И вот теперь меня выкопали, вырвали с корнем, пересадили, и никто не попросил у меня разрешения. Я выла там, пока солнце всходило над моим будущим, и нелепо цеплялась за мое прошлое.
– Думаю, мне будет лучше разделить с тобой твою повозку. Иди, малютка Ариека. Ты поплакала столько, сколько требуют приличия, а все сверх будет уже чистым баловством. А ты, по-моему, не из тех девушек, что балуют себя. Идем же. А теперь, если ты обопрешься вот сюда правой рукой… так-так… а левую ступню поставишь вот сюда… и подтянешься… отлично. А теперь сядь. Прекрасный жеребец, не так ли? Мой охотничий конь! Но мы позволим моему конюху вести его на поводу. Знаешь, раз я твой опекун, а ты моя опекаемая, будет вполне благопристойно, если ты приоткроешь свое лицо побольше… с другой стороны, пыль, которую поднимает этот допотопный экипаж… ты ведь мало что знаешь обо мне и об этой поездке?
Я ничего не сказала, потому что не умела говорить с мужчиной. Но он догадался о моих затруднениях.
– Но как тебе называть меня? И, если на то пошло, как мне называть тебя? Может быть, остановимся в основном на Ариеке, с юной госпожой в знаменательные дни и по праздникам? Пожалуй, так будет хорошо. Ну а как тебе называть меня? Думаю, «Ион» не очень тебя устроит, тогда как «Ионид» с добавлением «Писистратид» сойдет для тех церемоний в Дельфах, которые так ужасно торжественны.
– Да, досточтимый Ионид.
– Ты изысканно благовоспитанна, дитя мое. Как ты думаешь, будет ли мне дозволено увидеть сразу оба глаза, а не только один? Привыкать к мужчинам нелегко. Я всецело тебе сочувствую. Я предпочитаю женщин. Но только никому не проговорись. То есть не как жен или рабынь… эта твоя рабыня слишком смазлива, мы должны ее продать… я имею в виду, что предпочитаю женщин в качестве друзей. И с моей точки зрения я в восторге, что обзавелся новым другом-женщиной и получил привилегию заботиться о ней. Возможно, ты заметила, что я говорю слишком много. Ты же, как и приличествует, говоришь слишком мало – вот такой парадокс! Ты следишь, как яблоко ходит вверх-вниз по моему горлу. Да, оно очень заметно. Мы, долговязые и худые, страдаем такого рода выпуклостями. Полагаю, ты могла бы зарисовать мышцы моего лица. Ну, что же. Кажется, ты чувствуешь себя более удобно, раз лошади идут шагом. Твой отец держит отличных коней. Но об этом мне не следует говорить. Тебе любопытно узнать про свое будущее.
– Моя мать сказала мне, что я буду мести полы, досточтимый Ионид.
Он улыбнулся с затаенной печалью в глазах.
– Возможно, я ввел ее в заблуждение. Как глупо с моей стороны! О, понимаю! Да. Ты правда будешь носить в одной из процессий священную метлу. Но в остальном…
– Мне не надо будет подходить к тому месту?
– О чем ты подумала? Что за… Да, понимаю. Я мог бы предвидеть, что ты окажешься глубоко религиозной. Ну, разумеется.
– Нет! Нет! Я испугана. Вот и все.
– В конечном счете это одно и то же. Прости, я не собирался этого говорить, и ты забудь. Я слишком поддаюсь своей склонности к драматизации. Все, что угодно, ради острого словца, сарказма, парадокса, изящной апофегмы… Что есть истина? Но ты веришь в богов?
– Разумеется, Ионид.
– Это хорошо.
– Они же есть, верно? Ты ведь веришь в них, даже не пугаясь?
– Я верю, что очень правильно, что в них веришь ты, бедная малютка. И не отказывайся от них. Кто знает?..
Кто-то из мужчин что-то крикнул, и наша процессия со скрипом и лошадиным цоканьем остановилась. Всадники спешились и поспешили в терновые кусты у дороги. Ионид спустился с повозки и тоже зашагал туда. До сих пор я смотрела либо на пол повозки, либо на лицо Ионида. Теперь я подняла глаза, посмотрела вокруг и вскрикнула. Весь лазурный залив простирался передо мной, а вдали вздымались к небу снежные вершины великих центральных гор Пелопоннеса. Прямо по ту сторону залива, но словно бы так близко, что казалось, вот-вот и прикоснешься, блестел и дымился Коринф с крепостью Акрокоринф. Я не знала, что мир может выглядеть таким, и готова была смотреть хоть вечность.
Но мужчины закончили свое дело и возвращались. Ионид вскочил в повозку и кивнул начальнику воинов. Начальник закричал, мы поползли дальше по дороге, и вновь заклубилась пыль.
– Досточтимый Ионид…
– Что?
– Священная метла.
