В склянке, по-видимому, было что-то вроде йода. Её содержимое окрасило и наполовину сожгло бумагу.
Кручинин бережно собрал остатки письма и тотчас отправил их в научно-технический отдел Уголовного розыска.
Работа оказалась сложной. И без того бледные чернила под действием раствора йода совсем разложились. От текста ничего не осталось. Понадобилось вмешательство химии и физики, чтобы восстановить написанное на каждом из ста двадцати восьми клочков. После этого составление письма показалось уже простой забавой.
Вероятно, ни одно письмо в жизни Кручинин не читал с такой жадностью, как строки, начинавшиеся словами: «Дорогая сестра…»
Далее корреспондент сообщал, что работает по-прежнему; мужским мастером он так и не стал — это требует выучки с малых лет, а он слишком стар, — но дамским делом овладел вполне и на хорошем счёту у клиенток. Впрочем, он доволен: перманент даёт хороший заработок.
Далее шла просьба — поскорее сообщить, как живёт Колюшка.
В заключение автор сообщал, что их мастерская перешла в новое помещение на Введенской. Туда и нужно было впредь адресовать письма. Подпись была: «Преданный тебе брат Федор».
Кручинин вызвал Грачика и Фадеичева и с торжеством показал им письмо. Можно было, не откладывая, ехать в Ленинград и голыми руками брать Вершинина. Преступник ловко устроился: в Москве, по-видимому, появляется только на время совершения ограблений и затем исчезает.
Запасшись постановлением об аресте и захватив фотографические изображения взломанных шкафов и фотографию самого Вершинина, Кручинин в сопровождении Грачика выехал в Ленинград.
Найти парикмахерскую на Введенской было делом простым. Кручинин пожалел о том, что он не дама и не может сделать себе перманент, чтобы в процессе этой операции хорошенько рассмотреть Вершинина.
Когда Кручинин вошёл, два кресла из трех, стоявших в мужском отделении, были заняты. Оказалось, что мастер, работающий у третьего кресла, болен. Кручинина просили подождать.
— Эх, жалость! — проговорил он. — Недосуг мне. Может быть, есть свободный дамский мастер?
— Мужская работа совсем другая, — улыбнувшись, сказал один из работавших мастеров. — Дамский мастер с нею не справится.
— Мне только побриться, — настаивал Кручинин, в надежде, что ему удастся хотя бы увидеть Вершинина.
На этот разговор из-за портьеры, отгораживающей дамское отделение, вышел мастер — среднего роста, очень пожилой человек с широким лицом, на котором кожа висела складками, как у людей быстро и сильно похудевших. Кручинин вглядывался в него, стараясь найти черты, общие с теми, какие хранила лежащая у него в кармане фотография Вершинина.
— Если вы не претендуете на первоклассную работу… — произнёс парикмахер. — Мужские мастера, знаете ли, считают, что выучиться их ремеслу можно, только начав сызмальства.
— А вы здесь новичок? — с шутливой интонацией спросил Кручинин.
Не улыбнувшись, мастер отодвинул кресло и взмахнул пеньюаром. Кручинин сел. Пока его брили, он имел возможность достаточно подробно рассмотреть мастера и убедиться в том, что перед ним Вершинин. Он с интересом следил за ловкими движениями парикмахера и представлял себе, как эти короткие, сильные пальцы орудуют инструментом, как выгребают из шкафа пачки кредиток…
Был момент, когда Кручинину показалось, будто Вершинин присматривается к нему чересчур внимательно, даже, кажется, подозрительно. Уж не узнал ли старый грабитель его в лицо? Не встречал ли его когда-нибудь в Москве? А может быть, видел его фотографию? Опытные преступники тщательно следили за переменами в личном составе органов розыска, а уж по рассказам-то знали всех руководящих работников.
Это пришло Кручинину на ум, когда он опять встретился с внимательным взглядом Вершинина. И тут же Кручинин увидел в руке мастера бритву, приближающуюся к его обнажённой шее. Ему стало не по себе, но он ничем не выдал своего беспокойства. Теперь он уже с полной уверенностью мог сказать: Вершинин нарочно затягивает операцию. Очевидно, он хочет, чтобы остальные мастера закончили своё дело и оставили их вдвоём. И от этого предположения вид бритвы в руке парикмахера делался все неприятней. Вершинин не торопясь правил её на ремне, выжидая, пока из мастерской выйдет последний парикмахер, — рабочий день кончился. Кручинин, прищурившись, следил за мерными движениями короткопалой руки…
И вот они остались вдвоём. Вершинин, повернув на стеклянной двери табличку «Закрыто», вернулся к Кручинину и на ноготь попробовал остроту бритвы. Потом тыльной стороной руки провёл по шее Кручинина, словно проверяя, не осталось ли щетины, и в нескольких местах тронул лезвием.
