меня душили спазмы. Я встал и едва слышно произнес:
– Пойду прогуляюсь.
Не успел я надеть пальто, как в дверь постучали.
* * *
Я еще раз посмотрел на старшего инспектора Поли со смешанным чувством тревоги и подозрения.
– Неужели мертв?! – в который раз переспросил его я.
– Да, умер сегодня ночью, – все так же терпеливо повторил мне он. – Перерезал себе вены. Его обнаружили при смене караула.
– Что это? Самоубийство? – задал я первый пришедший в голову вопрос.
– Отчет врача не оставляет сомнений.
– Врача? Кто этот врач?
– Адвокат, вы забыли? Это же Орру, тюремный врач!
– Ах, да-да, Орру, конечно Орру… А семью уже оповестили?
– Час тому назад… Я лично приехал уведомить вас, потому что тетя покойного назвала вас как адвоката, который ведет это дело…
– Это очень любезно с вашей стороны.
– Вам плохо?
– Нет-нет, все в порядке, все нормально. Я только одного понять не могу: как же ему это удалось?!
– У него был нож, мы потом его обнаружили рядом с телом: он был воткнут в щель в полу.
– Да, но где же он его раздобыл?
– Мы сейчас это расследуем… Кстати, не так давно родная тетя попыталась передать ему ножик… Предположим, что ей это удалось…
– Не будем впадать в крайности, старший инспектор! По-вашему, это тетка подтолкнула Филиппе Танкиса к самоубийству?
– Это самый логичный вывод. До суда оставалось три недели.
– Что вы такое говорите, инспектор? Эта женщина сама пошла бы на казнь ради своего племянника! Она любой ценой хотела вызволить его из тюрьмы.
– Вот-вот, вы правильно заметили: любой ценой.
* * *
Я больше минуты стоял молча. Наталино Орру повернулся ко мне спиной, он расставлял пузырьки в шкафчике со стеклянными дверцами. Дверь его клиники была распахнута. Мне даже не пришлось стучать, я просто вошел, сделал несколько шагов по комнате и застыл в ожидании, что он наконец меня заметит.
– Эй, Натали! – позвал я шепотом, желая привлечь его внимание, не напугав при этом.
– Гляди-ка, Бустиа, ты-то здесь откуда? – сразу отозвался он, даже не оборачиваясь.
– Брось, ты же меня ждал!
– Да, конечно, ждал… Ты ведь по поводу самоубийства этого Танкиса, так? – уточнил он, усмехнувшись с заговорщическим видом.
Я кивнул.
– Как он был обнаружен?
– Не знаю, когда я пришел, его тело уже перенесли, повсюду были следы крови. Трудно было пройти так, чтобы не наступить в лужу крови, скользко было, как на бойне! Ясно одно: он сидя взрезал себе вены на запястьях, кровь стала стекать на пол, потом он потерял сознание, упал, ударился при этом затылком о край нар.
– Он сидел?
– Да, сзади его рубашка вся в крови, а плечи и перед совершенно чистые. Это означает, что рубашка пропиталась кровью уже после падения. Кроме того, часть пола под его брюками тоже оставалась сухой. Когда он садился, крови на полу не было, она натекла потом. Только в том случае, если бы Танкис сел… после того, как вскрыл себе вены , брюки у него были бы испачканы сзади. Я понятно объясняю? Кровь свертывается, густеет на воздухе за считанные минуты… Если разрезы сделаны уверенной рукой, то сразу же начинается обильное и непрерывное кровотечение. Но для потери сознания должно пройти минут десять, а то и больше. Это вне всяких сомнений.
* * *
«Вне всяких сомнений». Иногда мне хотелось бы, чтобы и я мог произнести эту фразу без горечи. Мне хотелось бы, чтобы существовала правда простая и чистая, как большая чашка молока… Наталино Орру – прекрасный человек, но ему свойственно все всегда упрощать. Так, например, он поставил диагноз «несварение желудка», когда случился перитонит, чуть не стоивший больному жизни. Просто болит живот – вот что он постановил. Но не тут-то было, больной оказался сыном одного влиятельного лица, а тому этот недосмотр пришелся не по вкусу. И он обратился ко мне. Как я только не уговаривал потерпевшего отказаться от возбуждения дела – и кнутом и пряником. В конце концов мы сошлись на выговоре с порицанием. Тогда же мне пришлось отправиться в клинику к Наталино Орру. Я сообщил, что ему удалось избежать возбуждения дела по поводу преступной халатности только потому, что мальчик поправился, слава богу. Его отец отказался от обращения в суд, но не от устного предупреждения на будущее, каковое он и передает через меня. Это было года три-четыре назад.
Наталино тогда посмотрел на меня с самым недоверчивым выражением лица, на которое был способен, и заявил, что никакой ошибки быть не могло: перитонит или несварение – все равно болит живот, вне всяких сомнений…
Итак, вернемся к разговору о правде. В чем правда? Молодой человек лишает себя жизни в тюрьме, и в том нет никаких сомнений. Иногда я ловлю себя на мысли: чтобы не иметь никаких сомнений, столько всего надо знать, что целой жизни не хватит.
