– ввалились Веня Плюкат, Гаррик Петров и Утюг, ну, Ким Утюгов. Эти явились с подарками: фрукты, торт, какое-то антигриппозное суфле «Спутник», черт те что еще и два вполне ненормальных письма – от Эльзы Николаевны и директора школы, мол, поправляйся, не болей, родной, и несколько слов о моей гениальности и об их любви ко мне – уши вяли, честное слово. (Утюг читал, а мы ржали.)
– Ты давай кончай грипп, – сказал Утюг. – Закругляйся с Дейчем-Лядовым и опять в школу. Скукотища дикая, Вишнячихи надоели, и преподаватели озверели, ни с того ни с сего – требования жуткие.
– Может быть, я и не вернусь, – сказал я.
– Эт-то как понимать? – спросил Гаррик Петров. – Бред сивой кобылы.
– И не бред, – сказал я. – Сами посудите. Допустим, закончится работа успешно, и Лига решит: а зачем Рыжкину учиться дальше, при чем здесь космомоделирование, если он уже и так вполне крепкий спец по пластмассе. И оставят работать. Зачем школе на меня силы тратить? Логика здесь есть.
– Да-а, – сказал Веня. – Все может быть.
– А мне не хочется, – сказал я. – В школе все же лучше.
– Ну да, лучше, – сказал Гаррик Петров. – С удовольствием сбежал бы – работать интереснее.
– А по-моему, и то, и то чепуха, – сказал Утюг. – Дикая скукота. Вот представьте: Рыжкин задвинул грандиозную научную идею и, минуя учебу и спецшколу, попадает в Высшую Лигу. Действительно, случай редчайший. Но вдумайтесь повнимательней – это, в принципе, возможно, нам это известно. И что бы в жизни с нами ни случилось, самое даже невероятное – это возможно, это бывает, было, нам это известно. А чего не было – мы это можем представить. Вот войдет сейчас человек, хвать нас быстро в ракету – и через пять минут мы в Африке, купаемся в Конго. Трудно представить, фантастично, но возможно. И что здесь нового? Африка? Да мы про нее с детства знаем, ну, что она существует. Все одно и то же. Я вот читал в какой-то старой книжке, что какую пьесу ни напиши, само-то содержание уже известно было, потому что подсчитали, что сюжетов в жизни всего тридцать шесть штук. Кажется, тридцать шесть.
– Ты у нас, Утюжок, философ, – сказал Венька.
– Он скептик, вот он кто, – сказал Гаррик Петров. – Точно, Утюг, ты скептик, да? Ты скажи.
– Да ну, – сказал Ким. – Скептик-шмептик! Ужас до чего старое слово, известное, надоевшее. Ничего нового.
– Надо, кстати, Рыжкину сообщить новость, – сказал Гаррик. – Кое-что все же есть.
– Ага, свежачок, – сказал Венька.
– В общем, оказывается, – сказал Гаррик, – что недалеко от нас открылась поварская спецшкола, в основном девчоночья. Строго говоря, она смешанная, но молодых людей маловато, а у нас – наоборот, запоминай. Ну, сначала они помалкивали, пока их школа оформлялась, набирала, так сказать, силенок, а потом заговорили во весь голос. То ли они стали нашими шефами, то ли мы их – я не разобрался, но один их класс пригласил наш класс на вечер. Видишь ли, без тебя в классе мальчишек восемь человек, да еще Гриша Кау в те дни улетел на Селену-вторую читать доклады селеновским школьникам, – я пригласил на вечер ребят из других классов, потому что поварих было пятнадцать. К тому же, чуяло мое сердце, там можно было шикарно пожрать, на этом вечере, – опять-таки правильно было пригласить еще кой-кого: не пропадать же добру. Честно говоря, шикарный был вечер. Это, знаешь ли, не вечер с девчонками из театрального училища, те с гонором, мол, мы сами с усами – мир искусства, а эти тихонькие, скромные, славные – ах-ах, физики, математики, ученые! – глазки закатывают, а танцуют, как богини!!!
Утюг сказал:
– Мне торт та-ак понравился… Я, кстати, и твой кусок съел, с твоим именем. Мы думали, ты будешь, не знали еще, что ты болен, и в списке ты был; они, видишь ли, засадили огромный торт и кремом сделали на нем все наши фамилии – пальчики оближешь.
– А макароны с подливой помнишь? – сказал Венька. – Чудо, а не макароны. А одна из них, самая красивая, в Гарьку влюбилась, факт.
– Ага, – сказал Гаррик. – Кроме концерта, ужина и танцев, с самого начала был доклад, для знакомства, что ли: они о своем деле, мы о своем, доклад я делал, – тыры-пыры, о науке, ну, сам понимаешь, и еще я им рассказал об одном своем крупном открытии – она и влюбилась в меня с ходу. Нет, честно. Во время танцев она даже потащила меня на кухню и мигом испекла классные оладьи – я, когда мы с ней танцевали, сказал, что жутко люблю оладьи.