– У бога, знаешь ли, есть своя прислуга – его повар, его спальник, его подметальщица. Не будет же бог сам мести свои покои, а? Но это символично, и не более. Его спальник вытряхнет немножко золотой пыли из сандальи, а ты помашешь над ней священной метелкой семь раз. Кажется, семь. В таких случаях обычно три или семь, а иногда – девять. Боги умеют считать, знаешь ли.
– Наверное.
– По-моему, ты уже чувствуешь себя не такой испуганной.
– Погляди на все это, на мир!
– Гляжу, и часто.
– И наш лес внизу, и пастбища… Этолия такая красивая!
– Я не этолиец, но да, Этолия красива. И кстати, я афинянин. Ты слышала об Афинах?
– Это там, где были разбиты варвары.
– Да, давным-давно. С тех пор.. Афины должны быть вон там, слева от нас, далеко за этими горами, примерно на одной линии с Мегарой.
– А напротив ведь Коринф? И Сицилия справа от нас, правильно?
– Да, Сицилия справа от нас и немного южнее, и на большом, очень большом расстоянии.
Некоторое время мы молчали. Я думала о своем брате, но ничего о нем не сказала. Что можно было сказать? Наконец Ионид нарушил молчание:
– Так что у тебя в мыслях?
– Будущее. Мое будущее. Все вопросы. Где? Как? Что?
– Как ты, вероятно, помнишь, есть две пифии. Одна, царствующая Пифия, высокодостойная госпожа. Она слепа, но лишь к этому миру, по которому мы движемся спиной вперед. Вторая госпожа помоложе. Она не… не такая, как слепая госпожа. Но бог дозволяет себе говорить через кого ему угодно. Нет заслуги в том, чтобы быть оракулом, пифией. Они такие, какие есть, царствующая госпожа дряхла, высокодостойна и, я бы сказал – святая. Какова та, что моложе, ты узнаешь сама, так как – символически – ты будешь ее служанкой. Разумеется, для выполнения настоящей работы у нас есть рабы. Не такие, как твоя бойкая скотинка, но рабы, рожденные в храме. Право, мне иногда кажется, что они знают о нем больше, чем мы! Каждый из богов, множества, множества богов, имеет своего жреца, своего слугу. Вместе они составляют все души, и я их попечитель, или я тебе это уже говорил? По-видимому. Впрочем, таково мое единственное право на славу. Ты хорошая слушательница, моя дорогая, и раздразниваешь худшее во мне, то есть болтливость. Ты будешь жить в собственных покоях, в том, что мы называем дворцом пифий. У тебя будут собственные слуги. Я научу тебя обязанностям и умениям, сопряженным с положением, которое ты, надеюсь, когда-нибудь займешь.
– Каким, Ионид?
– Ты научишься слушать и произносить в точности слова бога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Думаю, мне будет лучше разделить с тобой твою повозку. Иди, малютка Ариека. Ты поплакала столько, сколько требуют приличия, а все сверх будет уже чистым баловством. А ты, по-моему, не из тех девушек, что балуют себя. Идем же. А теперь, если ты обопрешься вот сюда правой рукой… так-так… а левую ступню поставишь вот сюда… и подтянешься… отлично. А теперь сядь. Прекрасный жеребец, не так ли? Мой охотничий конь! Но мы позволим моему конюху вести его на поводу. Знаешь, раз я твой опекун, а ты моя опекаемая, будет вполне благопристойно, если ты приоткроешь свое лицо побольше… с другой стороны, пыль, которую поднимает этот допотопный экипаж… ты ведь мало что знаешь обо мне и об этой поездке?
Я ничего не сказала, потому что не умела говорить с мужчиной. Но он догадался о моих затруднениях.
– Но как тебе называть меня? И, если на то пошло, как мне называть тебя? Может быть, остановимся в основном на Ариеке, с юной госпожой в знаменательные дни и по праздникам? Пожалуй, так будет хорошо. Ну а как тебе называть меня? Думаю, «Ион» не очень тебя устроит, тогда как «Ионид» с добавлением «Писистратид» сойдет для тех церемоний в Дельфах, которые так ужасно торжественны.
– Да, досточтимый Ионид.
– Ты изысканно благовоспитанна, дитя мое. Как ты думаешь, будет ли мне дозволено увидеть сразу оба глаза, а не только один? Привыкать к мужчинам нелегко. Я всецело тебе сочувствую. Я предпочитаю женщин. Но только никому не проговорись. То есть не как жен или рабынь… эта твоя рабыня слишком смазлива, мы должны ее продать… я имею в виду, что предпочитаю женщин в качестве друзей. И с моей точки зрения я в восторге, что обзавелся новым другом-женщиной и получил привилегию заботиться о ней. Возможно, ты заметила, что я говорю слишком много. Ты же, как и приличествует, говоришь слишком мало – вот такой парадокс! Ты следишь, как яблоко ходит вверх-вниз по моему горлу. Да, оно очень заметно. Мы, долговязые и худые, страдаем такого рода выпуклостями. Полагаю, ты могла бы зарисовать мышцы моего лица. Ну, что же. Кажется, ты чувствуешь себя более удобно, раз лошади идут шагом. Твой отец держит отличных коней. Но об этом мне не следует говорить. Тебе любопытно узнать про свое будущее.
