– сочувственно спрашивала она, когда он, оттянув воротник, промокал шею платком. – Или это только кажется?»), а разведав, что каждый вечер в шесть часов он звонит в колокол, после чего отправляет вечернюю службу, на которой неизменно присутствуют всего две дамы, она неуклонно являлась в церковь, садилась на первую скамью и сверлила глазами мистера Хаммонда. Она первая подавала ответы и вежливо поджидала, когда мистер Хэммонд забывал текст.
Но сегодня Мария, с таинственным видом влетев впопыхах в «белое гнездышко», заперла за собой дверь из опасения, что миссис Доусли зайдет поцеловать ее на ночь. Да, теперь, пожалуй, она готова с ними согласиться: музыка была поистине вдохновляющая. Доусли повели ее на концерт хорового кружка, и этот концерт произвел настоящий переворот в ее мыслях. На половине рондо под названием «Отсюда прочь, нас горы ждут!» ее озарило: а ведь если вырваться отсюда, она сможет уехать в Швейцарию, остановиться там в «Палас-отеле» и ходить в горы. Она взяла бы с собой медсестру – мало ли что случится в горах, и овчарку – то-то взбесятся в отеле. Мария просияла, но к концу «И тра-ля-ля» другая мысль, куда лучше и плодотворней, осенила ее, полностью затмив первую. Мария зажала рот платком, чтобы обмануть бдительность Дилли, и, внушив ей таким образом, что ее того и гляди вырвет, выскочила из школы. Укрывшись в «белом гнездышке», она брякнула о стол подсвечник, достала писчую бумагу, смахнула щетки на пол, села и одним духом написала:
«Тетя Ина, душечка! Ты, наверное, удивляешься, почему я так давно тебе не писала. Дело в том, что в мою жизнь вторглось большое чувство, которое заставило меня забыть обо всем на свете. Даже не знаю, как тебе об этом написать. Дело в том, что я полюбила мистера Хэммонда, здешнего викария, и он тоже меня полюбил, мы обручились и в самом скором времени поженимся. Он прелестный, тяготеет к католичеству, у него ни гроша за душой, но я готова быть женой бедняка, а этого не миновать, если вы с дядей Филипом на меня рассердитесь, ну а вдруг вы, наоборот, разжалобитесь, когда я приду к вам со своими детишками и встану у вас на пороге. Если вы не согласитесь на наш брак, мы убежим, но я не сомневаюсь, душечка тетя Ина, что вы порадуетесь счастью вашей племяшки. Об одном прошу – не забирайте меня отсюда, я умру, если не смогу видеть Уилфреда каждый день, вернее, каждую ночь – мы просиживаем с ним на кладбище ночи напролет при лунном свете, заключив друг друга в объятия. Никто из семейства Доусли ни о чем не подозревает: я хотела сообщить тебе первой, правда, местные наверняка все знают, потому что, на наше несчастье, через кладбище проходит прямая дорога, но больше нам негде было приютиться. И вот что интересно: ведь я оказалась права, когда говорила вам, что, посылая меня сюда, вы не сознаете, чем это чревато. Зато теперь, когда я знаю, чем это оказалось чревато, не могу передать, как я вам благодарна: здесь я нашла свое счастье, потому что я бесконечно счастлива любовью этого доброго человека. До свидания, взошла луна – мне пора бежать на свидание с Уилфредом. От всего сердца любящая вас ваша племяшка Мария». Мария в целом осталась довольна письмом, дважды перебелила его, на экземпляре почище размашисто надписала адрес и легла спать. Кисейные оборки гнездышка ласково колыхал ночной ветерок, взошла луна и осветила кладбище и бледные вечерние примулы по бокам садовой дорожки. Дочери самой миссис Доусли не улыбались во тьме более нежно и не засыпали более невинным сном.
В комнатах мистера Хэммонда не было календаря – на рождество ему присылали их такую уйму, что он выбрасывал все до одного и впредь обходился без них, поэтому теперь он мог вычеркивать дни лишь в уме. Мария должна была пробыть здесь целых три недели плюс еще шесть дней, так что мистер Хэммонд по утрам и носу не казал из дому, совершенно забросив своих прихожан под тем предлогом, что пишет книгу о кардинале Ньюмане. Дня не проходило, чтобы он не получал открытки с изображением шаловливых белых котят, прыгающих через розовые венки; а как-то, вернувшись домой, обнаружил на столе в гостиной кочан цветной капусты, к которому была пришпилена бумажка с надписью «От Вашего поклонника». Миссис Хиггинс, его хозяйка, сказала: мол, не иначе как этот поклонник влез через окно, потому что она никаких таких поклонников в дом не впускала, после чего мистер Хэммонд стал держать окна на запоре. Утром в субботу, вслед за концертом хорового кружка, когда мистер Хэммонд, согнувшись в три погибели над столом, сочинял проповедь, окно вдруг затенилось. Мария, загородив собой свет, теперь не могла ничего толком разглядеть и, прижав нос к стеклу так, что он побелел и расплющился, злобно зыркала, вглядываясь в темную комнату. Потом попыталась было рывком открыть окно.
