Командиром роты у них стал Мендель. Он носился по территории, собирал своих людей. Натыкался на кого-нибудь, начинал ругаться:
«Да вселится злой дух в отца твоего отца! Да поглотит тебя земля! Разве ты человек? Нет, ты не человек. Ты скотина!»
Но прошло два-три месяца, и они привыкли к тяжелой работе и к жизни в лагере, насколько к ней можно привыкнуть. С румынами они жили в дружбе. С немцами дела иметь не хотели. Трудности возникали только тогда, когда подходили еврейские праздники. Почти все они были религиозны. В эти дни они просили освобождения от работы. Но ведь если разрешить это одним, то придется разрешить и другим. А поскольку в лагере было много различных национальностей и вероисповеданий, то исключения делать было нельзя. Я решила пока что обойти этот вопрос. Время лучший лекарь.
Богослужение
Когда в лагере появились «суздальцы», пришлось позаботиться и о воскресных богослужениях. Они привели с собой пастора, протестанта. Я попросила его к себе. Передо мной стоял щупленький, съежившийся человечек. Он отказался присесть. Я сказала ему:
«Если хотите служить службу, можете воспользоваться столовой». А он ответил мне: «На коммунистов работать не буду».
«Вы часом не спятили? Нам ведь богослужение не нужно. Оно нужно вашим соотечественникам. Эх вы! Проповедуете любовь, а сами источаете ненависть. Такие ненавистники? плохие пастыри душ. Идите!»
Я направилась к Петрову в лагерь номер один. Может быть, тот что посоветует. Может, в этом большом лагере я найду духовное лицо. Выхожу из ворот и вижу: стоит пленный и просит часового разрешить ему пройти. Тот звонит майору. Я беру у него трубку. Этому пленному разрешают пройти в лагерь, если я провожу его. Он говорит на ломаном немецком языке. Узнаю, что он итальянец. Хочет рассказать свою историю, но мы уже пришли.
«Товарищ майор, вот тут один добровольно просится в лагерь».
«Наверное, сошел с ума»,? ухмыляется майор.
«Сошел, сошел,? отвечает итальянец по-русски.? Я как раз из сумасшедшего дома убежал, здесь, во Владимире. Меня хотели выписывать и отправить назад в Суздаль. Но я не хочу в Суздаль. Там я снова сойду с ума. Я хочу здесь остаться и работать. Ведь здесь есть и итальянцы, не правда ли? Я могу с ними работать. Я антифашист».
Майор разрешает принять его в лагерь. Я иду к Петрову. По дороге я размышляю. Этот человек словно послан мне богом! Производит хорошее впечатление. До сих пор мучилась, не знала, как быть с шестьюдесятью итальянцами. А он может стать мне опорой. Позднее я попробовала учиться у этого антифашиста итальянскому языку. Но вскоре бросила. Времени нет! Времени нет! Никогда не было у меня времени для себя.
Петрова я не видела почти целую неделю. Мы сердечно поздоровались. Я рассказала ему о своих трудностях с религией.
«О, тут я опередил вас. У нас в последнее воскресенье была служба. Теперь будем проводить ее регулярно. До обеда молимся, после обеда занимаемся спортом. Так, чтобы каждому угодить».
«Признаю, Саша, что здесь я отстала. Не можешь ли ты мне помочь?» Неожиданно я перешла с ним на ты. Очень уж славный парень.
«Ну что ж, одного попа я тебе дам! У нас здесь двое. Но придется их самих спросить. Сейчас позовем сюда».
В комнату входят двое. Остаются у двери, вежливо здороваются. Петров приглашает их сесть. Тот, что постарше, баварец с лысиной и круглым добродушным лицом, католический священник. Тот, что помоложе, высокий, бледный, протестантский пастор. Мы беседуем. «Оба настроены к нам лояльно,? замечает Петров.? Они сожалеют, но вынуждены отклонить мое приглашение. Они не могут оставить здесь свою паству. Но согласны время от времени, особенно в праздничные дни, посещать наш лагерь. У них есть все для богослужения, включая красное вино и облатки для причастия».
Я с удивлением спрашиваю: «Откуда это у вас?»
Оба смотрят на лейтенанта.
«Скажите, не бойтесь»,? подбадривает их Петров.
«Господин лейтенант был так любезен и показал нам здешние великолепные церкви. Мы познакомились с попом. Он нам помогает. Если нам что нужно, мы можем пойти к нему. Даже без конвоя».
Мы договариваемся, что через воскресенье устроим у нас службу. Что касается следующего воскресенья, то тут у меня свои планы.
