Ищет он токмо того, чтобы вы отворили ему ворота и встретили его, великого хана и царя вашего, с покорностью и с хлебом-солью. Он сам, без войска, – только с вельможами своими и с малым числом нукеров, – въедет в Москву, дабы на нее поглядеть и показаться народу, а после того уйдет отселева со всею ордой, не причинив ни вам, ни городу вашему никакой обиды.
– Ишь, чего захотел хан! – крикнул со стены Игнашка Постник. – Нехай глядит на Москву издаля, а в город мы его не пустим, – небось не дурнее его!
– Коли добром не пустите, он сказал: повелит взять Москву силою и тогда пощады никому не будет. Вот и выбирайте, что вам милее!
– Не пужай, выстоим с Божьей помощью, доколе подойдет государь наш с войском! А тогда хану вашему то самое будет, что и Мамаю было!
– Ну, ежели вы столь сильны, давай вам Бог, – промолвил князь Василий Нижегородский. – Мы, вестимо, душою с вами, а не с басурманами. Только глядите, не просчитайтесь, ибо помощи вам ниоткуда не будет: вы, должно быть, того не знаете, что тут, под Москвой, стоит только половина Тохтамышевой орды, а другая ее половина гонится полунощными землями за князем Дмитрием Ивановичем, который от нее подался в Вологду, а ныне, сказывают, ладится уходить оттуда на Белоозеро.
– Не может такого быть! – крикнул сверху Юрка Сапожник. – Нешто мы не знаем своего государя? Не побег бы он от орды, особливо без битвы!
– Битва ему была близ Костромы, только побили его
татары, и теперь он уходит от них с остатним войском.
– А не лукавишь ты, княже? – спросил со стены архи-мандрит Симеон Спасский. – Может, научили тебя татары так говорить, дабы пали мы духом и положили оружие? Не бери греха на душу, ведь русский ты человек, как и мы, и Господь тебе не простит такого!.
– Да что ты, отче,, мыслишь, на мне креста нету? – притворно возмутился князь Василий. – Истинно сказал я вам то, о чем вот уже два дня только и говорят в татарском, стане. Сам я, вестимо, того не видел, однако думаю, что ордынские гонцы своего хана обманывать бы не-посмели.
Ложь Нижегородских князей звучала столь, убедительно и правдоподобно, что почти все москвичи ей поверили. С минуту со стены доносился лишь невнятный гул голосов, потом князь Остей крикнул вниз:.
– Пождите, послы, – сейчас промеж собою потолкуем и тогда дадим вам ответ! –
– Ладно, пождем, коли недолго. Да и чего тут много толковать-то? Дело и младенцам ясное: надобно вам покориться, покуда хан милостив, – тем только и спасете себя и Москву от погибели!
– Ну, братья, как, – сами станем решать дело али кликнем народ на вече? – спросдл архимандрит Симеон у стоявших вокруг людей.
– Вече хорошо сбирать, когда есть время на споры да на разговоры, – угрюмо промолвил один из слободских старост, – а ныне иное: ханские послы стоят за воротами и дожидают ответа.
– Это истина! – крикнул кто-то из толпы. – Здеся налицо и князь-воевода, и оба московские архимандриты, и почти вся иная старшина. Нехай они, – лучшие люди наши, – вырешат дело промеж собой, а мы на том станем, что они скажут!
– Тому и быть! – поддержали другие. – С вечем и до завтрева дело не сдвинется! Пущай старшина решает!
– Добро, братья, – сказал архимандрит Симеон, – так оно и впрямь лучше будет, а потому с Божьим благословением приступим. Говори, княже, что мыслишь ты?
– Набольший воевода на совете сперва других слушает, а свое слово говорит последним, – ответил Остей.
– Коли так, починай кто-либо из меньших людей. Вот хоть ты, Игнатий!
– По мне, братья, чего бы нам хан ни посулил, не отворять ему ворота, – без раздумий сказал Игнашка Постник. – Обманут нас басурманы! Будем обороняться до конца, – авось приспеет государь наш на помощь.
– Держитесь за авось, покеда не сорвалось! – крикнули из толпы.
– Оно верно, этот авось дюже тонкий, на таком долго не удержишься, промолвил староста Сурожской сотниСидор Олферьев. – Нешто ты не слыхал, что Нижегородские князья-то сказывали?
– Не верю я тому! Лгут они!
– Может, и лгут, но на правду похоже. И ежели оно окажется правдой, а мы, тому не поверив, станем еще обороняться, – понапрасну погубим и Москву и себя, – сказал Олферьев. – Ведь мы не малые дети, небось кажный понимает, что сколько ни ерепенься, а долго нам супротив орды не выстоять. Ну, продержимся еще дня три либо от силы седмицу, а после татары все одно город возьмут и тогда не оставят в нем камня на камне. Да и людей всех побьют.
– Знамо дело, уж тогда пощады не жди, – поддержал кто-то из сотских. •
– А коли ворота отворим и покоримся, думаешь, и вправду помилуют? – отозвался другой. – Татарве в таких делах не дюже-то верь! В торгу татарин тебя не обманет, а в ратном деле обман у них законом дозволен!
– Так ить тут еще дело-то надвое показывается: может, обманут, а может, и впрямь помилуют. А ежели ханской воли не исполним, тогда конец один!
– Чего там один! – крикнул Адам Суконник. – Небось четыре дня против орды выстояли, сколько она на стены ни лезла, почто же еще не постоять? Город наш крепок, а людей в нем эвон сколько! Коли спонадобится – и до зимы простоим!
– А есть что будешь? Через какую седмицу, не более, во всей Москве ни зерна не останется! Сколько ни хоробруй, а голод заставит ворота отворить!
– Тогда нам от того проку не будет. Коли уж отворять, так лучше сейчас!
– Истина! Ноне хан, гляди, и помилует, а завтра не жди!
Московский торговый люд делился на сотни: Гостиную, Суконную и Сурожскую.
– А как у нас и вправду с запасом-то? – спросил архимандрит. – Ты, княже, что о том скажешь?
– Что я о том сказать могу? Я человек пришлый, – ответил Остей. – Поспрошайте о том у Юрия.
– Врать не хочу, а толком того и я не знаю, – сказал Юрий Сапожник, увидев, что на него устремлены все глаза. – Запасу у нас было немало, особливо в боярских хозяйствах. Но народ, осерчав на бояр, домы их пограбил, – поди теперь узнай, куды оно ушло? Людей в город тожеть набежала тьма, доселева все пили и ели в кого сколько лезло, и что еще осталось – то один Господь ведает. Надо быть, на седмицу достанет, а впроголодь, может, и две продержимся.
– Вишь, как оно без настоящего-то начала обернулось! Ну, а коли в деле порядку нет, так чего и ждать-то еще? Надобно теперь же мириться с ханом!
– Кобыла с волком мирилась, да домой не воротилась! Лучше подтянуть брюхо и стоять до конца, нежели своей охотой отдаться басурманам на расправу!
– Так ведь все одно не ныне, так завтра попадешь к ним в руки! Почто же их зря ярить-то?
– Вестимо так! Сколько веревку ни вей, а конец будет!
– Вот на той веревке в Орду и пойдешь!
– И то краше, нежели тут зарежут. С Орды и утечь можно!
– Чего еще тут спорить! Надобно сделать, как царь хочет: пустить его в город, только без войска и чтобы никаких грабежей!
Из всех этих речей и отдельных выкриков архимандриту Сим еону, – который в этот решающий час молчаливо был признан за старшего, – стало ясно, что большинство склоняется к тому, чтобы принять условия Тохтамыша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60