— Стрелка спидометра дрожала на 170. Энтони напевал:
— Я с тобой, и ты со мной, — они были одни в огромном сером автомобиле.
— Может, оставим его у кого-нибудь? — сказал Энтони. — Пусть наконец проведет интересную ночку. — Он насвистывал меланхолический мотив; из автомобильного чрева тонкий звук струился на дорогу, словно шелковая паучья нить.
— Тогда ты не получишь своих комиссионных.
— Верно.
Некоторое время они ехали рядом с железнодорожным полотном; навстречу бесшумно вылетела электричка, вильнула в сторону, полыхнув по рельсам голубой молнией; впереди помигивал красный свет фонаря. За возвышением светлело небо, хотя для их фар это было далеко, и действительно: когда дорога свернула, они увидели два подъемных крана по обе стороны полотна и огромную ферму трехпролетного моста через пути. Рабочую площадку освещали дуговые лампы; на перекрытиях, свесив ноги, сидели рабочие и затягивали гайки. В тридцати футах под ними на земле валялись ломы, винты, ржавые кронштейны. Энтони притормозил, и Крог проснулся. — Остановитесь, — сказал он. — Это новый мост. Хочу посмотреть.
Среди наваленного железа осторожно пробирался коренастый человек в потрепанном коричневом костюме и с перебитым носом. — Кронштейны 145, 141 и 137, — крикнул он; рабочий бросил сверху конец веревки и, перебирая руками, спустился вниз.
Подъемный кран качнулся, в клубах пара повис захват, и рабочий стал грузить заржавленные металлические прямоугольники. Раскачиваясь, связка повисла над автомобилем Крога.
— Они еще пользуются английскими кронштейнами, — сказал Крог. — Видите марку? Чепстоу.
Люди работали спокойно, без спешки, тихо переговариваясь. Их связывали веревки, стальные перекладины, общая задача; за шеренгой дуговых прожекторов тускло светились фары серого автомобиля. Энтони выключил двигатель, и в машине сразу похолодало. Их не замечали, их присутствие никому не мешало. — Подойди на минутку, Эрик, — позвал мастер; рабочий в рваных штанах шагнул с ним в темноту за прожекторами, и, перебирая болты, они принялись что-то разыскивать в железной свалке. — Какие, ты сказал, кронштейны? — крикнул рабочий с дальней перекладины. — 145, 141 и 137, — ответил мастер. — Подними зад, там же написано, — и все добродушно рассмеялись, празднуя свою сплоченность против холода, темноты и смерти, которая таилась в упавшем болте, в ржавом металле, в перетершейся веревке.
— Я когда-то сам работал на мосту, — сказал Крог и открыл дверцу. — Хочу поговорить с мастером. — И неуклюже застыл у автомобиля — в вечернем костюме, с меховым пальто на руке. — Мой мост был побольше этого, — обронил он.
— Помоги мне тут, Эрик, — проходя перед машиной, сказал мастер; карманы его жилета распухли от бумаг. Он сдвинул назад мягкую шляпу, открыв запачканный лоб, и высморкался. — Куда ты девал пятьдесят седьмые болты? — Не пятьдесят седьмые. Сорок третьи, ты хочешь сказать, — возразил рабочий.
Мастер вынул из нагрудного кармана бумажку.
— Ошибаешься. Как раз пятьдесят седьмые.
— Так эти там.
Шагая по шпалам, мастер направился в сторону Крога. Во рту у него была сигарета. Он шарил глазами по сторонам и в ярком свете ламп казался маленьким и щуплым. За ним неотступно следовал рабочий в рваных серых штанах, а с фермы подсказывали, что болты не там, а подальше, еще немного пройти.
— Дай спичку, друг. — Крог переложил пальто на другую руку и ощупал карманы белого жилета. — Простите, — сказал он, — кажется, я… — Возьми, — сказал задний рабочий. — Лови. — Мастер поймал коробку, зажег спичку, оберегая огонь в сложенных ладонях. В ночной темноте яркие прожекторы крупным планом выхватили его руки: тупые, искривленные ревматизмом пальцы, на левой руке одного недостает. К таким рукам полагалось иметь не моложавую замызганную физиономию с перебитым носом, а что-нибудь жестче, старше и суше.
— Добрый вечер, — сказал Крог.
— Добрый вечер, — обронил мастер, продолжая с напарником искать пятьдесят седьмые болты.
Крог вернулся к машине, вошел и сел. — Я содрал руку, — сказал он. — Поедем дальше. Маленький все-таки мост. — Топыря белый галстук, он глубоко уселся рядом с Энтони. — Они работают ночью из-за поездов, — объяснил он. — Кронштейны у них те же, из Чепстоу. Как мало все меняется. — Но сам он переменился, думала Кейт. Ее расстроила эта сцена: и как его захватила работа, и как не оказалось спичек, когда попросили, и как не нашлось слов объясниться. Они медленно объехали рабочую площадку, но Крог не оглянулся: там все по-старому, а он давно другой.
