Рассказал, что решение своё принял, не просто так, и что я восхищаюсь подвигами Александра Христофоровича на ратном поле, в турецкую и французскую компании, а более всего восхищён его прозорливостью, выказанной им в докладной записке на имя Александра 1-го, в коей он рассмотрел опасность декабристов ещё за четыре года до событий на Сенатской площади. И хоть известно, что троянцы Кассандру обычно не слушают, но так же известно о том, что Трои уже не существует.
По сему я, как и мой будущий начальник в 21-ом году, вижу опасность загодя и вижу, что на промышленность и торговля идут вперёд и наши купцы оттирают от кормушки английских посредников, а это весьма чревато, знаете ли. Англия сильна купцами своими, коих защищает флот, и золотом своим, которым смущают новое поколение российской молодёжи, делая из них новых декабристов. А мы спокойно смотрим в рот кровожадной до русской крови Европе, и хотим выпустить на волю отточивших в ссылке свою непримиримую ненависть вольнодумцев. Это, напомнил я, может закончиться и закончиться обязательно, канделябром по голове, но на этот раз не пощадят и детей. Знаете, сказал я, как англичане будит действовать? Соберут против нас союзников, выиграют у нас небольшую войну, скорее всего на Черном море, потопят своими паровыми фрегатами к чертям наш военный флот. А затем дадут в десять раз больше золота подросшим декабристам, которые оседлают волну народного гнева из-за проигранной войны. Вот и не будет царя, вот и не будет страны. А в разрушение того лоскутного одеяла, которое некогда было империей, они будут вкладывать лишь малые частички золота, стравливая лоскутки России друг с другом, под шумок, вывозя полезные ископаемые и ценности. И не будет России, как не стало и Трои. Поэтому я буду просить, умолять и заставлять людей строить больше пароходов и «пароходок», даже если меня сошлют в монастырь.
Как говаривал Александр Христофорович одному из наших поэтов – «Прошлое, настоящее и будущее России прекрасно, а кто думает иначе, тот сумасшедший». Но на произнесённую речь Наследника они отреагировали терпимее, и в сумасшедшие меня записывать не спешили. Основы государства я не трогал, а пароходы, ну, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы власть не свергало. Через день отец выглядел больше задумчивым, чем грозным, спорил со мной лишь на счёт смены мундира. Я показал ему мои наброски паровиков, а так же револьвера, объяснил назначение каждой детальки. Сказал, что подчинённых мне жандармов буду вооружать только таким оружием дающим, особенно в условиях близкого боя, большие преимущества. Но вернёмся к дороге, оторвавшись от мыслей о высоком.
4-го сентября, когда мы прибыли в Одессу, тамошние художники-итальянцы уже торговали альбомами с видами города, особенно тех мест его, кои мы должны были посетить. Расположились мы в хорошо обустроенных апартаментах в здании биржи, к которому ходили теперь толпы поздних сентябрьских отдыхающих. Появись мы здесь на месяц раньше, в самый пик летнего сезона, и народу было бы вдвое больше. Но, всё равно, тихое болото местного общества мы расшевелили основательно.
5-го числа императрица, с толпой местных матрон, посетила Преображенский собор.
6-го был большой ужин на 300 персон, кормили богато и вкусно. Вечером опять серьёзно говорил с отцом, на этот раз в присутствии Нессельроде не знающего русского языка вообще, посему говорил с отцом почти исключительно на нём. Когда отец мне приказал перейти на немецкий и уважать гостя, я резонно ответил, что здесь Россия и гость как раз он, не знающий её языка, чем оскорбляет эту землю. Я же являюсь наследником Российского престола, а не прусского. Затем я перешёл на немецкий язык, и спросил графа о том, как продвигаются переговоры Австрии и Англии, за спиной России, о судьбе Чёрного моря. Хотелось бы, мол, узнать подробности оных от якобы поставленного за этим следить человека. Далее я перешёл на родной язык и сообщил о том, что перевожу князя Горчакова в свою свиту. Из службы в Нессельродевском МИДе он уходит, так как все его письма, относительно сговора за спиной России, остаются без рассмотрения. Не обращает на них внимания то начальство, кое, по идее, должно блюсти интересы именно русской державы, а не любой другой. Напомнил случай, когда один из высокопоставленных МИДовцев, поляк по национальности, в 31-ом тут же бросил Россию и переметнулся в стан новоявленных врагов. Далее я сообщил, что Князя я собираюсь использовать в качестве консультанта об истинных намерениях иностранных держав. После этого спокойно удалился, оставив остолбеневшего отца и красного от гнева австрийского шпиона. И хоть я ещё не получил от Князя согласие, но был абсолютно уверен, что после сегодняшней перепалке в старом МИДе его не оставят, съедят-с.
