Она открыла глаза и улыбнулась ему сладкой улыбкой, от которой сердце его едва не разорвалось.
– Привет, дядя Трэвис! Я что, уснула?
– Конечно, уснула. – Он дотронулся до кончика ее носа указательным пальцем. – А теперь ты опять можешь заснуть, потому что ты в своей маленькой кроватке.
Девочка села и нахмурилась.
– А где мой динозавр? – спросила она.
– Внизу. Я принесу его, – сказала Фрэнсин и вышла из комнаты.
– Может, ты снимешь туфельки и носочки, прежде чем снова заснешь? – предложил Трэвис.
Грэтхен кивнула. Он смотрел, как она сражалась со своими теннисными туфлями и носками, а потом упала на кровать и сладко, протяжно зевнула.
– Как мы сегодня хорошо повеселились, правда?
– Конечно. – Трэвис присел на краешек кровати и отбросил прядку волос со лба девчушки.
– Поппи тоже повеселился.
– Думаю, да, – согласился Трэвис.
– Я люблю карнавалы, – сказала она, сонно полузакрыв веки.
– Я тоже.
– И я люблю сладкую вату, – глотая слова, пролепетала она.
– Я тоже, – улыбнулся Трэвис.
– И я люблю тебя.
На какой-то миг слова застряли у Трэвиса в горле. Громкие удары сердца мешали ему говорить. Он с трудом проглотил ком.
– А я люблю тебя, – прошептал он засыпающему ребенку.
В комнату вошла Фрэнсин, неся мягкую игрушку, и Трэвис встал. Она улыбнулась и покачала головой.
– Похоже, я слишком долго возилась, – сказала она.
Трэвис пошел к двери и оттуда посмотрел, как Фрэнсин положила динозавра рядом с Грэтхен, потом натянула простынку, накрыв их обоих. Она запечатлела поцелуй на лбу ребенка и любовно погладила ее по щеке.
Она хорошая мать, подумал Трэвис и отправился вслед за Фрэнсин. Хотя сама она большую часть жизни провела без матери, она сумела развить в себе материнский инстинкт.
– Думаю, Поппи пошел спать, – сказала Фрэнсин, когда они вошли в пустую гостиную. – Помню, я чуть ли не с ума сходила, потому что он никогда не говорил мне «спокойной ночи», а просто исчезал в своей спальне.
Трэвис улыбнулся.
– Он долгое время жил один, прежде чем к нему приехала жить ты, а последние пять лет опять провел в одиночестве.
Фрэнсин кивнула.
– Хочешь немного кофе? Я могла бы поставить чайник.
– Нет, лучше пойду домой. Мне еще надо кое-что сделать, прежде чем идти спать. – Он не хотел рисковать, слишком долго задерживаясь сейчас с Фрэнсин, так как боялся, что они снова начнут спорить о чем-нибудь. Это был прекрасный день, который завершился признанием Грэтхен в любви. Как она мило это пролепетала!
– Я провожу тебя, – сказала она.
Они вместе вышли на улицу. Было уже совсем поздно. Последние отблески солнца растворились в ночном небе, и сверкающие краски уносились к горизонту, преследуемые быстрыми ночными облаками.
– Трэвис, спасибо тебе за сегодняшний день, – сказала Фрэнсин, когда они подошли к его машине. – У меня такое чувство, что Грэтхен никогда не забудет этот первый в ее жизни карнавал.
– Мне тоже было очень весело. – Он распахнул дверцу машины и с любопытством посмотрел на Фрэнсин. – А ты уже решила, сколько времени пробудешь здесь?
Тревожное выражение мгновенно появилось на ее лице.
– А что?
– Не беспокойся, я не собираюсь выяснять отношения, – заверил он ее. – Я просто хотел узнать, когда ты уедешь, вот и все.
Настороженность Фрэнсин тут же исчезла, и она задумчиво наморщила лоб.
– Думаю, еще неделю или десять дней. Я бы хотела вернуться в город не позднее первой недели сентября, чтобы можно было устроить Грэтхен в школу.
Он подумал о ее признании в машине, когда они возвращались с карнавала. Очевидно, все обстоит немного сложнее, чем она пыталась изобразить в своих глянцевых открытках. Почему же все-таки она вернулась в Купервиль? Может, ей нужно было, чтобы ее дочь и дед познакомились друг с другом? А может быть, нужда заставила вернуться?
– Когда будешь в Нью-Йорке и тебе понадобится что-нибудь, ну, знаешь, небольшая финансовая помощь – на учебу Грэтхен в школе или просто на пару туфель или что-нибудь еще, – позвони мне, ладно?
Он понятия не имел, почему так непринужденно сделал ей это предложение. Просто не мог примириться с мыслью, что она и ее дочка будут нуждаться, да еще в такой дали от него. Конечно, он понимал, что она никогда не сделает этого. Не в ее характере просить кого-нибудь о помощи.
Ему показалось, что глаза Фрэнсин сияют неестественно ярко, словно она была ошеломлена его предложением.