– А кто играл? – спросил я. – Чья группа?
– Они ребят из Низких Температур пригласили, ну, этот квинтет, «Файв блю бердз».
– Эти ничего, – сказал я.
– Цветомузыка у них дрянь, – сказал Утюг. – Слушай, Гаря, а ты женись на своей, и мы каждую переменку будем к ней бегать вкусноту лопать. Вообще, братцы, давайте все переженимся, каждому по поварихе, ну ее, науку, надоело.
– Точно, надоело, – сказал Гаррик. – Давайте, переженимся.
– Я не против, – сказал Венька.
Я вдруг подумал на полном серьезе, а как же я Натку брошу, нет, невозможно, и еще подумал, что все они валяют дурака, когда говорят, что наука им надоела, – ничего не надоела, наоборот, так и манит, а меня… манит или не манит? Поди разберись.
Мы еще долго болтали о всякой всячине, мама их подбила на обед, мы пообедали и потом распрощались. Честно говоря, очень неплохо провели время, лично я был доволен.
Когда они умотали, я от нечего делать перебрал принесенные подарки и на коробке конфет «Амфибия» увидел в уголке написанные авторучкой два слова: «Не хворай». Буква «н» и буква «х» были подчеркнуты.
Вскоре я поправился и сразу же махнул с группой на Аякс.
– 19 –
В день свадьбы дождина лил колоссальный, и, как назло (ну, об этом-то можно было догадаться заранее), мама часа два гоняла меня перед зеркалом, то одно на мне примеряла, то другое, комбинации, варианты, замыслы, а не лучше ли так, а может быть, вот эдак, стой смирно, не крутись, нет, беленький платочек и эти полуботинки смотрятся не эффектно – чистая возня с семнадцатой молекулой: как-никак, первая в жизни свадьба, не школьный вечер… Она решила, что мы с папой пойдем вдвоем, хотя она и была, разумеется, приглашена. Сумма причин: сто лет назад обещала в этот день быть у нее школьная подруга, плюс – дикая мигрень, плюс – бездна дел по дому, плюс – жениха, Юру, никогда не видела, не знакома и прочее.
На папе был темно-серый костюм, на маме (для подруги) особо модное платье типа кольчуга – действительно, кольчуга, только из очень-очень мелких звеньев какого-то архилегкого металла, оно все переливалось на маме, блестело, даже змеилось как-то, лицо у мамы было розовенькое, нежное, очень симпатичное, и я, может быть впервые в жизни, глядя на нее и на папу рядом, вместе, из-за того, наверное, что шел на свадьбу и о свадьбе думал, увидел вдруг, что они не просто папа и мама, а муж и жена, и как вообще они хорошо подходят друг к другу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Ты давай кончай грипп, – сказал Утюг. – Закругляйся с Дейчем-Лядовым и опять в школу. Скукотища дикая, Вишнячихи надоели, и преподаватели озверели, ни с того ни с сего – требования жуткие.
– Может быть, я и не вернусь, – сказал я.
– Эт-то как понимать? – спросил Гаррик Петров. – Бред сивой кобылы.
– И не бред, – сказал я. – Сами посудите. Допустим, закончится работа успешно, и Лига решит: а зачем Рыжкину учиться дальше, при чем здесь космомоделирование, если он уже и так вполне крепкий спец по пластмассе. И оставят работать. Зачем школе на меня силы тратить? Логика здесь есть.
– Да-а, – сказал Веня. – Все может быть.
– А мне не хочется, – сказал я. – В школе все же лучше.
– Ну да, лучше, – сказал Гаррик Петров. – С удовольствием сбежал бы – работать интереснее.
– А по-моему, и то, и то чепуха, – сказал Утюг. – Дикая скукота. Вот представьте: Рыжкин задвинул грандиозную научную идею и, минуя учебу и спецшколу, попадает в Высшую Лигу. Действительно, случай редчайший. Но вдумайтесь повнимательней – это, в принципе, возможно, нам это известно. И что бы в жизни с нами ни случилось, самое даже невероятное – это возможно, это бывает, было, нам это известно. А чего не было – мы это можем представить. Вот войдет сейчас человек, хвать нас быстро в ракету – и через пять минут мы в Африке, купаемся в Конго. Трудно представить, фантастично, но возможно. И что здесь нового? Африка? Да мы про нее с детства знаем, ну, что она существует. Все одно и то же. Я вот читал в какой-то старой книжке, что какую пьесу ни напиши, само-то содержание уже известно было, потому что подсчитали, что сюжетов в жизни всего тридцать шесть штук. Кажется, тридцать шесть.
– Ты у нас, Утюжок, философ, – сказал Венька.
– Он скептик, вот он кто, – сказал Гаррик Петров. – Точно, Утюг, ты скептик, да? Ты скажи.
– Да ну, – сказал Ким. – Скептик-шмептик! Ужас до чего старое слово, известное, надоевшее. Ничего нового.