— Освежить?
Пока шипел пульверизатор, Кручинин вынул бумажник и стал перебирать лежащие в нём фотографии. Как бы нечаянно, он уронил одну из них. Парикмахер с трудом нагнулся и поднял её. Кручинин следил за его лицом. Ему хотелось уловить выражение глаз Вершинина, когда тот увидит изображение двери, «приштопоренной» буравчиком по его, вершининскому, способу. И тут Кручинин заметил, как рука парикмахера, только что твёрдо державшая бритву, дрогнула. Тогда он протянул старику его собственный портрет. Это было обычное фото из альбома уголовников: три ракурса, фамилия, номер.
Вершинин долго молча смотрел на него, и Кручинину показалось, что он начал моргать так, как моргают люди, старающиеся удержать набегающие слезы. Вернув Кручинину обе фотографии, он, силясь улыбнуться, сказал:
— Мы знакомы… Я приметил вас ещё в Английском клубе… — И стал расстёгивать свой белый халат.
Вершинин легко признался в том, что живёт по паспорту Кузнецова, раздобытому много лет назад, сразу после выхода из заключения. Он сделал это не потому, что чувствовал за собою новую вину, мешавшую оставаться на свободе под собственной фамилией, нет! С момента отбытия наказания он честно живёт парикмахерским ремеслом. Изменить личину его побудило желание навсегда исчезнуть с жизненного пути сына. О том, что он переменил имя, знает только сестра, Екатерина Ивановна Субботина. Впрочем, и ей он не открыл своего преступного прошлого.
Кручинин начинал склоняться к тому, что Вершинин не лжёт. И все же он увёз его в Москву. Ленинградскому розыску было поручено проверить показание Вершинина о том, что в течение четырех последних лет он не выезжал из Ленинграда более чем на две недели положенного ему в каждом году отпуска. Он совершенно точно указал и деревню и имя хозяев, у которых отдыхал каждое лето, в том числе и в этом году, когда совершены были три ограбления институтов в Москве.
День за днём по рабочим карточкам и кассовым чекам парикмахерской были проверены единодушные показания мастеров о том, что Федор Иванович ни разу не отсутствовал даже по болезни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Кручинин бережно собрал остатки письма и тотчас отправил их в научно-технический отдел Уголовного розыска.
Работа оказалась сложной. И без того бледные чернила под действием раствора йода совсем разложились. От текста ничего не осталось. Понадобилось вмешательство химии и физики, чтобы восстановить написанное на каждом из ста двадцати восьми клочков. После этого составление письма показалось уже простой забавой.
Вероятно, ни одно письмо в жизни Кручинин не читал с такой жадностью, как строки, начинавшиеся словами: «Дорогая сестра…»
Далее корреспондент сообщал, что работает по-прежнему; мужским мастером он так и не стал — это требует выучки с малых лет, а он слишком стар, — но дамским делом овладел вполне и на хорошем счёту у клиенток. Впрочем, он доволен: перманент даёт хороший заработок.
Далее шла просьба — поскорее сообщить, как живёт Колюшка.
В заключение автор сообщал, что их мастерская перешла в новое помещение на Введенской. Туда и нужно было впредь адресовать письма. Подпись была: «Преданный тебе брат Федор».
Кручинин вызвал Грачика и Фадеичева и с торжеством показал им письмо. Можно было, не откладывая, ехать в Ленинград и голыми руками брать Вершинина. Преступник ловко устроился: в Москве, по-видимому, появляется только на время совершения ограблений и затем исчезает.
Запасшись постановлением об аресте и захватив фотографические изображения взломанных шкафов и фотографию самого Вершинина, Кручинин в сопровождении Грачика выехал в Ленинград.
Найти парикмахерскую на Введенской было делом простым. Кручинин пожалел о том, что он не дама и не может сделать себе перманент, чтобы в процессе этой операции хорошенько рассмотреть Вершинина.
Когда Кручинин вошёл, два кресла из трех, стоявших в мужском отделении, были заняты. Оказалось, что мастер, работающий у третьего кресла, болен. Кручинина просили подождать.
— Эх, жалость! — проговорил он. — Недосуг мне. Может быть, есть свободный дамский мастер?
— Мужская работа совсем другая, — улыбнувшись, сказал один из работавших мастеров. — Дамский мастер с нею не справится.
— Мне только побриться, — настаивал Кручинин, в надежде, что ему удастся хотя бы увидеть Вершинина.