Сто пятьдесят человек идут купаться
На следующее воскресенье в восемь утра сто пятьдесят человек с песнями маршируют из лагеря. Их сопровождает только одна женщина. Больше никто. Это лучшие рабочие главного лагеря. В их числе антифашистский актив. И некоторые «суздальцы». Из выпускников антифашистской школы я взяла с собой только троих. Все эти люди заслужили трудом своим хоть раз насладиться природой и искупаться в реке. До реки идти через весь город. Больше часа, даже быстрым маршем.
В центре города рынок. Мы делаем крюк и идем туда. Пленные хотят кое-что купить. Я даю им тридцать минут времени. Большинство набрасывается на фрукты, которых они уже давно не ели. Некоторые покупают сало, лук, творог, крутые яйца. Хлеб у них есть с собой. Махорка тоже. Конечно, проходит гораздо больше, чем полчаса, пока я не собираю всех снова. Ведь им хочется сначала на все поглядеть. Я могу это понять. Я тоже сначала прицениваюсь, когда прихожу на рынок.
Я наблюдаю, как ведут себя военнопленные, как относятся к населению. И могу сказать? очень хорошо. Если бы кто-нибудь вел себя иначе, ему пришлось бы вернуться. Я бы отправила его в лагерь помер пять, который находится в городе. Здесь ему пришлось бы сидеть и потеть, вместо того чтобы искупаться в Клязьме. Тут бы у него было время подумать о своем поведении, пока мы не захватили бы его вечером домой.
Стоит прекрасное бабье лето. Вода еще теплая. Но там, где мы собирались купаться, не растет ни деревца, ни кустика. Мужчинам негде раздеться или переодеться. Мне приходится отойти подальше. С собой я беру трех выпускников антифашистской школы: Фрица Ш., Вилли Ш. и Гейнца Ш. Мне хочется познакомиться с их жизнью, узнать подробно об их службе в вермахте, какой путь прошли они в плену. И тут же подумать, как их использовать. Долгих раздумий позволить себе не могу. Их помощь мне очень нужна. Антифашистская школа их многому научила. Она оказала влияние и на их характер. Очень помогли в этом откровенные беседы, критика и самокритика. И в наших лагерях мы этого придерживаемся. Пока что я занимаюсь с ними каждый день. Теперь они должны работать самостоятельно, воспитывать других. Получится ли у них? Думаю, да.
Впрочем, один из этих парней сразу же оказался ни на что не годным. Очень неустойчивый в политическом отношении, он уклонялся от тяжелой физической работы. А был еще сравнительно молодым и полным сил. Единственно, что он охотно делал,? мыл полы в столовой. Ведь за это ему давали добавку. Иными словами, кашист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
«Да вселится злой дух в отца твоего отца! Да поглотит тебя земля! Разве ты человек? Нет, ты не человек. Ты скотина!»
Но прошло два-три месяца, и они привыкли к тяжелой работе и к жизни в лагере, насколько к ней можно привыкнуть. С румынами они жили в дружбе. С немцами дела иметь не хотели. Трудности возникали только тогда, когда подходили еврейские праздники. Почти все они были религиозны. В эти дни они просили освобождения от работы. Но ведь если разрешить это одним, то придется разрешить и другим. А поскольку в лагере было много различных национальностей и вероисповеданий, то исключения делать было нельзя. Я решила пока что обойти этот вопрос. Время лучший лекарь.
Богослужение
Когда в лагере появились «суздальцы», пришлось позаботиться и о воскресных богослужениях. Они привели с собой пастора, протестанта. Я попросила его к себе. Передо мной стоял щупленький, съежившийся человечек. Он отказался присесть. Я сказала ему:
«Если хотите служить службу, можете воспользоваться столовой». А он ответил мне: «На коммунистов работать не буду».
«Вы часом не спятили? Нам ведь богослужение не нужно. Оно нужно вашим соотечественникам. Эх вы! Проповедуете любовь, а сами источаете ненависть. Такие ненавистники? плохие пастыри душ. Идите!»
Я направилась к Петрову в лагерь номер один. Может быть, тот что посоветует. Может, в этом большом лагере я найду духовное лицо. Выхожу из ворот и вижу: стоит пленный и просит часового разрешить ему пройти. Тот звонит майору. Я беру у него трубку. Этому пленному разрешают пройти в лагерь, если я провожу его. Он говорит на ломаном немецком языке. Узнаю, что он итальянец. Хочет рассказать свою историю, но мы уже пришли.
«Товарищ майор, вот тут один добровольно просится в лагерь».
«Наверное, сошел с ума»,? ухмыляется майор.
«Сошел, сошел,? отвечает итальянец по-русски.? Я как раз из сумасшедшего дома убежал, здесь, во Владимире. Меня хотели выписывать и отправить назад в Суздаль. Но я не хочу в Суздаль. Там я снова сойду с ума. Я хочу здесь остаться и работать. Ведь здесь есть и итальянцы, не правда ли? Я могу с ними работать. Я антифашист».
