Чиун понимал, что он взял под свою опеку величайшего Мастера, истинное воплощение Шивы-Дестроера.
Чиун все сердце вложил в обучение Римо, и Римо постепенно овладевал премудростями Синанджу. И вот он сам стал Мастером, связанным с деревней традициями и честью.
Чиуну и в голову не могло прийти, что согласие Римо поселиться в Синанджу станет для старого Мастера самой большой болью в жизни: неблагодарные односельчане игнорировали его, Римо забросил его ради девчонки. И вот все, ради чего он жил, обратилось в прах.
Не решаясь даже самому себе признаться в своем горе, он отправился в Америку и хитростью заставил Харолда Смита подписать с ним годовой контракт. Он был уверен, что Римо последует за ним, и не ошибся.
И вот теперь Римо снова покинул его. Он возвращается в Синанджу. Один. И Чиун не увидит его как минимум год, а то и больше.
Мастер Синанджу подошел к окну. В небе ярко светила луна. Наверно, подумал Чиун, та же луна сейчас светит и на самолет, уносящий Римо назад в Синанджу, и эта мысль как бы сделала его ученика ближе.
Чиун был уверен, что привязанность Римо к нему окажется сильнее любви к Ма Ли, но он заблуждался, и вот теперь придется расплачиваться за ошибку — целым годом разлуки.
Тут Чиун услышал, как открылась дверь лифта, и вытянул голову в сторону двери.
Послышались мягкие шаги по ковру. Нет, не тяжелая поступь кованых американских ботинок или топот босых ног — это было легкое скольжение, свойственное лишь одному человеку на свете помимо самого Чиуна.
Мастер Синанджу выскочил в холл прямо в ночном кимоно.
— Римо, сынок! Я знал, что ты вернешься, — ведь ты не можешь жить без меня!
— Рейс отложили, — горько произнес Римо. Мастер Синанджу был потрясен. Мгновение помедлив, он захлопнул перед носом Римо дверь, словно оскорбленная в лучших чувствах старая дева.
— Я не хотел тебя обидеть! — раздраженно крикнул Римо.
Но ответа не последовало.
— Послушай! — снова крикнул Римо в закрытую дверь. — Давай договоримся так. Я побуду здесь, пока не уладится дело с этим Феррисом, а потом мы вместе пойдем к Смиту и обо всем договоримся. Идет?
Дверь осторожно приоткрылась. В дверном проеме стоял Чиун, и лунный свет серебрил седые пряди его волос. Лицо его было безучастно, руки сложены на груди.
— Идет, — проговорил он, и лицо его просияло.
Глава двадцать первая
Илза Ганс в последний раз объехала дом.
— Похоже, все чисто, — сказала она через плечо. Сквозь стекла, за которыми он был невидим, Конрад Блутштурц внимательно осмотрел местность. В холле Лафайетт-билдинг не было видно никакой охраны, не наблюдалось и замаскированных агентов ФБР — ни возле здания, ни в машинах. Все было спокойно.
Дело происходило ночью — в самое подходящее время. Они все прекрасно рассчитали.
— Паркуйся, — приказал он Илзе, развязывая ремни, закреплявшие инвалидное кресло во время движения.
В очередной раз объезжая дом, Илза пыталась отыскать то место, где краской был нарисован специальный знак — всем понятный символ “Только для инвалидов”.
Но неожиданно ее подрезал синий “мерседес”.
— Он занял наше место! — воскликнула Илза.
— Кто и что занял? — переспросил Конрад Блутштурц.
— Наше место! “Только для инвалидов”, — ответила Илза. — Он знал, что я собираюсь там встать, и опередил меня!
— А еще есть место, где можно встать? — нетерпеливо осведомился Конрад Блутштурц.
— Нет, — грустно сказала Илза. — Тут было только одно.
Конрад Блутштурц в раздражении стукнул кулаком по ручке кресла.
— Почему всегда только одно место?! — заорал он. — Что они себе думают в этой стране? Почему они считают, что инвалиды должны путешествовать по одному?!
— Что мне делать? — простонала Илза.
— Мы должны встать здесь! Где-нибудь поблизости еше есть место для парковки?
— Нет. Но даже если бы и было, нам туда все равно не встать — слишком мало места.
— Тогда иди на таран.
— Хорошо.
Илза развернулась, так что задние колеса уперлись в противоположный тротуар, и направила фургон прямо в багажник “мерседеса”, занявшего место для инвалидов. Водитель как раз выходил из машины. Фургон резко рванулся вперед.
Он врезался в “мерседес”, словно танк, каковым он, по сути, и являлся, поскольку был изготовлен из бронированных, пуленепробиваемых материалов, и, вытеснив “мерседес”, успешно занял место стоянки.
“Мерседес” вылетел вперед, сбив с ног водителя. Тот с трудом поднялся, извергая проклятия.
— Эй! Вы что, с ума сошли?!
— Это место для инвалидов! — возмущенно крикнула Илза. — Может быть, вы инвалид?
