И сразу все закрутилось-завертелось. На Мироненко, Немтинова, Воронова, Романкова нахлынула масса вопросов, среди которых был главный: без потерь привезти весь личный состав в Харьков. Всю ночь инженер полка готовил к передаче самолеты, Георгий Воронов со штабными работниками укладывал документы, формировал различные команды на перебазирование.
Где-то среди ночи высоко над аэродромом натужно-прерывисто загудел самолет. К такому гулу все привыкли и на него никто бы не обратил внимания. Но неожиданно в темном небе повисли ослепительно яркие точки, и на аэродроме стало видно, как днем. Недобрый признак: если разведчик повесил осветительные бомбы – жди налета. Так оно и вышло: к аэродрому приближался нарастающий гул. А через какие-нибудь две минуты кругом загрохотало, задрожало. К счастью, на этот раз немецкие бомбардировщики меткостью не отличились: ни одна бомба по стоянкам самолетов не попала.
Алексей Немтинов утром собрал политработников и рассказал об их обязанностях во время следования эшелоном.
К вечеру все было готово: самолеты сданы, личный состав разделен на команды по вагонам, назначены начальники команд, их заместители по политчасти, штабные документы упакованы, личное имущество собрано.
С наступлением темноты полк оставил аэродром и отправился на станцию Новозыбков для погрузки. Но организованной, как была разработана штабом, погрузки не получилось: станция подверглась ожесточенному налету. Дрожала, словно во время землетрясения, земля, с треском горели вагоны, от которых взметались в звездное небо длинные огненные языки. Озаренные пламенем пожаров, между вагонами метались багряные силуэты людей. То там, то здесь слышны были крики и стоны раненых.
Только спустя полчаса грохот рвущихся бомб прекратился. Но никто не мог гарантировать, что он не повторится. Надо было немедленно принимать меры безопасности. И люди усердно заработали: подбирали раненых и убитых, из уцелевших вагонов составляли эшелон, куда перегружали сохранившуюся технику и имущество. Прошло немного времени, как в притихшую ночь ворвался пронзительный гудок паровоза и эшелон тронулся на восток. К сожалению, в нем находились не все воины 103-го авиаполка: во время бомбежки многие рассредоточились подальше от станции, а когда на рассвете начали возвращаться, эшелона уже не было.
Тех, кто отстал, возглавил начальник оперативного отделения полка капитан Н. В. Стрих. Он ждал другого эшелона 15 и 16 августа. За это время станция Новозыбков подвергалась неоднократным бомбардировкам. На земле и в воздухе обстановка была очень сложная, поэтому Стрих решил, что надежнее добираться в Харьков отдельными группами, самостоятельно. К счастью, на этом трудном и опасном пути обошлось без потерь.
Когда весь полк собрался в Харькове, поступил приказ, которого никто не ждал: штурманы переводились в другие бомбардировочные части, а летчики и технический состав должны были уехать в Воронеж для освоения новых самолетов – штурмовиков Ил-2.
Из штурманов в полку осталось пять человек, среди них Георгий Новиков. Мироненко перевел его на штабную работу. Георгий Михайлович Воронов в Воронеж не поехал: он отправился из полка на повышение. На должность начальника штаба полка прибыл майор Березовский.
В Воронеже переучивание сразу пошло, как говорят, полным ходом. Командир полка весь день находился на аэродроме, а вечером, уставший от полетов, вместе с начальником штаба и комиссаром полка решал множество «земных» вопросов.
Программа учебы подходила к завершению, когда вышел приказ о реорганизации полков: создавались штурмовые авиационные части, в которые входили только две эскадрильи. Такие организационные меры были продиктованы военной обстановкой и особенностями действий этого рода авиации: штурмовики будут базироваться вблизи линии фронта и не на стационарных, а на полевых аэродромах, как правило, ограниченных размеров. Поэтому полк должен быть негромоздким, чтобы он мог сесть на любом «пятачке», гибким, маневренным в выполнении боевых вылетов и в организации управления. На базе 103-го ближнебомбардировочного были созданы еще два полка, их командирами были назначены капитаны Болдырихин и Володин. Куда улетят вновь созданные полки – никто не знал, поэтому все с тревогой на душе ожидали дня расставания.
Перед отправкой на фронт Вендичанский написал письмо жене:
«Дорогая Оленька! Вот и закончилась моя командировка. Работать пришлось очень много. Но это неплохо: за работой быстро летело время, оно отгоняло тоску по тебе, моя родная. Хотя это не всегда удавалось. Как бы ни был загружен, я всегда находил минуты подумать о тебе, помечтать, вспомнить о тех счастливых днях нашей жизни, которые были совсем недавно.
Олененок ты мой, помнишь, как ты боялась подниматься на «чертовом колесе», а потом на самой верхотуре тебе было так хорошо. И мне вместе с тобой. А как ты была всегда хороша на волейбольной площадке! Да, мы были счастливы! Но проклятая война отобрала на время у нас радость жизни. Оленька! Скоро у меня начнется настоящее дело. Я летаю на такой машине, что фашистская мразь в страхе содрогается от ее появления на поле боя. За наше будущее, Оля, за счастье тысяч таких, как мы с тобой, я буду драться с подлыми фашистами до последнего вздоха. Дорогой мой друг жизни! Не для красивых слов говорю тебе это. Я обещаю на своем грозном самолете бить гитлеровцев беспощадно, свою ненависть я буду изливать на их головы страшным огнем оружия, которое мне вручила Родина. Мы разгромим гитлеровскую Германию, вернемся к своим семьям и заживем еще лучше, чем жили до войны. Я глубоко верю в нашу неизбежную победу.
А пока до свидания, дорогая. До будущей встречи. Обнимаю тебя и целую горячо-горячо.
Всегда твой Иван».
Пройдет более тридцати лет после великого Дня Победы советского народа над гитлеровской Германией. Ольга Ивановна Вендичанская не расстанется с Харьковом. В своей тихой, уютной квартире на улице Гвардейцев Широнинцев, 11, по вечерам она будет коротать время у телевизора. При очередной передаче, посвященной подвигу советских людей в далекие годы Великой Отечественной войны, она – в который раз! – будет вытирать глаза, выплаканные за десятки лет. Потом привычным движением достанет самое дорогое для нее сокровище. Снова и снова перечитает то, что давно знает напамять, слово в слово. Потом бережно положит перед собой на стол исписанный простым карандашом лист бумаги и сердцем почувствует присутствие самого дорогого человека, поговорит с ним нежно. Ей станет тепло и хорошо, как когда-то давным-давно. Она будет беречь это письмо до конца своей жизни, потому что от Вани оно было последним.
Это будет через многие годы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85