– Моя мать сказала мне, что я буду мести полы, досточтимый Ионид.
Он улыбнулся с затаенной печалью в глазах.
– Возможно, я ввел ее в заблуждение. Как глупо с моей стороны! О, понимаю! Да. Ты правда будешь носить в одной из процессий священную метлу. Но в остальном…
– Мне не надо будет подходить к тому месту?
– О чем ты подумала? Что за… Да, понимаю. Я мог бы предвидеть, что ты окажешься глубоко религиозной. Ну, разумеется.
– Нет! Нет! Я испугана. Вот и все.
– В конечном счете это одно и то же. Прости, я не собирался этого говорить, и ты забудь. Я слишком поддаюсь своей склонности к драматизации. Все, что угодно, ради острого словца, сарказма, парадокса, изящной апофегмы… Что есть истина? Но ты веришь в богов?
– Разумеется, Ионид.
– Это хорошо.
– Они же есть, верно? Ты ведь веришь в них, даже не пугаясь?
– Я верю, что очень правильно, что в них веришь ты, бедная малютка. И не отказывайся от них. Кто знает?..
Кто-то из мужчин что-то крикнул, и наша процессия со скрипом и лошадиным цоканьем остановилась. Всадники спешились и поспешили в терновые кусты у дороги. Ионид спустился с повозки и тоже зашагал туда. До сих пор я смотрела либо на пол повозки, либо на лицо Ионида. Теперь я подняла глаза, посмотрела вокруг и вскрикнула. Весь лазурный залив простирался передо мной, а вдали вздымались к небу снежные вершины великих центральных гор Пелопоннеса. Прямо по ту сторону залива, но словно бы так близко, что казалось, вот-вот и прикоснешься, блестел и дымился Коринф с крепостью Акрокоринф. Я не знала, что мир может выглядеть таким, и готова была смотреть хоть вечность.
Но мужчины закончили свое дело и возвращались. Ионид вскочил в повозку и кивнул начальнику воинов. Начальник закричал, мы поползли дальше по дороге, и вновь заклубилась пыль.
– Досточтимый Ионид…
– Что?
– Священная метла.
– У бога, знаешь ли, есть своя прислуга – его повар, его спальник, его подметальщица. Не будет же бог сам мести свои покои, а? Но это символично, и не более. Его спальник вытряхнет немножко золотой пыли из сандальи, а ты помашешь над ней священной метелкой семь раз. Кажется, семь. В таких случаях обычно три или семь, а иногда – девять. Боги умеют считать, знаешь ли.
– Наверное.
– По-моему, ты уже чувствуешь себя не такой испуганной.
– Погляди на все это, на мир!
– Гляжу, и часто.
– И наш лес внизу, и пастбища… Этолия такая красивая!
– Я не этолиец, но да, Этолия красива. И кстати, я афинянин. Ты слышала об Афинах?
– Это там, где были разбиты варвары.
– Да, давным-давно. С тех пор.. Афины должны быть вон там, слева от нас, далеко за этими горами, примерно на одной линии с Мегарой.
– А напротив ведь Коринф? И Сицилия справа от нас, правильно?
– Да, Сицилия справа от нас и немного южнее, и на большом, очень большом расстоянии.
Некоторое время мы молчали. Я думала о своем брате, но ничего о нем не сказала. Что можно было сказать? Наконец Ионид нарушил молчание:
– Так что у тебя в мыслях?
– Будущее. Мое будущее. Все вопросы. Где? Как? Что?
– Как ты, вероятно, помнишь, есть две пифии. Одна, царствующая Пифия, высокодостойная госпожа. Она слепа, но лишь к этому миру, по которому мы движемся спиной вперед. Вторая госпожа помоложе. Она не… не такая, как слепая госпожа. Но бог дозволяет себе говорить через кого ему угодно. Нет заслуги в том, чтобы быть оракулом, пифией. Они такие, какие есть, царствующая госпожа дряхла, высокодостойна и, я бы сказал – святая. Какова та, что моложе, ты узнаешь сама, так как – символически – ты будешь ее служанкой. Разумеется, для выполнения настоящей работы у нас есть рабы. Не такие, как твоя бойкая скотинка, но рабы, рожденные в храме. Право, мне иногда кажется, что они знают о нем больше, чем мы! Каждый из богов, множества, множества богов, имеет своего жреца, своего слугу. Вместе они составляют все души, и я их попечитель, или я тебе это уже говорил? По-видимому. Впрочем, таково мое единственное право на славу. Ты хорошая слушательница, моя дорогая, и раздразниваешь худшее во мне, то есть болтливость. Ты будешь жить в собственных покоях, в том, что мы называем дворцом пифий. У тебя будут собственные слуги. Я научу тебя обязанностям и умениям, сопряженным с положением, которое ты, надеюсь, когда-нибудь займешь.
– Каким, Ионид?
– Ты научишься слушать и произносить в точности слова бога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37