— Продолжим семейный вечер, — объявил Энтони.
Кейт рассмеялась. — Совершенно верно, — сказала она, — семейный вечер. Такая же зеленая скука. — Она думала: он наш, он вроде нас ищет для себя прочного положения, он никакое не будущее и сам по себе ничего особенного, он в точности, как все мы, и тоже не на своем месте. — Ну, держись! — выжав до предела газ, Энтони чуть не вскинул автомобиль на дымы. — Гулять так гулять. Скучный вечер, говоришь? Ты еще не знаешь, какой я заказал ужин.
— Это, наверное, когда я стакан разбил, — сказал Крог, осторожно трогая ладонь.
Кейт склонилась над его плечом (у нас семейный вечер, он такой же, как все мы, я им пользовалась, теперь он мною пользуется, а вообще он наш, тоже из последних сил цепляется) и попросила:
— Милый, покажи мне руку. — Она разорвала носовой платок, вымазала его кольд-кремом. Потом бережно подняла его руку, приложила к ней платок — бедный, как долго он шел, как он устал, а они его не замечали, не желали признать своим, унизили. Она крепко перевязала ему руку и обняла за шею: семейный вечер, не грех побыть и доброй, теперь мы все трое связаны одной веревочкой, свой своего не выдаст.
***
Подминая под себя воздух, самолет датской королевской компании оторвался от земли; в окошко было видно, как огромное резиновое колесо дважды подскочило на косматой траве и неподвижно повисло над ярким, сверкающим зданием аэровокзала, над белыми крышами; словно пуговицы на светло-зеленом пиджаке, выстроились неподалеку от моря нефтяные цистерны. Фред Холл запихал в уши вату, летчик сменил фуражку с золотым шитьем на маленькую черную пилотку. Все это напоминало приготовления к какому-то важному делу. Дверь в летную кабину была открыта. На уровне глаз пассажира виднелись ноги пилота, еще выше — голубая полусфера безоблачного неба. Воздушные потоки разом поднимали самолет на пятьдесят футов, словно толчком гигантского кулака. Фред Холл раскрыл «Bagatelle» «"Мелочи" (фр.)». Внизу неторопливым червяком уползал Зюдер-Зее; скорости не чувствовалось; залив казался серой лужей в чернильных пятнах, и только какой-то островок сиротливо белел в этом унылом киселе. Самолет набирал высоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Я с тобой, и ты со мной, — они были одни в огромном сером автомобиле.
— Может, оставим его у кого-нибудь? — сказал Энтони. — Пусть наконец проведет интересную ночку. — Он насвистывал меланхолический мотив; из автомобильного чрева тонкий звук струился на дорогу, словно шелковая паучья нить.
— Тогда ты не получишь своих комиссионных.
— Верно.
Некоторое время они ехали рядом с железнодорожным полотном; навстречу бесшумно вылетела электричка, вильнула в сторону, полыхнув по рельсам голубой молнией; впереди помигивал красный свет фонаря. За возвышением светлело небо, хотя для их фар это было далеко, и действительно: когда дорога свернула, они увидели два подъемных крана по обе стороны полотна и огромную ферму трехпролетного моста через пути. Рабочую площадку освещали дуговые лампы; на перекрытиях, свесив ноги, сидели рабочие и затягивали гайки. В тридцати футах под ними на земле валялись ломы, винты, ржавые кронштейны. Энтони притормозил, и Крог проснулся. — Остановитесь, — сказал он. — Это новый мост. Хочу посмотреть.
Среди наваленного железа осторожно пробирался коренастый человек в потрепанном коричневом костюме и с перебитым носом. — Кронштейны 145, 141 и 137, — крикнул он; рабочий бросил сверху конец веревки и, перебирая руками, спустился вниз.
Подъемный кран качнулся, в клубах пара повис захват, и рабочий стал грузить заржавленные металлические прямоугольники. Раскачиваясь, связка повисла над автомобилем Крога.
— Они еще пользуются английскими кронштейнами, — сказал Крог. — Видите марку? Чепстоу.
Люди работали спокойно, без спешки, тихо переговариваясь. Их связывали веревки, стальные перекладины, общая задача; за шеренгой дуговых прожекторов тускло светились фары серого автомобиля. Энтони выключил двигатель, и в машине сразу похолодало. Их не замечали, их присутствие никому не мешало. — Подойди на минутку, Эрик, — позвал мастер; рабочий в рваных штанах шагнул с ним в темноту за прожекторами, и, перебирая болты, они принялись что-то разыскивать в железной свалке. — Какие, ты сказал, кронштейны? — крикнул рабочий с дальней перекладины. — 145, 141 и 137, — ответил мастер. — Подними зад, там же написано, — и все добродушно рассмеялись, празднуя свою сплоченность против холода, темноты и смерти, которая таилась в упавшем болте, в ржавом металле, в перетершейся веревке.