На этот разговор из-за портьеры, отгораживающей дамское отделение, вышел мастер — среднего роста, очень пожилой человек с широким лицом, на котором кожа висела складками, как у людей быстро и сильно похудевших. Кручинин вглядывался в него, стараясь найти черты, общие с теми, какие хранила лежащая у него в кармане фотография Вершинина.
— Если вы не претендуете на первоклассную работу… — произнёс парикмахер. — Мужские мастера, знаете ли, считают, что выучиться их ремеслу можно, только начав сызмальства.
— А вы здесь новичок? — с шутливой интонацией спросил Кручинин.
Не улыбнувшись, мастер отодвинул кресло и взмахнул пеньюаром. Кручинин сел. Пока его брили, он имел возможность достаточно подробно рассмотреть мастера и убедиться в том, что перед ним Вершинин. Он с интересом следил за ловкими движениями парикмахера и представлял себе, как эти короткие, сильные пальцы орудуют инструментом, как выгребают из шкафа пачки кредиток…
Был момент, когда Кручинину показалось, будто Вершинин присматривается к нему чересчур внимательно, даже, кажется, подозрительно. Уж не узнал ли старый грабитель его в лицо? Не встречал ли его когда-нибудь в Москве? А может быть, видел его фотографию? Опытные преступники тщательно следили за переменами в личном составе органов розыска, а уж по рассказам-то знали всех руководящих работников.
Это пришло Кручинину на ум, когда он опять встретился с внимательным взглядом Вершинина. И тут же Кручинин увидел в руке мастера бритву, приближающуюся к его обнажённой шее. Ему стало не по себе, но он ничем не выдал своего беспокойства. Теперь он уже с полной уверенностью мог сказать: Вершинин нарочно затягивает операцию. Очевидно, он хочет, чтобы остальные мастера закончили своё дело и оставили их вдвоём. И от этого предположения вид бритвы в руке парикмахера делался все неприятней. Вершинин не торопясь правил её на ремне, выжидая, пока из мастерской выйдет последний парикмахер, — рабочий день кончился. Кручинин, прищурившись, следил за мерными движениями короткопалой руки…
И вот они остались вдвоём. Вершинин, повернув на стеклянной двери табличку «Закрыто», вернулся к Кручинину и на ноготь попробовал остроту бритвы. Потом тыльной стороной руки провёл по шее Кручинина, словно проверяя, не осталось ли щетины, и в нескольких местах тронул лезвием.
— Освежить?
Пока шипел пульверизатор, Кручинин вынул бумажник и стал перебирать лежащие в нём фотографии. Как бы нечаянно, он уронил одну из них. Парикмахер с трудом нагнулся и поднял её. Кручинин следил за его лицом. Ему хотелось уловить выражение глаз Вершинина, когда тот увидит изображение двери, «приштопоренной» буравчиком по его, вершининскому, способу. И тут Кручинин заметил, как рука парикмахера, только что твёрдо державшая бритву, дрогнула. Тогда он протянул старику его собственный портрет. Это было обычное фото из альбома уголовников: три ракурса, фамилия, номер.
Вершинин долго молча смотрел на него, и Кручинину показалось, что он начал моргать так, как моргают люди, старающиеся удержать набегающие слезы. Вернув Кручинину обе фотографии, он, силясь улыбнуться, сказал:
— Мы знакомы… Я приметил вас ещё в Английском клубе… — И стал расстёгивать свой белый халат.
Вершинин легко признался в том, что живёт по паспорту Кузнецова, раздобытому много лет назад, сразу после выхода из заключения. Он сделал это не потому, что чувствовал за собою новую вину, мешавшую оставаться на свободе под собственной фамилией, нет! С момента отбытия наказания он честно живёт парикмахерским ремеслом. Изменить личину его побудило желание навсегда исчезнуть с жизненного пути сына. О том, что он переменил имя, знает только сестра, Екатерина Ивановна Субботина. Впрочем, и ей он не открыл своего преступного прошлого.
Кручинин начинал склоняться к тому, что Вершинин не лжёт. И все же он увёз его в Москву. Ленинградскому розыску было поручено проверить показание Вершинина о том, что в течение четырех последних лет он не выезжал из Ленинграда более чем на две недели положенного ему в каждом году отпуска. Он совершенно точно указал и деревню и имя хозяев, у которых отдыхал каждое лето, в том числе и в этом году, когда совершены были три ограбления институтов в Москве.
День за днём по рабочим карточкам и кассовым чекам парикмахерской были проверены единодушные показания мастеров о том, что Федор Иванович ни разу не отсутствовал даже по болезни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34