– Вон, вон отсюда! – возопил мистер Хэммонд, бешено размахивая руками, будто он отгонял кошку.
– Впустите меня, не пожалеете, у меня есть для вас ужасное известие, – надрывалась Мария, прильнув губами к стеклу.
Мистер Хэммонд окна так и не открыл, тогда Мария проследовала к парадной двери, миссис Хиггинс открыла ей, и она вошла в дом как положено. Миссис Хиггинс, лучась улыбкой, провела к мистеру Хэммонду барышню, пасторскую гостью, которую, по ее словам, миссис Доусли прислала со срочным поручением.
Мария ворвалась в комнату в алом берете, заломленном на затылок, элегантная, лихая – ни дать ни взять юная заговорщица, вознамерившаяся вернуть престол принцу Карлу.
– Мы здесь одни? – громко спросила она и подождала, пока миссис Хиггинс закроет за собой дверь. – Я думала написать вам, – продолжала она, – но вы последнее время были со мной так холодны, что я почла это бесполезным. – Она зацепилась каблуками за каминную решетку и стала расшатывать ее. – Мистер Хэммонд, я предупреждаю вас: вы должны немедля уехать из Молтон-Пила.
– Чего бы тебе самой не уехать, – сказал мистер Хэммонд, он остался сидеть, как сидел, и со спокойной сосредоточенностью, которая дается только ненавистью, смотрел мимо левого уха Марии.
. – Я могла бы на это пойти, но не хочу, чтобы вы оказались виновником моего падения. Вы не должны жертвовать своим будущим: вы можете стать епископом, я – всего лишь женщина. Видите ли, мистер Хэммонд, мы так часто бывали вместе, что создалось впечатление, будто мы помолвлены. Я не хочу, чтобы вы испытали из-за меня неловкость.
Мистер Хэммонд и не думал испытывать неловкость.
– Я сразу понял, что ты редкая мерзавка, но не думал, что ты вдобавок еще и дура набитая, – сказал он.
– Мы вели себя неосмотрительно. Боюсь даже думать, что скажет мой дядя. Остается только надеяться, что он не принудит вас жениться на мне.
– Сейчас же сойди с решетки, – сказал мистер Хэммонд, – ты ее сломаешь… Впрочем, ладно, стой, где стоишь, я хочу как следует тебя рассмотреть.
1 2 3 4
Но сегодня Мария, с таинственным видом влетев впопыхах в «белое гнездышко», заперла за собой дверь из опасения, что миссис Доусли зайдет поцеловать ее на ночь. Да, теперь, пожалуй, она готова с ними согласиться: музыка была поистине вдохновляющая. Доусли повели ее на концерт хорового кружка, и этот концерт произвел настоящий переворот в ее мыслях. На половине рондо под названием «Отсюда прочь, нас горы ждут!» ее озарило: а ведь если вырваться отсюда, она сможет уехать в Швейцарию, остановиться там в «Палас-отеле» и ходить в горы. Она взяла бы с собой медсестру – мало ли что случится в горах, и овчарку – то-то взбесятся в отеле. Мария просияла, но к концу «И тра-ля-ля» другая мысль, куда лучше и плодотворней, осенила ее, полностью затмив первую. Мария зажала рот платком, чтобы обмануть бдительность Дилли, и, внушив ей таким образом, что ее того и гляди вырвет, выскочила из школы. Укрывшись в «белом гнездышке», она брякнула о стол подсвечник, достала писчую бумагу, смахнула щетки на пол, села и одним духом написала:
«Тетя Ина, душечка! Ты, наверное, удивляешься, почему я так давно тебе не писала. Дело в том, что в мою жизнь вторглось большое чувство, которое заставило меня забыть обо всем на свете. Даже не знаю, как тебе об этом написать. Дело в том, что я полюбила мистера Хэммонда, здешнего викария, и он тоже меня полюбил, мы обручились и в самом скором времени поженимся. Он прелестный, тяготеет к католичеству, у него ни гроша за душой, но я готова быть женой бедняка, а этого не миновать, если вы с дядей Филипом на меня рассердитесь, ну а вдруг вы, наоборот, разжалобитесь, когда я приду к вам со своими детишками и встану у вас на пороге. Если вы не согласитесь на наш брак, мы убежим, но я не сомневаюсь, душечка тетя Ина, что вы порадуетесь счастью вашей племяшки. Об одном прошу – не забирайте меня отсюда, я умру, если не смогу видеть Уилфреда каждый день, вернее, каждую ночь – мы просиживаем с ним на кладбище ночи напролет при лунном свете, заключив друг друга в объятия. Никто из семейства Доусли ни о чем не подозревает: я хотела сообщить тебе первой, правда, местные наверняка все знают, потому что, на наше несчастье, через кладбище проходит прямая дорога, но больше нам негде было приютиться. И вот что интересно: ведь я оказалась права, когда говорила вам, что, посылая меня сюда, вы не сознаете, чем это чревато. Зато теперь, когда я знаю, чем это оказалось чревато, не могу передать, как я вам благодарна: здесь я нашла свое счастье, потому что я бесконечно счастлива любовью этого доброго человека. До свидания, взошла луна – мне пора бежать на свидание с Уилфредом. От всего сердца любящая вас ваша племяшка Мария». Мария в целом осталась довольна письмом, дважды перебелила его, на экземпляре почище размашисто надписала адрес и легла спать. Кисейные оборки гнездышка ласково колыхал ночной ветерок, взошла луна и осветила кладбище и бледные вечерние примулы по бокам садовой дорожки. Дочери самой миссис Доусли не улыбались во тьме более нежно и не засыпали более невинным сном.