Майор разрешает принять его в лагерь. Я иду к Петрову. По дороге я размышляю. Этот человек словно послан мне богом! Производит хорошее впечатление. До сих пор мучилась, не знала, как быть с шестьюдесятью итальянцами. А он может стать мне опорой. Позднее я попробовала учиться у этого антифашиста итальянскому языку. Но вскоре бросила. Времени нет! Времени нет! Никогда не было у меня времени для себя.
Петрова я не видела почти целую неделю. Мы сердечно поздоровались. Я рассказала ему о своих трудностях с религией.
«О, тут я опередил вас. У нас в последнее воскресенье была служба. Теперь будем проводить ее регулярно. До обеда молимся, после обеда занимаемся спортом. Так, чтобы каждому угодить».
«Признаю, Саша, что здесь я отстала. Не можешь ли ты мне помочь?» Неожиданно я перешла с ним на ты. Очень уж славный парень.
«Ну что ж, одного попа я тебе дам! У нас здесь двое. Но придется их самих спросить. Сейчас позовем сюда».
В комнату входят двое. Остаются у двери, вежливо здороваются. Петров приглашает их сесть. Тот, что постарше, баварец с лысиной и круглым добродушным лицом, католический священник. Тот, что помоложе, высокий, бледный, протестантский пастор. Мы беседуем. «Оба настроены к нам лояльно,? замечает Петров.? Они сожалеют, но вынуждены отклонить мое приглашение. Они не могут оставить здесь свою паству. Но согласны время от времени, особенно в праздничные дни, посещать наш лагерь. У них есть все для богослужения, включая красное вино и облатки для причастия».
Я с удивлением спрашиваю: «Откуда это у вас?»
Оба смотрят на лейтенанта.
«Скажите, не бойтесь»,? подбадривает их Петров.
«Господин лейтенант был так любезен и показал нам здешние великолепные церкви. Мы познакомились с попом. Он нам помогает. Если нам что нужно, мы можем пойти к нему. Даже без конвоя».
Мы договариваемся, что через воскресенье устроим у нас службу. Что касается следующего воскресенья, то тут у меня свои планы.
Сто пятьдесят человек идут купаться
На следующее воскресенье в восемь утра сто пятьдесят человек с песнями маршируют из лагеря. Их сопровождает только одна женщина. Больше никто. Это лучшие рабочие главного лагеря. В их числе антифашистский актив. И некоторые «суздальцы». Из выпускников антифашистской школы я взяла с собой только троих. Все эти люди заслужили трудом своим хоть раз насладиться природой и искупаться в реке. До реки идти через весь город. Больше часа, даже быстрым маршем.
В центре города рынок. Мы делаем крюк и идем туда. Пленные хотят кое-что купить. Я даю им тридцать минут времени. Большинство набрасывается на фрукты, которых они уже давно не ели. Некоторые покупают сало, лук, творог, крутые яйца. Хлеб у них есть с собой. Махорка тоже. Конечно, проходит гораздо больше, чем полчаса, пока я не собираю всех снова. Ведь им хочется сначала на все поглядеть. Я могу это понять. Я тоже сначала прицениваюсь, когда прихожу на рынок.
Я наблюдаю, как ведут себя военнопленные, как относятся к населению. И могу сказать? очень хорошо. Если бы кто-нибудь вел себя иначе, ему пришлось бы вернуться. Я бы отправила его в лагерь помер пять, который находится в городе. Здесь ему пришлось бы сидеть и потеть, вместо того чтобы искупаться в Клязьме. Тут бы у него было время подумать о своем поведении, пока мы не захватили бы его вечером домой.
Стоит прекрасное бабье лето. Вода еще теплая. Но там, где мы собирались купаться, не растет ни деревца, ни кустика. Мужчинам негде раздеться или переодеться. Мне приходится отойти подальше. С собой я беру трех выпускников антифашистской школы: Фрица Ш., Вилли Ш. и Гейнца Ш. Мне хочется познакомиться с их жизнью, узнать подробно об их службе в вермахте, какой путь прошли они в плену. И тут же подумать, как их использовать. Долгих раздумий позволить себе не могу. Их помощь мне очень нужна. Антифашистская школа их многому научила. Она оказала влияние и на их характер. Очень помогли в этом откровенные беседы, критика и самокритика. И в наших лагерях мы этого придерживаемся. Пока что я занимаюсь с ними каждый день. Теперь они должны работать самостоятельно, воспитывать других. Получится ли у них? Думаю, да.
Впрочем, один из этих парней сразу же оказался ни на что не годным. Очень неустойчивый в политическом отношении, он уклонялся от тяжелой физической работы. А был еще сравнительно молодым и полным сил. Единственно, что он охотно делал,? мыл полы в столовой. Ведь за это ему давали добавку. Иными словами, кашист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97