— Я когда-то сам работал на мосту, — сказал Крог и открыл дверцу. — Хочу поговорить с мастером. — И неуклюже застыл у автомобиля — в вечернем костюме, с меховым пальто на руке. — Мой мост был побольше этого, — обронил он.
— Помоги мне тут, Эрик, — проходя перед машиной, сказал мастер; карманы его жилета распухли от бумаг. Он сдвинул назад мягкую шляпу, открыв запачканный лоб, и высморкался. — Куда ты девал пятьдесят седьмые болты? — Не пятьдесят седьмые. Сорок третьи, ты хочешь сказать, — возразил рабочий.
Мастер вынул из нагрудного кармана бумажку.
— Ошибаешься. Как раз пятьдесят седьмые.
— Так эти там.
Шагая по шпалам, мастер направился в сторону Крога. Во рту у него была сигарета. Он шарил глазами по сторонам и в ярком свете ламп казался маленьким и щуплым. За ним неотступно следовал рабочий в рваных серых штанах, а с фермы подсказывали, что болты не там, а подальше, еще немного пройти.
— Дай спичку, друг. — Крог переложил пальто на другую руку и ощупал карманы белого жилета. — Простите, — сказал он, — кажется, я… — Возьми, — сказал задний рабочий. — Лови. — Мастер поймал коробку, зажег спичку, оберегая огонь в сложенных ладонях. В ночной темноте яркие прожекторы крупным планом выхватили его руки: тупые, искривленные ревматизмом пальцы, на левой руке одного недостает. К таким рукам полагалось иметь не моложавую замызганную физиономию с перебитым носом, а что-нибудь жестче, старше и суше.
— Добрый вечер, — сказал Крог.
— Добрый вечер, — обронил мастер, продолжая с напарником искать пятьдесят седьмые болты.
Крог вернулся к машине, вошел и сел. — Я содрал руку, — сказал он. — Поедем дальше. Маленький все-таки мост. — Топыря белый галстук, он глубоко уселся рядом с Энтони. — Они работают ночью из-за поездов, — объяснил он. — Кронштейны у них те же, из Чепстоу. Как мало все меняется. — Но сам он переменился, думала Кейт. Ее расстроила эта сцена: и как его захватила работа, и как не оказалось спичек, когда попросили, и как не нашлось слов объясниться. Они медленно объехали рабочую площадку, но Крог не оглянулся: там все по-старому, а он давно другой.
— Продолжим семейный вечер, — объявил Энтони.
Кейт рассмеялась. — Совершенно верно, — сказала она, — семейный вечер. Такая же зеленая скука. — Она думала: он наш, он вроде нас ищет для себя прочного положения, он никакое не будущее и сам по себе ничего особенного, он в точности, как все мы, и тоже не на своем месте. — Ну, держись! — выжав до предела газ, Энтони чуть не вскинул автомобиль на дымы. — Гулять так гулять. Скучный вечер, говоришь? Ты еще не знаешь, какой я заказал ужин.
— Это, наверное, когда я стакан разбил, — сказал Крог, осторожно трогая ладонь.
Кейт склонилась над его плечом (у нас семейный вечер, он такой же, как все мы, я им пользовалась, теперь он мною пользуется, а вообще он наш, тоже из последних сил цепляется) и попросила:
— Милый, покажи мне руку. — Она разорвала носовой платок, вымазала его кольд-кремом. Потом бережно подняла его руку, приложила к ней платок — бедный, как долго он шел, как он устал, а они его не замечали, не желали признать своим, унизили. Она крепко перевязала ему руку и обняла за шею: семейный вечер, не грех побыть и доброй, теперь мы все трое связаны одной веревочкой, свой своего не выдаст.
***
Подминая под себя воздух, самолет датской королевской компании оторвался от земли; в окошко было видно, как огромное резиновое колесо дважды подскочило на косматой траве и неподвижно повисло над ярким, сверкающим зданием аэровокзала, над белыми крышами; словно пуговицы на светло-зеленом пиджаке, выстроились неподалеку от моря нефтяные цистерны. Фред Холл запихал в уши вату, летчик сменил фуражку с золотым шитьем на маленькую черную пилотку. Все это напоминало приготовления к какому-то важному делу. Дверь в летную кабину была открыта. На уровне глаз пассажира виднелись ноги пилота, еще выше — голубая полусфера безоблачного неба. Воздушные потоки разом поднимали самолет на пятьдесят футов, словно толчком гигантского кулака. Фред Холл раскрыл «Bagatelle» «"Мелочи" (фр.)». Внизу неторопливым червяком уползал Зюдер-Зее; скорости не чувствовалось; залив казался серой лужей в чернильных пятнах, и только какой-то островок сиротливо белел в этом унылом киселе. Самолет набирал высоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58