— Девушка, сейчас глубокая ночь!
— Возможно, вы и не подозреваете, что с заходом солнца конечности у них не отрастают, — язвительно заметила Илза, вылезая из машины.
— Я юрист, и вы у меня ответите за это!
— Он слишком шумит, — произнес Конрад Блутштурц. — Прикончи его.
Илза потянулась за пистолетом.
— Нет, — прошипел Конрад Блутштурц. — Тихо.
— Верно, — согласилась Илза, доставая из бардачка нож для резки бумаги в форме свастики. Его острые края страшно блеснули в лунном свете. — Лови! — крикнула она.
И водитель “мерседеса” поймал — прямо в горло. Он попытался вынуть нож из шеи, но лишь изранил в кровь руки. Издав сдавленный крик, он упал в канаву в предсмертной агонии.
— Это будет ему хорошим уроком, — сказала Илза, открывая дверцу фургона. — Невоспитанный негодяй!
Конрад Блутштурц въехал на платформу гидравлического подъемника. Илза нажала какие-то кнопки, и тяжелая платформа сначала выдвинулась вперед, а затем плавно опустилась на землю.
Конрад Блутштурц быстро поехал к дому.
— Скорей! — бросил он на ходу.
— А как быть с этим? — спросила Илза.
— Он похож на арийца. Так пусть он умрет достойно. Илза приставила пистолет к самому виску трупа, чтобы приглушить звук выстрела, и со словами “бай-бай” спустила курок.
— Черт! Забрызгалась, — пожаловалась Илза, оглядывая свою белоснежную блузку.
— Не стой так близко к тем, кого убиваешь, если хочешь остаться чистенькой. Пошли!
* * *
Феррис ДОрр спал, и ему снился сон. Этот сон он часто видел в детстве. Снилось ему, что он человек-пряник, а какие-то злые люди со странными голосами хотели испечь его в огромной печи.
Каждый раз, когда они вынимали его и запускали пальцы в покрытый глазурью живот, украшенный огромными горошинами “M&M’s”, Феррис пытался объяснить им, что они не за того его приняли.
— Суйте его назад — он еще не готов, — говорили тогда они, а Феррис вновь и вновь выкрикивал слова, которым они отказывались верить.
Проснулся он весь в слезах, повторяя:
— Я не еврей! Не еврей!
И вот впервые в жизни на его жалобу ответил чей-то голос. Голос был хриплый, явно стариковский, и в этой хрипотце Феррис распознал гортанный акцент, мучивши и его во сне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Чиун все сердце вложил в обучение Римо, и Римо постепенно овладевал премудростями Синанджу. И вот он сам стал Мастером, связанным с деревней традициями и честью.
Чиуну и в голову не могло прийти, что согласие Римо поселиться в Синанджу станет для старого Мастера самой большой болью в жизни: неблагодарные односельчане игнорировали его, Римо забросил его ради девчонки. И вот все, ради чего он жил, обратилось в прах.
Не решаясь даже самому себе признаться в своем горе, он отправился в Америку и хитростью заставил Харолда Смита подписать с ним годовой контракт. Он был уверен, что Римо последует за ним, и не ошибся.
И вот теперь Римо снова покинул его. Он возвращается в Синанджу. Один. И Чиун не увидит его как минимум год, а то и больше.
Мастер Синанджу подошел к окну. В небе ярко светила луна. Наверно, подумал Чиун, та же луна сейчас светит и на самолет, уносящий Римо назад в Синанджу, и эта мысль как бы сделала его ученика ближе.
Чиун был уверен, что привязанность Римо к нему окажется сильнее любви к Ма Ли, но он заблуждался, и вот теперь придется расплачиваться за ошибку — целым годом разлуки.
Тут Чиун услышал, как открылась дверь лифта, и вытянул голову в сторону двери.
Послышались мягкие шаги по ковру. Нет, не тяжелая поступь кованых американских ботинок или топот босых ног — это было легкое скольжение, свойственное лишь одному человеку на свете помимо самого Чиуна.
Мастер Синанджу выскочил в холл прямо в ночном кимоно.
— Римо, сынок! Я знал, что ты вернешься, — ведь ты не можешь жить без меня!
— Рейс отложили, — горько произнес Римо. Мастер Синанджу был потрясен. Мгновение помедлив, он захлопнул перед носом Римо дверь, словно оскорбленная в лучших чувствах старая дева.
— Я не хотел тебя обидеть! — раздраженно крикнул Римо.
Но ответа не последовало.
— Послушай! — снова крикнул Римо в закрытую дверь. — Давай договоримся так. Я побуду здесь, пока не уладится дело с этим Феррисом, а потом мы вместе пойдем к Смиту и обо всем договоримся. Идет?
Дверь осторожно приоткрылась. В дверном проеме стоял Чиун, и лунный свет серебрил седые пряди его волос. Лицо его было безучастно, руки сложены на груди.