9-го сентября мы покинули сей гостеприимный древний город, а в свите вокруг себя я заметил охлаждение к моей персоне. Не иначе как злобный гном нашептал всем в уши! Ну что же, война так войну, к тому же отчуждение было не полным, ибо многие видели что откровенной опалы со стороны отца нет, что бы там не говорил пруссак, беседы же наши, хоть и были на повышенных тонах, но взаимопонимание постепенно вырисовывалось. Сошлись мы на том, что мне к лицу оба мундира, в одном я буду ходить на службу, а в другом принимать парады гвардейцев. Двойственность, скажите вы, но будете не правы, ибо в царстве правила определяет Царь. Отец был, кажется даже рад этой совместной пикировке, в коей я настоял на своём до конца и не отступил. Для него была важней Россия, держава сильная, а такая, по его мнению, могла быть лишь при сильном Императоре.
10-го мы были уже в Крыму и посетили всей семьёй Балаклавский Георгиевский Монастырь на южной гряде Крымских гор. Обитель сия ведёт своё начало с 890-го года, когда греческий корабль с поселенцами чудом выжил в страшном шторме у этих берегов, в честь этого события на месте нынешнего монастыря поселенцами была организованна маленькая пещерная церковь. Теперь с места бывшей церквушки открывался величественный вид на море, и на большую Георгиевскую скалу, как пик поднимающуюся из морской пучины и увенчанную крестом. С сим воспоминанием перед глазами я и заснул под вечер 11-го.
А долгожданный сон, о, надеюсь, не моём будущем, наконец-то пришёл. Лишь сейчас я понял, что ждал его всем сердцем, ибо без этих снов оставался перед собственной судьбой один на один. Сейчас же дева из других времён почувствовала моё присутствие и бойко отстучала на буквицах:
– Привет, хочешь посмотреть на представление?
Затем переместилась на мягкое кресло и щёлкнула какой-то коробочкой в руке. Загорелся ещё один ящик, в прошлые мои пребывания стоящий потушенным у противоположной стены и не подавая признаков жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
По сему я, как и мой будущий начальник в 21-ом году, вижу опасность загодя и вижу, что на промышленность и торговля идут вперёд и наши купцы оттирают от кормушки английских посредников, а это весьма чревато, знаете ли. Англия сильна купцами своими, коих защищает флот, и золотом своим, которым смущают новое поколение российской молодёжи, делая из них новых декабристов. А мы спокойно смотрим в рот кровожадной до русской крови Европе, и хотим выпустить на волю отточивших в ссылке свою непримиримую ненависть вольнодумцев. Это, напомнил я, может закончиться и закончиться обязательно, канделябром по голове, но на этот раз не пощадят и детей. Знаете, сказал я, как англичане будит действовать? Соберут против нас союзников, выиграют у нас небольшую войну, скорее всего на Черном море, потопят своими паровыми фрегатами к чертям наш военный флот. А затем дадут в десять раз больше золота подросшим декабристам, которые оседлают волну народного гнева из-за проигранной войны. Вот и не будет царя, вот и не будет страны. А в разрушение того лоскутного одеяла, которое некогда было империей, они будут вкладывать лишь малые частички золота, стравливая лоскутки России друг с другом, под шумок, вывозя полезные ископаемые и ценности. И не будет России, как не стало и Трои. Поэтому я буду просить, умолять и заставлять людей строить больше пароходов и «пароходок», даже если меня сошлют в монастырь.
Как говаривал Александр Христофорович одному из наших поэтов – «Прошлое, настоящее и будущее России прекрасно, а кто думает иначе, тот сумасшедший». Но на произнесённую речь Наследника они отреагировали терпимее, и в сумасшедшие меня записывать не спешили. Основы государства я не трогал, а пароходы, ну, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы власть не свергало. Через день отец выглядел больше задумчивым, чем грозным, спорил со мной лишь на счёт смены мундира. Я показал ему мои наброски паровиков, а так же револьвера, объяснил назначение каждой детальки. Сказал, что подчинённых мне жандармов буду вооружать только таким оружием дающим, особенно в условиях близкого боя, большие преимущества. Но вернёмся к дороге, оторвавшись от мыслей о высоком.