– Надо, кстати, Рыжкину сообщить новость, – сказал Гаррик. – Кое-что все же есть.
– Ага, свежачок, – сказал Венька.
– В общем, оказывается, – сказал Гаррик, – что недалеко от нас открылась поварская спецшкола, в основном девчоночья. Строго говоря, она смешанная, но молодых людей маловато, а у нас – наоборот, запоминай. Ну, сначала они помалкивали, пока их школа оформлялась, набирала, так сказать, силенок, а потом заговорили во весь голос. То ли они стали нашими шефами, то ли мы их – я не разобрался, но один их класс пригласил наш класс на вечер. Видишь ли, без тебя в классе мальчишек восемь человек, да еще Гриша Кау в те дни улетел на Селену-вторую читать доклады селеновским школьникам, – я пригласил на вечер ребят из других классов, потому что поварих было пятнадцать. К тому же, чуяло мое сердце, там можно было шикарно пожрать, на этом вечере, – опять-таки правильно было пригласить еще кой-кого: не пропадать же добру. Честно говоря, шикарный был вечер. Это, знаешь ли, не вечер с девчонками из театрального училища, те с гонором, мол, мы сами с усами – мир искусства, а эти тихонькие, скромные, славные – ах-ах, физики, математики, ученые! – глазки закатывают, а танцуют, как богини!!!
Утюг сказал:
– Мне торт та-ак понравился… Я, кстати, и твой кусок съел, с твоим именем. Мы думали, ты будешь, не знали еще, что ты болен, и в списке ты был; они, видишь ли, засадили огромный торт и кремом сделали на нем все наши фамилии – пальчики оближешь.
– А макароны с подливой помнишь? – сказал Венька. – Чудо, а не макароны. А одна из них, самая красивая, в Гарьку влюбилась, факт.
– Ага, – сказал Гаррик. – Кроме концерта, ужина и танцев, с самого начала был доклад, для знакомства, что ли: они о своем деле, мы о своем, доклад я делал, – тыры-пыры, о науке, ну, сам понимаешь, и еще я им рассказал об одном своем крупном открытии – она и влюбилась в меня с ходу. Нет, честно. Во время танцев она даже потащила меня на кухню и мигом испекла классные оладьи – я, когда мы с ней танцевали, сказал, что жутко люблю оладьи.
– А кто играл? – спросил я. – Чья группа?
– Они ребят из Низких Температур пригласили, ну, этот квинтет, «Файв блю бердз».
– Эти ничего, – сказал я.
– Цветомузыка у них дрянь, – сказал Утюг. – Слушай, Гаря, а ты женись на своей, и мы каждую переменку будем к ней бегать вкусноту лопать. Вообще, братцы, давайте все переженимся, каждому по поварихе, ну ее, науку, надоело.
– Точно, надоело, – сказал Гаррик. – Давайте, переженимся.
– Я не против, – сказал Венька.
Я вдруг подумал на полном серьезе, а как же я Натку брошу, нет, невозможно, и еще подумал, что все они валяют дурака, когда говорят, что наука им надоела, – ничего не надоела, наоборот, так и манит, а меня… манит или не манит? Поди разберись.
Мы еще долго болтали о всякой всячине, мама их подбила на обед, мы пообедали и потом распрощались. Честно говоря, очень неплохо провели время, лично я был доволен.
Когда они умотали, я от нечего делать перебрал принесенные подарки и на коробке конфет «Амфибия» увидел в уголке написанные авторучкой два слова: «Не хворай». Буква «н» и буква «х» были подчеркнуты.
Вскоре я поправился и сразу же махнул с группой на Аякс.
– 19 –
В день свадьбы дождина лил колоссальный, и, как назло (ну, об этом-то можно было догадаться заранее), мама часа два гоняла меня перед зеркалом, то одно на мне примеряла, то другое, комбинации, варианты, замыслы, а не лучше ли так, а может быть, вот эдак, стой смирно, не крутись, нет, беленький платочек и эти полуботинки смотрятся не эффектно – чистая возня с семнадцатой молекулой: как-никак, первая в жизни свадьба, не школьный вечер… Она решила, что мы с папой пойдем вдвоем, хотя она и была, разумеется, приглашена. Сумма причин: сто лет назад обещала в этот день быть у нее школьная подруга, плюс – дикая мигрень, плюс – бездна дел по дому, плюс – жениха, Юру, никогда не видела, не знакома и прочее.
На папе был темно-серый костюм, на маме (для подруги) особо модное платье типа кольчуга – действительно, кольчуга, только из очень-очень мелких звеньев какого-то архилегкого металла, оно все переливалось на маме, блестело, даже змеилось как-то, лицо у мамы было розовенькое, нежное, очень симпатичное, и я, может быть впервые в жизни, глядя на нее и на папу рядом, вместе, из-за того, наверное, что шел на свадьбу и о свадьбе думал, увидел вдруг, что они не просто папа и мама, а муж и жена, и как вообще они хорошо подходят друг к другу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30