А я не вполне уверен в том, что вообще способен не сомневаться.
По этой причине мне надо повидаться с тюремным надзирателем Каррусом.
Я пошел повидаться с ним в тюрьму Ротонду, там мне сказали, что он был в ночной смене. А еще мне сказали, что он выйдет на смену только после обеда, но я не мог ждать.
Я не хотел ждать. Бустиа, разрази тебя гром: какой ты недоверчивый и нетерпеливый!
Итак, я попросил адрес охранника и отправился к нему, надеясь только на одно: он должен помнить, что мы несколько раз виделись.
* * *
Я помедлил несколько мгновений перед дверью. Потом все же постучал. Мне открыл сам Каррус.
– Гспадин-авокат, входите! Что вас привело в наши края? – Кармело Каррус говорил глуховатым голосом; похоже, он только что проснулся, хотя дело уже шло к полудню.
– Я вас побеспокоил?
– Какое там беспокойство! Входите, входите! Нери, принеси гспадину-авокату что-нибудь выпить.
– Нет, спасибо, я ничего не буду… Считайте, что вы меня уже угостили… Я ненадолго, я тебя побеспокоил, только чтобы кое о чем тебя спросить, а потом я не буду тебе мешать, отдыхай, мне сказали, что ты после ночной смены…
– Эх, гспадин-авокат, после пятнадцати лет службы привыкаешь мало спать, с моей-то работой я иногда сам задумываюсь: может, это я заключенный, а они, там, за решеткой, – мои тюремщики?
– Я пришел по поводу того парня, Танкиса, ты нашел его мертвым в камере…
– Мне говорили, что вы этим делом занимаетесь. Да рассказать-то вам мне почти нечего: я пришел его будить, а он уже мертвый. Вот ведь бедолага горемычный! Гспадин-авокат, уж я мертвяков в жизни своей нагляделся, но чтоб столько кровищи было…
– Как ты его нашел, опиши точнее.
– Каким я нашел покойника?… Он тихим таким казался, гспадин-авокат…
– Ты меня не понял, я хочу сказать, как он лежал, в какой именно позе он был, когда ты его обнаружил?
– Он лежал на земле, гспадин-авокат, вот так руки раскинул… А вокруг все кровища, две лужи, круглые такие, как от масла, ежели вот вы масло разольете на полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Пойду прогуляюсь.
Не успел я надеть пальто, как в дверь постучали.
* * *
Я еще раз посмотрел на старшего инспектора Поли со смешанным чувством тревоги и подозрения.
– Неужели мертв?! – в который раз переспросил его я.
– Да, умер сегодня ночью, – все так же терпеливо повторил мне он. – Перерезал себе вены. Его обнаружили при смене караула.
– Что это? Самоубийство? – задал я первый пришедший в голову вопрос.
– Отчет врача не оставляет сомнений.
– Врача? Кто этот врач?
– Адвокат, вы забыли? Это же Орру, тюремный врач!
– Ах, да-да, Орру, конечно Орру… А семью уже оповестили?
– Час тому назад… Я лично приехал уведомить вас, потому что тетя покойного назвала вас как адвоката, который ведет это дело…
– Это очень любезно с вашей стороны.
– Вам плохо?
– Нет-нет, все в порядке, все нормально. Я только одного понять не могу: как же ему это удалось?!
– У него был нож, мы потом его обнаружили рядом с телом: он был воткнут в щель в полу.
– Да, но где же он его раздобыл?
– Мы сейчас это расследуем… Кстати, не так давно родная тетя попыталась передать ему ножик… Предположим, что ей это удалось…
– Не будем впадать в крайности, старший инспектор! По-вашему, это тетка подтолкнула Филиппе Танкиса к самоубийству?
– Это самый логичный вывод. До суда оставалось три недели.
– Что вы такое говорите, инспектор? Эта женщина сама пошла бы на казнь ради своего племянника! Она любой ценой хотела вызволить его из тюрьмы.
– Вот-вот, вы правильно заметили: любой ценой.
* * *
Я больше минуты стоял молча. Наталино Орру повернулся ко мне спиной, он расставлял пузырьки в шкафчике со стеклянными дверцами. Дверь его клиники была распахнута. Мне даже не пришлось стучать, я просто вошел, сделал несколько шагов по комнате и застыл в ожидании, что он наконец меня заметит.
– Эй, Натали! – позвал я шепотом, желая привлечь его внимание, не напугав при этом.
– Гляди-ка, Бустиа, ты-то здесь откуда? – сразу отозвался он, даже не оборачиваясь.
– Брось, ты же меня ждал!
– Да, конечно, ждал… Ты ведь по поводу самоубийства этого Танкиса, так? – уточнил он, усмехнувшись с заговорщическим видом.
