Но идти пешком, неся за плечами пустой бурдюк? Это было бы самоубийством. Он никогда не доберется до пещер пешком и без воды. Его уже сейчас мучит дьявольская жажда.
В глазах американца полыхнуло красное пламя, его темное лицо приобрело жестокое выражение. Вода была жизнью в пустыне. Жизнью для него и Аль Вазира. А там, в оазисе, была вода, верблюды, пища. Люди, его враги, имели и то и другое. Если они останутся жить, Гордону придется умереть. Таков закон волчьей стаи, закон пустыни. Он скинул пустые хурджины с плеч, взвел курок винтовки и пошел вперед, чтобы убить или быть убитым... не ради богатства, не ради женской любви, идеалов или грез, но ради воды... Воды в простом бурдюке из овечьей кожи.
Вади – лощина – открылась перед ним как на ладони. Своей излучиной она приближалась к оазису на расстоянии нескольких сот футов. Пользуясь малейшим прикрытием, Гордон пополз в его сторону. Когда он был в ста ярдах от источника, среди пальм показался человек на белом верблюде. В светлеющем воздухе рассвета он мгновенно обнаружил чужака. Араб вскрикнул и выстрелил. Пуля подняла облачко пыли в футе от колена американца, притаившегося на краю лощины. Гордон выстрелил в ответ. Араб заорал, выронил ружье, завалился набок и рухнул меж пальм.
В тот же момент Гордон спрыгнул в лощину и осторожно двинулся вдоль нее к тому месту, где она проходила ближе всего от источника. Он заметил фигуры в белом, мечущиеся среди деревьев. Затем ожесточенно загрохотали выстрелы. Пули пели над лощиной. Люди стреляли поверх седел и тюков с товарами, нагроможденных в виде вала между стволов пальм. Оборону держали на восточном краю оазиса. На другой стороне Гордон заметил верблюдов, и если судить по их количеству, американец встретился с малочисленным отрядом кочевников.
Камень на краю лощины служил Бораку прикрытием. Американец положил ствол винтовки под выступ и стал наблюдать за движением среди пальм. Огонь усилился. Пули отскакивали от камня – зингг! Звуки выстрелов, теряя на расстоянии свою силу, были похожи на треск гремучей змеи. Когда Гордон стал стрелять, ориентируясь по дымкам над дулами, в ответ послышался визг и вой.
Глаза его потемнели – он понимал, что сражение могло затянуться надолго. А осады ему не выдержать: не было в запасе ни воды, ни времени. Караван Хокстона неумолимо двигался на запад, и каждый шаг приближал англичанина к пещерам Эль Хоур, где Аль Вазир, не подозревая о грозящей опасности, предавался своим мечтам.
В нескольких сотнях футов от Гордона была вода, дающая жизнь, и верблюды, которые быстро доставили бы его к месту назначения, но оскалившиеся волки пустыни являлись преградой на пути к спасению. Град пуль заставил Гордона отступить, а громкие голоса обрушили на него бурю проклятий. По крикам бедуинов стало ясно, что они знают о том, что он один, пеший и, возможно, почти обезумел от жажды. Они выкрикивали насмешки и угрозы, но не обнаруживали себя. Кочевники самонадеянны, но осторожны, поскольку осмотрительность глубоко укоренилась в сознании арабов, благодаря суровой жизни в пустыне. Уверенные в победе, они не собирались рисковать.
Прошел час. Солнце взошло на востоке, и началась жара, сжигающая, ослепляющая жара южной пустыни. Уже с утра она была невыносима, а днем ничем не защищенная лощина станет сущим адом. Гордон облизнул пересохшие губы и решил поставить на карту свою жизнь и жизнь Аль Вазира.
Сознавая, как отчаянно он рискует, американец, стреляя, приподнялся достаточно высоко над краем камня, и стали видны его голова и плечо. Прозвучали одновременно три выстрела. Пули прожужжали рядом с его головой, а одна чиркнула по предплечью.
Гордон громко закричал, как будто получил тяжелую рану, и поднял руки над краем вали в конвульсивном движении, притворяясь, что смертельно поражен. Он отшвырнул винтовку, и она упала в десяти футах от его укрытия на виду у арабов.
На мгновение наступила тишина, а потом жаждущие крови волки подхватили его крик. Гордон не осмеливался приподняться, чтобы выглянуть, но слышал шлепанье ног, обутых в сандалии, и хриплое дыхание людей, движимых ненавистью. Они клюнули на приманку. Почему бы и нет? Ловкий человек может притвориться раненым и упасть, но кто же умышленно откинет винтовку? Мысль о тяжелораненом американце, беспомощно лежащем на дне лощины, с беззащитным горлом, открытым для ножа, заставила бедуинов забыть об осторожности. Гордон крепко сжимал рукоять револьвера, пока противники не оказались в нескольких ярдах от него... и вдруг резко, как стальная пружина, выпрямился, держа в руке оружие.
