Бреются немецкими бритвами знаменитой фирмы «Золинген», глядятся в круглые девичьи зеркальца.
Одному танкисту стало невтерпеж дожидаться своей очереди на мытье, да и ведро у него было дырявое, он плюнул, закрутил полотенце на галифе по ремню и отправился искать ручей.
А земля такая живая, такая старательно-бесконечная.
В оставленные немцем окопы струйками натекает песок, он чудесно звенит, и в нем семена: черненькие, серенькие, рыжие, с хвостиками, с парашютами, с крючочками и просто так, в глянцевитой кожурке. Воронки на теле своем земля залила водой. И от влажного бока земли уже отделилось нечто такое, что оживет и даст жизнь быстро сменяющимся поколениям.
Мальчишка сидел у ручья. Возле него копошили землю две сухогрудые курицы. Неподалеку кормился бесхвостый петух. Хвост он потерял в недавнем неравном бою, потому злобно сверкал неостывшим глазом и тут же, опечаленный и сконфуженный, стыдливо приседал перед курицами, что-то доказывая и обещая.
- Здорово, воин, - сказал мальчишке танкист. - Как тут у нас настроение по женской части?
Мальчишка то ли не понял, то ли нарочно промолчал.
- Я говорю, девки у вас веселые? - переспросил танкист.
Мальчишка поднялся серьезный и сморщенный. Покачнулся на тонких ногах. Он был худ, худая одежда на нем, залатанная и все равно в дырах.
- Зачем тебе девки?
Танкист засмеялся:
- Побалакать с девками всегда интересно. Поспрашивать о том о сем. Короче говоря, девки есть девки. - И чтобы укрепить свое взрослое положение над этим сопливым жидконогим шкетом, танкист щедро повел рукой и произнес добрым басом: - А ты гуляй, малый, гуляй. Теперь не опасно гулять.
- А я не гуляю. Я курей пасу.
Танкист воевал первый год. Поэтому все невоенное казалось ему незначительным, но тут зацепило его, словно он оцарапался обо что-то невидимое и невероятное.
- Делать тебе нечего. Курица червяков ест. Зачем их пасти? Пусть едят и клюют что найдут.
Мальчишка отогнал куриц от ручья и сам отошел.
- Ты, может, меня боишься? - спросил танкист.
- Я не пугливый. А по деревне всякие люди ходят.
Танкист запунцовел от шеи и сухо крякнул, сообразив, что и в будущем потребуется ему сила и выдержка для разговоров с невоенным населением.
Петух косил на танкиста разбойничьим черным глазом - видать, лихой был когда-то, он шипел, и грозился, и отворачивал свой горемычный хвост, готовый, чуть что, уносить свое мясо и лётом, и скоком, и на рысях.
- Мужики - они все могут есть, хоть ворону съедят. А у Маруськи нашей и у Сережки Татьяниного ноги свело от рахита. Им яйца нужно есть куриные… Тамарку Сучалкину кашель бьет - ей молока бы…
Маленький был мальчишка, лет семи-восьми, но танкисту внезапно показалось, что перед ним либо старый совсем человек, либо бог, не поднявшийся во весь рост, не раздавшийся плечами в сажень, не накопивший зычного голоса от голодных пустых харчей и болезней.
Танкист подумал: «Война чертова».
- Хочешь, я тебя угощу? У меня в танке пайковый песок есть - сахарный.
Мальчишка кивнул: угости, мол, если не жалко. Когда танкист побежал через луговину к своей машине, мальчишка крикнул ему:
- Ты в бумажку мне нагреби. Мне терпеть будет легче, а то я его весь слижу с ладошки и другим не достанется.
Танкист принес мальчишке сахарного песку в газетном кульке. Сел рядом с ним подышать землей и весенними нежными травами.
- А батька где? - спросил он.
- На войне. Где же еще?
- Мамка?