Я кивнул.
– Как он был обнаружен?
– Не знаю, когда я пришел, его тело уже перенесли, повсюду были следы крови. Трудно было пройти так, чтобы не наступить в лужу крови, скользко было, как на бойне! Ясно одно: он сидя взрезал себе вены на запястьях, кровь стала стекать на пол, потом он потерял сознание, упал, ударился при этом затылком о край нар.
– Он сидел?
– Да, сзади его рубашка вся в крови, а плечи и перед совершенно чистые. Это означает, что рубашка пропиталась кровью уже после падения. Кроме того, часть пола под его брюками тоже оставалась сухой. Когда он садился, крови на полу не было, она натекла потом. Только в том случае, если бы Танкис сел… после того, как вскрыл себе вены , брюки у него были бы испачканы сзади. Я понятно объясняю? Кровь свертывается, густеет на воздухе за считанные минуты… Если разрезы сделаны уверенной рукой, то сразу же начинается обильное и непрерывное кровотечение. Но для потери сознания должно пройти минут десять, а то и больше. Это вне всяких сомнений.
* * *
«Вне всяких сомнений». Иногда мне хотелось бы, чтобы и я мог произнести эту фразу без горечи. Мне хотелось бы, чтобы существовала правда простая и чистая, как большая чашка молока… Наталино Орру – прекрасный человек, но ему свойственно все всегда упрощать. Так, например, он поставил диагноз «несварение желудка», когда случился перитонит, чуть не стоивший больному жизни. Просто болит живот – вот что он постановил. Но не тут-то было, больной оказался сыном одного влиятельного лица, а тому этот недосмотр пришелся не по вкусу. И он обратился ко мне. Как я только не уговаривал потерпевшего отказаться от возбуждения дела – и кнутом и пряником. В конце концов мы сошлись на выговоре с порицанием. Тогда же мне пришлось отправиться в клинику к Наталино Орру. Я сообщил, что ему удалось избежать возбуждения дела по поводу преступной халатности только потому, что мальчик поправился, слава богу. Его отец отказался от обращения в суд, но не от устного предупреждения на будущее, каковое он и передает через меня. Это было года три-четыре назад.
Наталино тогда посмотрел на меня с самым недоверчивым выражением лица, на которое был способен, и заявил, что никакой ошибки быть не могло: перитонит или несварение – все равно болит живот, вне всяких сомнений…
Итак, вернемся к разговору о правде. В чем правда? Молодой человек лишает себя жизни в тюрьме, и в том нет никаких сомнений. Иногда я ловлю себя на мысли: чтобы не иметь никаких сомнений, столько всего надо знать, что целой жизни не хватит.
А я не вполне уверен в том, что вообще способен не сомневаться.
По этой причине мне надо повидаться с тюремным надзирателем Каррусом.
Я пошел повидаться с ним в тюрьму Ротонду, там мне сказали, что он был в ночной смене. А еще мне сказали, что он выйдет на смену только после обеда, но я не мог ждать.
Я не хотел ждать. Бустиа, разрази тебя гром: какой ты недоверчивый и нетерпеливый!
Итак, я попросил адрес охранника и отправился к нему, надеясь только на одно: он должен помнить, что мы несколько раз виделись.
* * *
Я помедлил несколько мгновений перед дверью. Потом все же постучал. Мне открыл сам Каррус.
– Гспадин-авокат, входите! Что вас привело в наши края? – Кармело Каррус говорил глуховатым голосом; похоже, он только что проснулся, хотя дело уже шло к полудню.
– Я вас побеспокоил?
– Какое там беспокойство! Входите, входите! Нери, принеси гспадину-авокату что-нибудь выпить.
– Нет, спасибо, я ничего не буду… Считайте, что вы меня уже угостили… Я ненадолго, я тебя побеспокоил, только чтобы кое о чем тебя спросить, а потом я не буду тебе мешать, отдыхай, мне сказали, что ты после ночной смены…
– Эх, гспадин-авокат, после пятнадцати лет службы привыкаешь мало спать, с моей-то работой я иногда сам задумываюсь: может, это я заключенный, а они, там, за решеткой, – мои тюремщики?
– Я пришел по поводу того парня, Танкиса, ты нашел его мертвым в камере…
– Мне говорили, что вы этим делом занимаетесь. Да рассказать-то вам мне почти нечего: я пришел его будить, а он уже мертвый. Вот ведь бедолага горемычный! Гспадин-авокат, уж я мертвяков в жизни своей нагляделся, но чтоб столько кровищи было…
– Как ты его нашел, опиши точнее.
– Каким я нашел покойника?… Он тихим таким казался, гспадин-авокат…
– Ты меня не понял, я хочу сказать, как он лежал, в какой именно позе он был, когда ты его обнаружил?
– Он лежал на земле, гспадин-авокат, вот так руки раскинул… А вокруг все кровища, две лужи, круглые такие, как от масла, ежели вот вы масло разольете на полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29