В прыжке он снял одним выстрелом сразу трех арабов, упавших там, где стояли; в глазах мертвецов застыло изумление. Один человек метнулся американцу под ноги, но тотчас пал на кучу трупов с простреленной головой. Другой выстрелил от бедра, не целясь. Мгновение спустя кочевник лежал на земле с пулей в паху, а вторая прошила грудь, окрасив алым белые одежды. И снова Судьба занесла над Гордоном свою руку – Судьба в виде горсти песка, попавшей в затвор револьвера. Оружие отказало в тот самый миг, когда он собрался убить последнего араба.
У бедуина не оказалось винтовки, только длинный нож. С диким криком он развернулся и бросился бежать к пальмовой роще; его одежда развевалась на ветру, и Гордон погнался за ним, как голодный волк. Он не мог допустить, чтобы араб достиг деревьев, где у него могло быть припрятано ружье.
Бедуин бежал, как антилопа, но Гордон настигал его, они достигли деревьев почти одновременно, и у араба не осталось времени выхватить винтовку, лежавшую за валом из седел и тюков. Не зная, куда бежать, он обернулся, завывая, как бешеная собака, и выхватил длинный нож. Блеснувшее лезвие распороло рубашку Гордона, однако он успел увернуться и обрушил тяжелый револьвер на голову араба. Толстая кафья спасла череп бедуина, но колени его подогнулись, и араб, вцепившись обеими руками в Гордона, упал, увлекая противника за собой. Было слышно, как на другой стороне оазиса какой-то раненый обрушивал проклятия на голову Эль Борака, перемежая их стонами.
Двое мужчин катались по земле, терзая и раздирая друг друга, как дикие звери. Американец нанес еще один удар стволом револьвера, рассекший лицо араба от глаза до скулы, затем бросил бесполезное оружие и перехватил руку врага, сжимавшую нож. Он схватил левой рукой запястье кочевника, а другой рукой попытался дотянуться до горла. Смертельно бледное, перепачканное кровью лицо араба исказилось от страшного напряжения. Он знал о легендарной силе железных пальцев Эль Борака, знал, что если они сомкнутся на его горле, то не выпустят, пока не задушат.
Он отчаянно бросался из стороны в сторону, дергаясь и вырываясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
В глазах американца полыхнуло красное пламя, его темное лицо приобрело жестокое выражение. Вода была жизнью в пустыне. Жизнью для него и Аль Вазира. А там, в оазисе, была вода, верблюды, пища. Люди, его враги, имели и то и другое. Если они останутся жить, Гордону придется умереть. Таков закон волчьей стаи, закон пустыни. Он скинул пустые хурджины с плеч, взвел курок винтовки и пошел вперед, чтобы убить или быть убитым... не ради богатства, не ради женской любви, идеалов или грез, но ради воды... Воды в простом бурдюке из овечьей кожи.
Вади – лощина – открылась перед ним как на ладони. Своей излучиной она приближалась к оазису на расстоянии нескольких сот футов. Пользуясь малейшим прикрытием, Гордон пополз в его сторону. Когда он был в ста ярдах от источника, среди пальм показался человек на белом верблюде. В светлеющем воздухе рассвета он мгновенно обнаружил чужака. Араб вскрикнул и выстрелил. Пуля подняла облачко пыли в футе от колена американца, притаившегося на краю лощины. Гордон выстрелил в ответ. Араб заорал, выронил ружье, завалился набок и рухнул меж пальм.
В тот же момент Гордон спрыгнул в лощину и осторожно двинулся вдоль нее к тому месту, где она проходила ближе всего от источника. Он заметил фигуры в белом, мечущиеся среди деревьев. Затем ожесточенно загрохотали выстрелы. Пули пели над лощиной. Люди стреляли поверх седел и тюков с товарами, нагроможденных в виде вала между стволов пальм. Оборону держали на восточном краю оазиса. На другой стороне Гордон заметил верблюдов, и если судить по их количеству, американец встретился с малочисленным отрядом кочевников.
Камень на краю лощины служил Бораку прикрытием. Американец положил ствол винтовки под выступ и стал наблюдать за движением среди пальм. Огонь усилился. Пули отскакивали от камня – зингг! Звуки выстрелов, теряя на расстоянии свою силу, были похожи на треск гремучей змеи. Когда Гордон стал стрелять, ориентируясь по дымкам над дулами, в ответ послышался визг и вой.