В комнатах мистера Хэммонда не было календаря – на рождество ему присылали их такую уйму, что он выбрасывал все до одного и впредь обходился без них, поэтому теперь он мог вычеркивать дни лишь в уме. Мария должна была пробыть здесь целых три недели плюс еще шесть дней, так что мистер Хэммонд по утрам и носу не казал из дому, совершенно забросив своих прихожан под тем предлогом, что пишет книгу о кардинале Ньюмане. Дня не проходило, чтобы он не получал открытки с изображением шаловливых белых котят, прыгающих через розовые венки; а как-то, вернувшись домой, обнаружил на столе в гостиной кочан цветной капусты, к которому была пришпилена бумажка с надписью «От Вашего поклонника». Миссис Хиггинс, его хозяйка, сказала: мол, не иначе как этот поклонник влез через окно, потому что она никаких таких поклонников в дом не впускала, после чего мистер Хэммонд стал держать окна на запоре. Утром в субботу, вслед за концертом хорового кружка, когда мистер Хэммонд, согнувшись в три погибели над столом, сочинял проповедь, окно вдруг затенилось. Мария, загородив собой свет, теперь не могла ничего толком разглядеть и, прижав нос к стеклу так, что он побелел и расплющился, злобно зыркала, вглядываясь в темную комнату. Потом попыталась было рывком открыть окно.
– Вон, вон отсюда! – возопил мистер Хэммонд, бешено размахивая руками, будто он отгонял кошку.
– Впустите меня, не пожалеете, у меня есть для вас ужасное известие, – надрывалась Мария, прильнув губами к стеклу.
Мистер Хэммонд окна так и не открыл, тогда Мария проследовала к парадной двери, миссис Хиггинс открыла ей, и она вошла в дом как положено. Миссис Хиггинс, лучась улыбкой, провела к мистеру Хэммонду барышню, пасторскую гостью, которую, по ее словам, миссис Доусли прислала со срочным поручением.
Мария ворвалась в комнату в алом берете, заломленном на затылок, элегантная, лихая – ни дать ни взять юная заговорщица, вознамерившаяся вернуть престол принцу Карлу.
– Мы здесь одни? – громко спросила она и подождала, пока миссис Хиггинс закроет за собой дверь. – Я думала написать вам, – продолжала она, – но вы последнее время были со мной так холодны, что я почла это бесполезным. – Она зацепилась каблуками за каминную решетку и стала расшатывать ее. – Мистер Хэммонд, я предупреждаю вас: вы должны немедля уехать из Молтон-Пила.
– Чего бы тебе самой не уехать, – сказал мистер Хэммонд, он остался сидеть, как сидел, и со спокойной сосредоточенностью, которая дается только ненавистью, смотрел мимо левого уха Марии.
. – Я могла бы на это пойти, но не хочу, чтобы вы оказались виновником моего падения. Вы не должны жертвовать своим будущим: вы можете стать епископом, я – всего лишь женщина. Видите ли, мистер Хэммонд, мы так часто бывали вместе, что создалось впечатление, будто мы помолвлены. Я не хочу, чтобы вы испытали из-за меня неловкость.
Мистер Хэммонд и не думал испытывать неловкость.
– Я сразу понял, что ты редкая мерзавка, но не думал, что ты вдобавок еще и дура набитая, – сказал он.
– Мы вели себя неосмотрительно. Боюсь даже думать, что скажет мой дядя. Остается только надеяться, что он не принудит вас жениться на мне.
– Сейчас же сойди с решетки, – сказал мистер Хэммонд, – ты ее сломаешь… Впрочем, ладно, стой, где стоишь, я хочу как следует тебя рассмотреть.
1 2 3 4