита и гипса нашел Ганс старую лампу, зажег ее
и пошел в кромешную вечную тьму.
В третьем зале встретил его немолчный крик летучих мышей.
Маленькие существа с перепончатыми крыльями, мягкой, густой и
короткой шерсткой и застывшими в гримасе личиками, невзирая на
непогоду, покидали пещеру, подчиняясь ведомому одним им порядку;
сначала над головой Ганса пролетало по одному нетопырю в минуту,
затем интервалы между вылетами укорачивались, а группы летуний
увеличивались, потом все повторилось в обратной
последовательности, и после вылета последней запоздавшей летучей
мышки в гулком зале настала тишина, прерываемая мерным звуком
капель с потолка.
Перетекающее из помещения в помещение пространство манило Ганса,
не отпускало, поражало разнообразием, словно чуждаясь
повторений, только изредка раздваиваясь, ветвясь, играя в
лабиринт. Попадались ему обезличенные камеры, которые старался
он пробегать побыстрее, потому что клочьями тумана скапливался в
них на полу ядовитый газ, вызывающий удушье, дурноту и легкий
кашель; встречались коридоры из глины, в которых так дорого
давался каждый шаг, ибо липкая засасывающая грязь пуще магнита
притягивала подошвы; потоки ледяных рек и ручьев приходилось ему
пересекать вброд или переходить по камням; на дне ручьев в
прозрачной воде видел он, поднося к водной поверхности лампу,
речной жемчуг; в боковом ответвлении с громадной анфиладой
наполненных водой помещений, куда не рискнул он двинуться,
услышал он грохот обвала и звонкие россыпи камнепада. Видел он и
водопады, оглушительными потоками низвергающиеся в бездонные
провалы, играющие паводками на нижних этажах, подпольных
террасах, иных горизонтах, чье эхо переливалось под полом, у
него под ногами.
После волны холода стал он чувствовать, по мере продвижения вниз
и дальше по наклонным штольням, веяние тепла с легким запахом
дыма, пороха, серы.
Подземные толчки сотрясали стены и каменный пол. Под ногами
перекатывались шарики шлака. Какой-то непонятный звук начинал
возникать вдали, нарастая.
Вскоре шаги стали бесшумны, потому что двигался он по теплому
пеплу. Серые, темно-синие, коричнево-черные клубы дыма тихо
плыли навстречу.
Внезапно коридор был прерван огромным залом; впрочем, от
противоположной стены зала он продолжался, превратившись в
светящийся туннель. Зал тоже тихо светился собственным светом.
Стены его изборождали оранжевые раскаленные трещины. На потолке
увидел Ганс сверкающие золотом капли. Одна из капель упала ему
на рукав, оставив коричневое обугленное пятно.
Посреди зала росло огромное коренастое дерево с раскидистой
ветвистой кроной, опушенными по краям резными листьями и
странной формы плодами, которые, как показалось Гансу, издавали
звуки, скрежетали, шептали, шуршали; впрочем, возможно, шуршали
находящиеся в постоянном движении, хотя царило в подземелье
безветрие, сине-зеленые листья. Ганс подошел поближе, желая
разглядеть причудливый плод размером с арбуз, а может, и
полакомиться им; шепот, лепет, причмокиванье усилились; Ганс
поднял лампу и отшатнулся: плод оказался головой шайтана,
вращающей глазами и шепчущей через силу: "Заккум! Заккум!
Заккум!" Плод на соседней ветке, то бишь ближайшая шайтанова
голова, скрежетал зубами, повторяя: "Джаханнам -- о -- джаханнам
-- о -- джаханнам..." Ганс перекрестился, и, обойдя дерево,
тянувшееся к нему листвою и простиравшее к нему ветви, двинулся
по туннелю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27