– А кто здесь живет? – спросил Джерри Вуд.
– Не знаю, как их зовут, – ответил Билл, – но точно знаю, что сейчас их здесь нет. Уехали к морю. Я слышал об этом в магазине.
– И что, они сказали, мы можем зайти?
– Нет, они не сказали, что мы можем зайти.
– Здесь заперто, – сказал Дон Маккуили, четвертый из нашей компании.
– Открыть этот замок – раз плюнуть, – произнес Билл Ансуорт.
– Ты собираешься взломать дверь?
– Да, Донни, я собираюсь взломать дверь.
– Но зачем?
– Чтобы попасть внутрь. Зачем же еще?
– Постой. А зачем тебе внутрь?
– Посмотреть, что у них там есть, и расколошматить, – сказал Билл.
– Но для чего?
– Потому что мне так хочется. Тебе что, никогда не хотелось разнести какой-нибудь дом к чертям собачьим?
– Мой дедушка – судья, – сказал Маккуили. – Мне нельзя нарываться.
– Что-то я не вижу здесь твоего дедушки, – сказал Билл, приложив ладонь ко лбу и обведя местность орлиным взором.
Мы заспорили. Маккуили не хотел проникать в дом, а Джерри Вуд считал, что было бы интересно забраться туда и устроить небольшой кавардак. Я, по своему обыкновению, пребывал в нерешительности. Лагерная дисциплина меня утомила, но по природе своей я был законопослушен. В то время я часто задавался вопросом: а что, интересно, чувствует человек, разрушая? С другой стороны, я был уверен, что если сделаю что-нибудь плохое, меня непременно поймают. Но мальчишки не любят терять лицо в глазах лидера, а Билл Ансуорт был среди нас именно что лидером, в своем роде. Язвительная усмешка, державшаяся на его лице, пока мы препирались, с лихвой перевешивала сотню словесных аргументов. В конечном счете мы решили действовать, а я утешал себя тем, что могу сыграть отбой в любую минуту.
Взломать дверь оказалось вовсе не раз плюнуть, но Билл захватил с собой кое-какие инструменты, что нас удивило и даже потрясло. Через несколько минут мы оказались внутри. Внутри дом был еще более вылизанным, чем снаружи. Сюда приезжали на выходные, но все свидетельствовало о том, что дом принадлежит пожилым людям.
– Первое дело в таком предприятии, – сказал Билл, – посмотреть, нет ли тут выпивки.
Выпивки тут не было, а потому хозяева в глазах Билла немедленно превратились во врагов. Наверно, выпивку они спрятали, что было подло и взывало к отмщению. Он начал вытряхивать все из шкафов и кладовок прямо на пол. Мы не хотели выглядеть малодушными и тоже худо-бедно напакостили, но с прохладцей. Недостаток усердия разозлил заводилу.
– Меня от вас тошнит! – крикнул он и сорвал со стены зеркало. Зеркало было круглым, в такой гипсовой рамке с лепными цветочками. Он поднял его высоко над головой и обрушил на спинку стула. По всей комнате разлетелись осколки стекла.
– Эй, осторожнее! – крикнул Джерри. – Убьешь кого-нибудь.
– Я вас всех поубиваю, – завопил Билл. Минуты три-четыре он костерил нас на чем свет стоит, обзывая за трусость самыми грязными словами, какие приходили ему в голову. Когда говорят о «задатках лидера», я часто вспоминаю Билла Ансуорта. У него они, безусловно, были.
И подобно многим, кто наделен этими задатками, он мог из вас веревки вить. Нам было перед ним стыдно. Вот он – отважный искатель приключений, со всей щедростью души принявший нас, робких бедолаг, в свою компанию, дабы совершить отважный, опасный и в высшей степени противозаконный подвиг, а нас беспокоит только одно – как бы не поцарапать себе пальчик! Мы собрались с духом – и засквернословили, и стали крушить все, что попадалось под руку.
Аппетит к разрушению рос по мере, так сказать, еды. Начал я робко – скидывая книги с полки, – но вскоре усеял пол выдранными страницами. Джерри взял нож и принялся кромсать матрасы. Потом стал потрошить диванные подушки и раскидывать по комнате перья. Маккуили, в котором проснулись темные шотландские инстинкты, отыскал лом и разнес в щепы мебель. А Билл просто как с цепи сорвался – крушил, переворачивал, рвал все подряд. Но я заметил, что кое-какие вещи он откладывал на обеденный стол – и запретил нам их трогать. Это оказались фотографии.
Вероятно, у стариков хозяев была большая семья – повсюду виднелись фотографии молодых людей, свадебных торжеств и, несомненно, внуков. Когда наконец мы разломали все, что смогли, на столе образовалась довольно большая груда фотографий.
– А теперь последний штрих, – сказал Билл. – Мой, личный.
Он запрыгнул на стол, приспустил брюки и на корточках устроился над фотографиями. Совершенно очевидно, он вознамерился на них испражниться – но по заказу такие вещи не делаются, так что мы долго стояли и смотрели, как он гримасничает и тужится. Наконец ему удалось сделать то, что хотел, – прямо на семейные фотографии.
Не могу сказать, сколько прошло времени, но это были критические мгновения в моей жизни. Потому что, пока он кряхтел и ругался, пучил глаза и багровел, пока выдавливал из откляченной задницы длинную колбасину, я пришел в чувство и спросил себя не «Что я здесь делаю?», а – «Почему он это делает? Все разрушение было лишь прелюдией. К этому акту протеста – грязному, животному. Но против чего он протестует? Ведь он даже не знает этих людей. Добро бы еще злился на тех, кто причинил ему какой-нибудь вред. Он что, таким образом протестует против общественного порядка, частной собственности, права на личную жизнь? Нет. Рассудочное начало тут ни при чем, никаким таким принципам он не следует – даже принципам анархии. Насколько я могу судить, – и не будем забывать, что я его сообщник во всем, кроме этого заключительного свинства, – он просто дает выход своей злой природе, в той мере, в какой это позволяют его сильная воля и ущербное воображение. Он одержим, и бес, вселившийся в него, зовется Злом».
От этих размышлений меня оторвал крик Билла, который требовал, чтобы ему дали чем подтереться.
– Подотрись своей рубашкой, свинья вонючая, – сказал Маккуили. – Это в твоем духе.
В комнате завоняло, и мы сразу же вышли, последним – Билл Ансуорт, похожий на шарик, из которого выпустили воздух. Он казался меньше и отвратительнее, но раскаяния в нем не чувствовалось.
Назад к машине мы шли мрачнее тучи. По дороге к дому Ансуортов никто не проронил ни слова, а на следующий день Вуд, Маккуили и я сели на поезд до Торонто. О том, что сделали, мы ни разу больше не вспоминали. И словом не обмолвились.
На долгом обратном пути из Маскоки в Торонто у меня было время поразмышлять, и тогда я принял решение стать юристом. Я был против людей вроде Билла Ансуорта или одержимых подобно ему, против того, чем он был одержим, – что бы это ни было. И я решил, что закон – это наилучший способ бороться с тем, против чего я возражаю.
8
Я был удивлен – и не скажу, что приятно, – когда обнаружил, что влюбился в доктора фон Галлер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85