– Спасибо, – тихо произнесла она и положила ладонь на его руку.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Трэвис спрашивал себя, понимает ли она, как сильно он ее любит. Может ли она разглядеть в моих глазах, как я люблю ее, понять те глубокие чувства, что она пробуждает во мне? На эти вопросы сам он готов был ответить скорее «нет», чем «да». Ведь она всегда видела только то, что хотела видеть, что ей было нужно. Моя любовь будет для нее обузой.
– До завтра, – сказал он и забрался в машину.
По дороге домой Трэвис не переставая спрашивал себя, приехала бы Фрэнсин домой, если бы она действительно так преуспела, как с самого начала говорила об этом? Почему-то его разочаровало известие, что ее привела домой необходимость, а не страсть.
Трэвис подумал о своем решении приударить за местными девицами, но сама мысль об этом показалась ему удручающей. Он не мог даже вообразить себя с другой женщиной. Для него существовала только Фрэнни, только ее губы он мог целовать. Однако, если он не желает провести всю свою жизнь в одиночестве, ему надо преодолеть это отвращение к другим. Мне придется перебороть в себе страсть к Фрэнсин.
Подъезжая к дому, Трэвис почувствовал, что будет скучать не только по одной Фрэнсин. Грэтхен умудрилась глубоко проникнуть в его сердце, и память о ней тоже всегда будет с ним.
Он заглушил двигатель, но остался в машине, размышляя о тех мгновениях, когда малышка прижималась к его сердцу. Три слова. Такие простые. «Я люблю тебя».
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Фрэнсин опять приснился тот же сон, но на этот раз она спала беспокойно. Как и раньше, она стояла на сцене, а зрители выкрикивали ее имя снова и снова. Она просто плавала в этих волнах любви, каскадом омывавших ее. И тут ее сон изменился.
Зрители вдруг умолкли, не стало слышно эха от восторженных криков. Прожектор ослеплял ее, не позволяя увидеть зрителей. Она пыталась всмотреться в темный зал. Ничего. Она была одна. Мучительное отчаяние и одиночество проникли в ее сердце.
– Фрэнни, – донесся из темноты низкий голос, – Фрэнни. – Милый знакомый голос быстро успокоил ее.
Через несколько мгновений Фрэнсин проснулась. Оставаясь в постели, она пыталась вспомнить безумные повороты сна. Больше всего ее поразило то, что голос Трэвиса, повторявшего ее имя, наполнил ее душу счастьем, не меньшим, а может быть, и большим, чем до этого восторг и восхищение толпы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Привет, дядя Трэвис! Я что, уснула?
– Конечно, уснула. – Он дотронулся до кончика ее носа указательным пальцем. – А теперь ты опять можешь заснуть, потому что ты в своей маленькой кроватке.
Девочка села и нахмурилась.
– А где мой динозавр? – спросила она.
– Внизу. Я принесу его, – сказала Фрэнсин и вышла из комнаты.
– Может, ты снимешь туфельки и носочки, прежде чем снова заснешь? – предложил Трэвис.
Грэтхен кивнула. Он смотрел, как она сражалась со своими теннисными туфлями и носками, а потом упала на кровать и сладко, протяжно зевнула.
– Как мы сегодня хорошо повеселились, правда?
– Конечно. – Трэвис присел на краешек кровати и отбросил прядку волос со лба девчушки.
– Поппи тоже повеселился.
– Думаю, да, – согласился Трэвис.
– Я люблю карнавалы, – сказала она, сонно полузакрыв веки.
– Я тоже.
– И я люблю сладкую вату, – глотая слова, пролепетала она.
– Я тоже, – улыбнулся Трэвис.
– И я люблю тебя.
На какой-то миг слова застряли у Трэвиса в горле. Громкие удары сердца мешали ему говорить. Он с трудом проглотил ком.
– А я люблю тебя, – прошептал он засыпающему ребенку.
В комнату вошла Фрэнсин, неся мягкую игрушку, и Трэвис встал. Она улыбнулась и покачала головой.
– Похоже, я слишком долго возилась, – сказала она.
Трэвис пошел к двери и оттуда посмотрел, как Фрэнсин положила динозавра рядом с Грэтхен, потом натянула простынку, накрыв их обоих. Она запечатлела поцелуй на лбу ребенка и любовно погладила ее по щеке.
Она хорошая мать, подумал Трэвис и отправился вслед за Фрэнсин. Хотя сама она большую часть жизни провела без матери, она сумела развить в себе материнский инстинкт.
– Думаю, Поппи пошел спать, – сказала Фрэнсин, когда они вошли в пустую гостиную. – Помню, я чуть ли не с ума сходила, потому что он никогда не говорил мне «спокойной ночи», а просто исчезал в своей спальне.
Трэвис улыбнулся.
– Он долгое время жил один, прежде чем к нему приехала жить ты, а последние пять лет опять провел в одиночестве.
Фрэнсин кивнула.
– Хочешь немного кофе? Я могла бы поставить чайник.