- А в поле. Она с бабами пашет под рожь. Еще позалетошным годом, когда фашист наступал, ее председателем выбрали. А у других баб ребятишки слабые - они их за юбку держат. А у нас я да Маруська. Маруська маленькая, а я не капризный, со мной свободно. Мамке деда Савельева дали в помощники. Ходить он совсем устарел. Он погоду костями чувствует. Говорит, когда пахать, когда сеять, когда картошку садить, только ведь семян все равно мало…
Танкист втянул в себя густой утренний воздух, уже пропитанный запахом танков.
- Давай искупнемся. Я тебя мылом вымою.
- Я не грязный. Мы из золы щелок делаем - тоже моет. А у тебя духовитое мыло?
- Зачем? У меня мыло солдатское, серое, оно лучше духовитого трет.
Мальчишка вздохнул, вроде улыбнулся.
- У духовитого цвет вкусный. Я раз целую печатку украл у одного тут, у немца. Не развернутую еще. Отворотил бумажку - лизнул даже: вдруг сладко? Маруська, так она его сразу в рот. Маленькая еще, глупая.
Танкист разделся, вошел в холодный ручей.
- Снимай одежду, - приказал он. - В ручей не лезь - промерзнешь. Я тебя стану поливать.
- Я не промерзну. Я привыкший. - Мальчишка скинул рубаху и штаны, полез в ручей спиной вперед - голубой, хрупкогрудый, ноги прямо из спинных костей, без круглых мальчишеских ягодиц, широко расставленные, и руки такие же - синюшные, ломкие и красные в пальцах.
Танкист высадил его обратно на берег.
- Совсем в тебе, парень, нету весу. Ни жирины. Холодная вода простудит тебя такого насквозь. - Он плеснул на мальчишку из пригоршни, вторично зачерпнул воды, да и выпустил ее - впалый мальчишкин живот был изукрашен гнойными струпьями.
- Ты не боись. Это на мне не заразное. - Мальчишкины глаза заблестели обидой, в близкой глубине этих глаз остывало что-то и тонуло, тускнея. - Я живот картошкой спалил…
Танкист дохнул, будто кашлянул, будто захотелось ему очистить легкие от горького дыма. Принялся осторожно намыливать мальчишкины плечи.
- Уронил картошку?
- Зачем же ее ронять? Я пусторукий, что ли? Я картошку не выроню… Фронт еще вон где был, вон за тем бугром. Там деревня Засекино. Вы, наверно, по карте знаете. А в нашем Малявине было ихних обозов прорва, и автомобилей, и лошадей с телегами. А немцев самих! Дорога от них зеленая была - густо бежали. Вон где сейчас танк под деревом прячется, два немца картошку варили на костерке. Их кто-то крикнул. Они отлучились. Я картошку из котелка за пазуху…
- Ты что, сдурел?! - крикнул танкист, растерявшись. - Картошка-то с пылу!
- А если она с маслом! У нее помереть какой дух… Плесни мне в глаза, мыло твое шибко щиплет. - Мальчишка глядел на танкиста спокойно и терпеливо. - Я под кустом с целью сидел - может, забудут чего, может, не доедят и остатки выбросят… Я тогда почти всю деревню пешком прошел. Бежать нельзя. У них как бежишь - значит, украл.
Танкист месил мыло в руках.
- Все мыло зазря сомнешь. Давай я тебе спину натру. - Мальчишка наклонился, промыл глаза водой бегучей. - Я у немцев много чего покрал. Один раз даже апельсину украл.
- Ловили тебя?
- Ловили.
- Били?
- А как же. Меня много раз били… Я только харчи крал. Ребятишки маленькие: Маруська наша, и Сережка Татьянин, и Николай. Они как галчата, целый день рты открытые. И Володька был раненый - весь больной. А я над ними старший. Сейчас с ними дед Савельев сидит. Меня к другому делу приставили - курей пасу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36