4-го сентября, когда мы прибыли в Одессу, тамошние художники-итальянцы уже торговали альбомами с видами города, особенно тех мест его, кои мы должны были посетить. Расположились мы в хорошо обустроенных апартаментах в здании биржи, к которому ходили теперь толпы поздних сентябрьских отдыхающих. Появись мы здесь на месяц раньше, в самый пик летнего сезона, и народу было бы вдвое больше. Но, всё равно, тихое болото местного общества мы расшевелили основательно.
5-го числа императрица, с толпой местных матрон, посетила Преображенский собор.
6-го был большой ужин на 300 персон, кормили богато и вкусно. Вечером опять серьёзно говорил с отцом, на этот раз в присутствии Нессельроде не знающего русского языка вообще, посему говорил с отцом почти исключительно на нём. Когда отец мне приказал перейти на немецкий и уважать гостя, я резонно ответил, что здесь Россия и гость как раз он, не знающий её языка, чем оскорбляет эту землю. Я же являюсь наследником Российского престола, а не прусского. Затем я перешёл на немецкий язык, и спросил графа о том, как продвигаются переговоры Австрии и Англии, за спиной России, о судьбе Чёрного моря. Хотелось бы, мол, узнать подробности оных от якобы поставленного за этим следить человека. Далее я перешёл на родной язык и сообщил о том, что перевожу князя Горчакова в свою свиту. Из службы в Нессельродевском МИДе он уходит, так как все его письма, относительно сговора за спиной России, остаются без рассмотрения. Не обращает на них внимания то начальство, кое, по идее, должно блюсти интересы именно русской державы, а не любой другой. Напомнил случай, когда один из высокопоставленных МИДовцев, поляк по национальности, в 31-ом тут же бросил Россию и переметнулся в стан новоявленных врагов. Далее я сообщил, что Князя я собираюсь использовать в качестве консультанта об истинных намерениях иностранных держав. После этого спокойно удалился, оставив остолбеневшего отца и красного от гнева австрийского шпиона. И хоть я ещё не получил от Князя согласие, но был абсолютно уверен, что после сегодняшней перепалке в старом МИДе его не оставят, съедят-с.
9-го сентября мы покинули сей гостеприимный древний город, а в свите вокруг себя я заметил охлаждение к моей персоне. Не иначе как злобный гном нашептал всем в уши! Ну что же, война так войну, к тому же отчуждение было не полным, ибо многие видели что откровенной опалы со стороны отца нет, что бы там не говорил пруссак, беседы же наши, хоть и были на повышенных тонах, но взаимопонимание постепенно вырисовывалось. Сошлись мы на том, что мне к лицу оба мундира, в одном я буду ходить на службу, а в другом принимать парады гвардейцев. Двойственность, скажите вы, но будете не правы, ибо в царстве правила определяет Царь. Отец был, кажется даже рад этой совместной пикировке, в коей я настоял на своём до конца и не отступил. Для него была важней Россия, держава сильная, а такая, по его мнению, могла быть лишь при сильном Императоре.
10-го мы были уже в Крыму и посетили всей семьёй Балаклавский Георгиевский Монастырь на южной гряде Крымских гор. Обитель сия ведёт своё начало с 890-го года, когда греческий корабль с поселенцами чудом выжил в страшном шторме у этих берегов, в честь этого события на месте нынешнего монастыря поселенцами была организованна маленькая пещерная церковь. Теперь с места бывшей церквушки открывался величественный вид на море, и на большую Георгиевскую скалу, как пик поднимающуюся из морской пучины и увенчанную крестом. С сим воспоминанием перед глазами я и заснул под вечер 11-го.
А долгожданный сон, о, надеюсь, не моём будущем, наконец-то пришёл. Лишь сейчас я понял, что ждал его всем сердцем, ибо без этих снов оставался перед собственной судьбой один на один. Сейчас же дева из других времён почувствовала моё присутствие и бойко отстучала на буквицах:
– Привет, хочешь посмотреть на представление?
Затем переместилась на мягкое кресло и щёлкнула какой-то коробочкой в руке. Загорелся ещё один ящик, в прошлые мои пребывания стоящий потушенным у противоположной стены и не подавая признаков жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70