Едва наша процессия двинулась вперед, как какой-то человек закричал: «Это она там!» Женщина завопила и упала наземь. И толпа впала в безумие бешенства – цивилизованная афинская толпа при виде закутанной в покрывала женщины обезумела. Дюжие блюстители порядка с дубинками сомкнулись вокруг нас и отгоняли их, но, думаю, опасность, что нас задавят насмерть, была вполне реальной. Никогда прежде я не ценила в должной мере людей, подчиненных дисциплине. Они были беспощадны по-деловитому и спокойно. Если надо было размозжить череп, он был размозжен. Если, для продвижения вперед, надо было наступать на распростертые тела, эти тяжеловесные мужчины с дубинками и щитами, в безликих шлемах наступали на них; и, увлекаемые ими туда, куда они считали нужным, мы волей-неволей тоже наступали на раздавленные окровавленные тела. До храма мы так и не добрались, а вернулись назад. Трупы некоторое время пролежали там, где упали, потому что из тусклого неба посыпался снег. Жрец Диониса, как я узнала позже, осмотрел трупы и объявил, что жертва принесена. Но к тому времени мы уже были на пути домой.
Должна сказать, что даже принимая во внимание скверную погоду, наше отбытие было далеко не столь великолепным, как прибытие. Уезжающих гостей не столько провожают, сколько оставляют без малейшего внимания. До границы города нас проводил очень небольшой отряд блюстителей порядка (а снег все еще валил). Там нас встретили посланцы Элевсина, не то нам было бы нелегко отыскать дорогу. Позднее Ионид открыл мне, что невежественная часть афинян и в особенности женщины верили, будто гибель людей на улицах устроила я, Пифия, хотя более образованные видели, что это устроил Пан , которого мы и правда абсолютно игнорировали. Элевсинцы дали нам приют и накормили нас, правда, с большой неохотой и некоторым страхом. Мегары выслали нам провожатых и всячески подчеркивали, как дурно обошлись с нами афиняне. На нас же могли по дороге напасть разбойники, сказали они. В холодную погоду разбойники очень смелеют.
После чего оказалось, что мегарцы вовсе не намерены сопровождать нас домой через свой город, а повернули нас, будто козопас свое стадо, к границе Коринфа, который уже дал согласие принять нас на обратном пути, как принял на пути в Афины. В Коринф мы вошли в снежный буран, и нашим коринфским друзьям не составило особых хлопот предоставить нам ночлег, так как к этому времени нас осталось всего четверо. Сопровождению, присланному мегарцами, было на границе заявлено, что коринфяне окажут гостеприимство нам, но ни единому мегарцу. Дело в том, что Мегары и Коринф вновь враждовали, но, с другой стороны, какие города с общей границей не враждуют?
Наш богатый коринфский друг обошелся с нами весьма любезно. Он и слышать не захотел, чтобы мы отправились на паром, пока кормчий не различает дальнего берега. И после горячей ванны и массажа для нас устроили пир, на котором музыка не уступала в изысканности яствам. Вернувшись после бани, я увидела, что на моей постели разложено платье, какого, уж конечно, никогда не носила ни одна Пифия, а, сказала я себе, посмеиваясь, какая-то богиня на коринфских небесах. Надеть его я не могла. Это было бы неподобающе. И была вынуждена надеть серое одеяние, подходящее для прорицаний. Я всем сердцем желала, чтобы они были вдохновлены богом и обещали нашему другу удачу или долгую жизнь в довольстве и богатстве. Но богатство у него уже было, а обещание долгой жизни, по-моему, не выглядит слишком убедительным, когда касается человека, который живет, ест и пьет, как он. А жаль! Пусть он втайне, как ему казалось, поклонялся странным демонам и разместил символы и даже статуи Олимпийцев в своих залах, он был искренне верующим человеком и верил оракулам. Он посетил все самые знаменитые в те дни, когда, как он выразился, ему трудно было звякнуть драхмой о драхму, но с богатством пришел жир, а с жиром пришла лень. Он был глубоко разочарован тем, что я не надела его подарок. Я выразила ему свою благодарность и сказала, как была бы довольна увидеть это платье на той, кому оно больше пошло бы. При следующей перемене блюд он хлопнул в ладоши, и – о, чудо! – в залу походкой богини вошла самая хорошенькая девушка из всех, каких я видела в жизни, одетая в мой подарок, в платье из золотой ткани!
– Если, – сказал он, – я не могу убедить вас, госпожа, надеть то, что достойно царицы, во всяком случае вы не откажетесь принять венец.
И вошел раб, неся на подушке венец. Изящнейшее изделие из золота, сплетение тонких веток с трепещущими листьями и цветками. Полагаю, металла на него пошло не более унции-другой, однако искусная работа раскрывала самую природу золота без хвастливой броскости. Я подумала, что на достойной голове, может быть, кого-то из Олимпийцев или даже самой Елены красота венца вызвала бы слезы у всех на него смотрящих. Меня осенила внезапная мысль, и, как и следовало ожидать, она излилась в гекзаметрах о том, как перед догорающим Илионом стоял Менелай с мечом в руке и звал свою неверную жену Елену и как она вышла из клубящегося дыма в этом самом венце и меч выпал из его руки. Получились стихи в современном экстравагантном стиле. Коринфянин в восхищении спросил, чьи они. Опрометчиво, под обаянием стихов, я призналась, что сама их сочинила. Увидела, как побледнел Ионид, а коринфянин сразу умолк. Я попыталась поправить дело, объяснив, что умение слагать гекзаметры – это единственная защита Пифии в случае, если откровение окажется особенно мощным. Но нельзя ли девушке надеть и венец? Он приказал ей надеть его, и разумеется, результат был превыше всякого восхищения. А я подумала, что создание этого венца воплощает различие между эллинами и варварами – эллинское искусство увенчало женщину самым духом золота, а не его материальной субстанцией. Но тут коринфянин испустил восклицание и объяснил, что слышит в атрии голос еще одного своего гостя, и кем же оказался этот гость, как не секретарем Луция Гальбы, который сообщил, что его господин задержался и прибудет позднее. Вернувшись за стол, коринфянин отослал девушку вместе с платьем и венцом, а затем осведомился об успехе нашей поездки. Иониду пришлось признаться, что ее плоды его разочаровали. Коринфянин начал расспрашивать о подробностях, а когда Ионид смущенно открыл, сколько нам не хватает до необходимой суммы, он вскричал:
– Этого допустить нельзя!
И тут же послал за своими табличками. Что-то написав на них, он отдал их Иониду, чье лицо еще более побледнело, потом вспыхнуло алой краской.
– Богоподобно!
И в тот же миг совершенно четко я услышала три слова, произнесенные за стеной зала. Да, я уверена, это был отрывок фразы из речи человека, имевшего разумное и полное основание произнести их, не подозревая, как они отзовутся в пиршественном зале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37