— Идет, — проговорил он, и лицо его просияло.
Глава двадцать первая
Илза Ганс в последний раз объехала дом.
— Похоже, все чисто, — сказала она через плечо. Сквозь стекла, за которыми он был невидим, Конрад Блутштурц внимательно осмотрел местность. В холле Лафайетт-билдинг не было видно никакой охраны, не наблюдалось и замаскированных агентов ФБР — ни возле здания, ни в машинах. Все было спокойно.
Дело происходило ночью — в самое подходящее время. Они все прекрасно рассчитали.
— Паркуйся, — приказал он Илзе, развязывая ремни, закреплявшие инвалидное кресло во время движения.
В очередной раз объезжая дом, Илза пыталась отыскать то место, где краской был нарисован специальный знак — всем понятный символ “Только для инвалидов”.
Но неожиданно ее подрезал синий “мерседес”.
— Он занял наше место! — воскликнула Илза.
— Кто и что занял? — переспросил Конрад Блутштурц.
— Наше место! “Только для инвалидов”, — ответила Илза. — Он знал, что я собираюсь там встать, и опередил меня!
— А еще есть место, где можно встать? — нетерпеливо осведомился Конрад Блутштурц.
— Нет, — грустно сказала Илза. — Тут было только одно.
Конрад Блутштурц в раздражении стукнул кулаком по ручке кресла.
— Почему всегда только одно место?! — заорал он. — Что они себе думают в этой стране? Почему они считают, что инвалиды должны путешествовать по одному?!
— Что мне делать? — простонала Илза.
— Мы должны встать здесь! Где-нибудь поблизости еше есть место для парковки?
— Нет. Но даже если бы и было, нам туда все равно не встать — слишком мало места.
— Тогда иди на таран.
— Хорошо.
Илза развернулась, так что задние колеса уперлись в противоположный тротуар, и направила фургон прямо в багажник “мерседеса”, занявшего место для инвалидов. Водитель как раз выходил из машины. Фургон резко рванулся вперед.
Он врезался в “мерседес”, словно танк, каковым он, по сути, и являлся, поскольку был изготовлен из бронированных, пуленепробиваемых материалов, и, вытеснив “мерседес”, успешно занял место стоянки.
“Мерседес” вылетел вперед, сбив с ног водителя. Тот с трудом поднялся, извергая проклятия.
— Эй! Вы что, с ума сошли?!
— Это место для инвалидов! — возмущенно крикнула Илза. — Может быть, вы инвалид?
— Девушка, сейчас глубокая ночь!
— Возможно, вы и не подозреваете, что с заходом солнца конечности у них не отрастают, — язвительно заметила Илза, вылезая из машины.
— Я юрист, и вы у меня ответите за это!
— Он слишком шумит, — произнес Конрад Блутштурц. — Прикончи его.
Илза потянулась за пистолетом.
— Нет, — прошипел Конрад Блутштурц. — Тихо.
— Верно, — согласилась Илза, доставая из бардачка нож для резки бумаги в форме свастики. Его острые края страшно блеснули в лунном свете. — Лови! — крикнула она.
И водитель “мерседеса” поймал — прямо в горло. Он попытался вынуть нож из шеи, но лишь изранил в кровь руки. Издав сдавленный крик, он упал в канаву в предсмертной агонии.
— Это будет ему хорошим уроком, — сказала Илза, открывая дверцу фургона. — Невоспитанный негодяй!
Конрад Блутштурц въехал на платформу гидравлического подъемника. Илза нажала какие-то кнопки, и тяжелая платформа сначала выдвинулась вперед, а затем плавно опустилась на землю.
Конрад Блутштурц быстро поехал к дому.
— Скорей! — бросил он на ходу.
— А как быть с этим? — спросила Илза.
— Он похож на арийца. Так пусть он умрет достойно. Илза приставила пистолет к самому виску трупа, чтобы приглушить звук выстрела, и со словами “бай-бай” спустила курок.
— Черт! Забрызгалась, — пожаловалась Илза, оглядывая свою белоснежную блузку.
— Не стой так близко к тем, кого убиваешь, если хочешь остаться чистенькой. Пошли!
* * *
Феррис ДОрр спал, и ему снился сон. Этот сон он часто видел в детстве. Снилось ему, что он человек-пряник, а какие-то злые люди со странными голосами хотели испечь его в огромной печи.
Каждый раз, когда они вынимали его и запускали пальцы в покрытый глазурью живот, украшенный огромными горошинами “M&M’s”, Феррис пытался объяснить им, что они не за того его приняли.
— Суйте его назад — он еще не готов, — говорили тогда они, а Феррис вновь и вновь выкрикивал слова, которым они отказывались верить.
Проснулся он весь в слезах, повторяя:
— Я не еврей! Не еврей!
И вот впервые в жизни на его жалобу ответил чей-то голос. Голос был хриплый, явно стариковский, и в этой хрипотце Феррис распознал гортанный акцент, мучивши и его во сне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63