Глаза его потемнели – он понимал, что сражение могло затянуться надолго. А осады ему не выдержать: не было в запасе ни воды, ни времени. Караван Хокстона неумолимо двигался на запад, и каждый шаг приближал англичанина к пещерам Эль Хоур, где Аль Вазир, не подозревая о грозящей опасности, предавался своим мечтам.
В нескольких сотнях футов от Гордона была вода, дающая жизнь, и верблюды, которые быстро доставили бы его к месту назначения, но оскалившиеся волки пустыни являлись преградой на пути к спасению. Град пуль заставил Гордона отступить, а громкие голоса обрушили на него бурю проклятий. По крикам бедуинов стало ясно, что они знают о том, что он один, пеший и, возможно, почти обезумел от жажды. Они выкрикивали насмешки и угрозы, но не обнаруживали себя. Кочевники самонадеянны, но осторожны, поскольку осмотрительность глубоко укоренилась в сознании арабов, благодаря суровой жизни в пустыне. Уверенные в победе, они не собирались рисковать.
Прошел час. Солнце взошло на востоке, и началась жара, сжигающая, ослепляющая жара южной пустыни. Уже с утра она была невыносима, а днем ничем не защищенная лощина станет сущим адом. Гордон облизнул пересохшие губы и решил поставить на карту свою жизнь и жизнь Аль Вазира.
Сознавая, как отчаянно он рискует, американец, стреляя, приподнялся достаточно высоко над краем камня, и стали видны его голова и плечо. Прозвучали одновременно три выстрела. Пули прожужжали рядом с его головой, а одна чиркнула по предплечью.
Гордон громко закричал, как будто получил тяжелую рану, и поднял руки над краем вали в конвульсивном движении, притворяясь, что смертельно поражен. Он отшвырнул винтовку, и она упала в десяти футах от его укрытия на виду у арабов.
На мгновение наступила тишина, а потом жаждущие крови волки подхватили его крик. Гордон не осмеливался приподняться, чтобы выглянуть, но слышал шлепанье ног, обутых в сандалии, и хриплое дыхание людей, движимых ненавистью. Они клюнули на приманку. Почему бы и нет? Ловкий человек может притвориться раненым и упасть, но кто же умышленно откинет винтовку? Мысль о тяжелораненом американце, беспомощно лежащем на дне лощины, с беззащитным горлом, открытым для ножа, заставила бедуинов забыть об осторожности. Гордон крепко сжимал рукоять револьвера, пока противники не оказались в нескольких ярдах от него... и вдруг резко, как стальная пружина, выпрямился, держа в руке оружие.
В прыжке он снял одним выстрелом сразу трех арабов, упавших там, где стояли; в глазах мертвецов застыло изумление. Один человек метнулся американцу под ноги, но тотчас пал на кучу трупов с простреленной головой. Другой выстрелил от бедра, не целясь. Мгновение спустя кочевник лежал на земле с пулей в паху, а вторая прошила грудь, окрасив алым белые одежды. И снова Судьба занесла над Гордоном свою руку – Судьба в виде горсти песка, попавшей в затвор револьвера. Оружие отказало в тот самый миг, когда он собрался убить последнего араба.
У бедуина не оказалось винтовки, только длинный нож. С диким криком он развернулся и бросился бежать к пальмовой роще; его одежда развевалась на ветру, и Гордон погнался за ним, как голодный волк. Он не мог допустить, чтобы араб достиг деревьев, где у него могло быть припрятано ружье.
Бедуин бежал, как антилопа, но Гордон настигал его, они достигли деревьев почти одновременно, и у араба не осталось времени выхватить винтовку, лежавшую за валом из седел и тюков. Не зная, куда бежать, он обернулся, завывая, как бешеная собака, и выхватил длинный нож. Блеснувшее лезвие распороло рубашку Гордона, однако он успел увернуться и обрушил тяжелый револьвер на голову араба. Толстая кафья спасла череп бедуина, но колени его подогнулись, и араб, вцепившись обеими руками в Гордона, упал, увлекая противника за собой. Было слышно, как на другой стороне оазиса какой-то раненый обрушивал проклятия на голову Эль Борака, перемежая их стонами.
Двое мужчин катались по земле, терзая и раздирая друг друга, как дикие звери. Американец нанес еще один удар стволом револьвера, рассекший лицо араба от глаза до скулы, затем бросил бесполезное оружие и перехватил руку врага, сжимавшую нож. Он схватил левой рукой запястье кочевника, а другой рукой попытался дотянуться до горла. Смертельно бледное, перепачканное кровью лицо араба исказилось от страшного напряжения. Он знал о легендарной силе железных пальцев Эль Борака, знал, что если они сомкнутся на его горле, то не выпустят, пока не задушат.
Он отчаянно бросался из стороны в сторону, дергаясь и вырываясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16