– Нет, лучше пойду домой. Мне еще надо кое-что сделать, прежде чем идти спать. – Он не хотел рисковать, слишком долго задерживаясь сейчас с Фрэнсин, так как боялся, что они снова начнут спорить о чем-нибудь. Это был прекрасный день, который завершился признанием Грэтхен в любви. Как она мило это пролепетала!
– Я провожу тебя, – сказала она.
Они вместе вышли на улицу. Было уже совсем поздно. Последние отблески солнца растворились в ночном небе, и сверкающие краски уносились к горизонту, преследуемые быстрыми ночными облаками.
– Трэвис, спасибо тебе за сегодняшний день, – сказала Фрэнсин, когда они подошли к его машине. – У меня такое чувство, что Грэтхен никогда не забудет этот первый в ее жизни карнавал.
– Мне тоже было очень весело. – Он распахнул дверцу машины и с любопытством посмотрел на Фрэнсин. – А ты уже решила, сколько времени пробудешь здесь?
Тревожное выражение мгновенно появилось на ее лице.
– А что?
– Не беспокойся, я не собираюсь выяснять отношения, – заверил он ее. – Я просто хотел узнать, когда ты уедешь, вот и все.
Настороженность Фрэнсин тут же исчезла, и она задумчиво наморщила лоб.
– Думаю, еще неделю или десять дней. Я бы хотела вернуться в город не позднее первой недели сентября, чтобы можно было устроить Грэтхен в школу.
Он подумал о ее признании в машине, когда они возвращались с карнавала. Очевидно, все обстоит немного сложнее, чем она пыталась изобразить в своих глянцевых открытках. Почему же все-таки она вернулась в Купервиль? Может, ей нужно было, чтобы ее дочь и дед познакомились друг с другом? А может быть, нужда заставила вернуться?
– Когда будешь в Нью-Йорке и тебе понадобится что-нибудь, ну, знаешь, небольшая финансовая помощь – на учебу Грэтхен в школе или просто на пару туфель или что-нибудь еще, – позвони мне, ладно?
Он понятия не имел, почему так непринужденно сделал ей это предложение. Просто не мог примириться с мыслью, что она и ее дочка будут нуждаться, да еще в такой дали от него. Конечно, он понимал, что она никогда не сделает этого. Не в ее характере просить кого-нибудь о помощи.
Ему показалось, что глаза Фрэнсин сияют неестественно ярко, словно она была ошеломлена его предложением.
– Спасибо, – тихо произнесла она и положила ладонь на его руку.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Трэвис спрашивал себя, понимает ли она, как сильно он ее любит. Может ли она разглядеть в моих глазах, как я люблю ее, понять те глубокие чувства, что она пробуждает во мне? На эти вопросы сам он готов был ответить скорее «нет», чем «да». Ведь она всегда видела только то, что хотела видеть, что ей было нужно. Моя любовь будет для нее обузой.
– До завтра, – сказал он и забрался в машину.
По дороге домой Трэвис не переставая спрашивал себя, приехала бы Фрэнсин домой, если бы она действительно так преуспела, как с самого начала говорила об этом? Почему-то его разочаровало известие, что ее привела домой необходимость, а не страсть.
Трэвис подумал о своем решении приударить за местными девицами, но сама мысль об этом показалась ему удручающей. Он не мог даже вообразить себя с другой женщиной. Для него существовала только Фрэнни, только ее губы он мог целовать. Однако, если он не желает провести всю свою жизнь в одиночестве, ему надо преодолеть это отвращение к другим. Мне придется перебороть в себе страсть к Фрэнсин.
Подъезжая к дому, Трэвис почувствовал, что будет скучать не только по одной Фрэнсин. Грэтхен умудрилась глубоко проникнуть в его сердце, и память о ней тоже всегда будет с ним.
Он заглушил двигатель, но остался в машине, размышляя о тех мгновениях, когда малышка прижималась к его сердцу. Три слова. Такие простые. «Я люблю тебя».
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Фрэнсин опять приснился тот же сон, но на этот раз она спала беспокойно. Как и раньше, она стояла на сцене, а зрители выкрикивали ее имя снова и снова. Она просто плавала в этих волнах любви, каскадом омывавших ее. И тут ее сон изменился.
Зрители вдруг умолкли, не стало слышно эха от восторженных криков. Прожектор ослеплял ее, не позволяя увидеть зрителей. Она пыталась всмотреться в темный зал. Ничего. Она была одна. Мучительное отчаяние и одиночество проникли в ее сердце.
– Фрэнни, – донесся из темноты низкий голос, – Фрэнни. – Милый знакомый голос быстро успокоил ее.
Через несколько мгновений Фрэнсин проснулась. Оставаясь в постели, она пыталась вспомнить безумные повороты сна. Больше всего ее поразило то, что голос Трэвиса, повторявшего ее имя, наполнил ее душу счастьем, не меньшим, а может быть, и большим, чем до этого восторг и восхищение толпы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35