Толпа, как оказалось, сопровождала священника, направлявшегося к умирающему. Дон Луис остановил лошадь, чтобы пропустить толпу, и, по мексиканскому обычаю, сняв шляпу, перекрестился.
Стоя на одном месте, он машинально оглядывался по сторонам. Вдруг он невольно вскрикнул от радости, потому что совершенно случайно заметил в толпе человека, который, по его представлениям, должен был бы находиться вдали от Мехико.
— Ах, черт возьми! — прошептал француз.
Он боялся, что случай, который как нельзя кстати помог ему отыскать в толпе нужного человека, с таким же успехом может и скрыть его. Поэтому, не раздумывая долго и не заботясь о последствиях, дон Луис тронул лошадь и поехал напрямик к человеку, которого он так неожиданно увидел.
Жители Мехико в одном отношении как две капли воды похожи на жителей всех городов света — они не любят, чтобы их давили, даже не позаботившись крикнуть при этом «берегись», особенно же, если скопление народа обусловлено какими-то особыми обстоятельствами. Поэтому на француза немедленно посыпались со всех сторон проклятья и угрозы, хотя он двигался очень медленно, с соблюдением всевозможной осторожности. Луи Морэн делал вид, будто проклятия и угрозы относятся не к нему, и с невозмутимым видом продолжал путь. И лишь, когда проклятия становились слишком громкими, а угрозы слишком серьезными, он бросал косой взгляд на крикунов и, мы считаем своим долгом подтвердить это, моментально их укрощал.
Однако нет худа без добра. Шум раздраженной толпы невольно привлек и внимание того, кого боялся потерять из виду француз. Он, подняв голову, стал искать глазами виновника людского недовольства и сразу же заметил сидевшего верхом на лошади Луи Морэна. Человек этот, по-видимому, тоже обрадовался непредвиденной встрече с французом, потому что стал энергично пробираться к нему. А так как это был человек высокого роста и, судя по его мускулам, обладал недюжинной силой, то ему ничего не стоило прокладывать себе дорогу, орудуя локтями направо и налево, и вскоре он уже подходил к Луи Морэну.
После этого они уже без особого труда объединенными усилиями выбрались из теснившей их со всех сторон толпы, которая особенно щедро осыпала их бранью, как это бывает в подобных случаях, вообразив, что эти двое уходят не добровольно, а спасаются бегством от гнева раздраженного народа.
Когда они оказались на соседней улице, где народу почти совсем не было, француз остановил лошадь и, протягивая руку незнакомцу, с нескрываемой радостью приветствовал его.
— Невероятно! Неужели это вы, дорогой Сент-Аманд!.. Если бы вы знали, как я обрадовался, увидев вас здесь в то время как, по моим расчетам, вы должны быть на бивуаке где-нибудь в окрестностях Гвадалахары.
Сент-Аманд смущенно понурил голову: надо же было такому случиться, чтобы ни кого-нибудь, а именно его отыскал в толпе дон Луис.
— Вы, наверное, на меня сердитесь, господин Луи? Да?
— Напротив. Всего минуту назад я готов был заплатить сто пиастров только за то, чтобы узнать, где вас можно найти.
— Неужели это правда, господин Луи?
— Помилуйте, да разве вы замечали когда-нибудь, что я способен лгать?
— Никогда. Приятно это вашему собеседнику или нет, но вы всегда говорите то, что думаете. С вами потому и хорошо иметь дело, что, по крайней мере, всегда знаешь правду… Значит, я вам для чего-то нужен?
— Вполне возможно, что вы мне понадобитесь, но, прежде всего, скажите, вы здесь один или нет?
— Ну, я вижу, от вас ничего невозможно скрыть, и волей-неволей приходится сказать вам всю правду. Француз улыбнулся:
— Да, я тоже думаю, что так будет лучше.
— Ну, тогда к черту все увертки!.. Слушайте! Я вам все расскажу, как есть. Мы отправились в тот же день, как вы приказали, и даже добрались до Гвадалахары… Но там такая скучища, что мы чуть не умерли с тоски, а так как мы наверняка знали, что разминуться с вами в пути мы не сможем, то, подумав, решили податься обратно в Мехико. И вот мы здесь.
— Что? Значит, вы все четверо здесь?
— Увы! Да, — жалобно отвечал Сент-Аманд. — Я как раз направлялся к вам, чтобы сообщить о нашем прибытии. Вы очень на меня сердитесь за это, господин Луи?
— Я? С какой стати? Наоборот, вы себе и представить не можете, как я рад… Теперь все решилось само собой.
— Ну, знаете, уж тут я ровно ничего не понимаю.
— Надеюсь, что это именно так, — отвечал француз со смехом. — Пока вполне достаточно того, что понимаю я, притом понимаю отлично.
— Это правильно.
— А вот вам и доказательство того, что я ни капельки не сержусь на вас за то, что вы явились сюда… Ступайте за вашими товарищами и приходите ко мне все четверо не позже чем через час.
— Зачем?
— Прежде всего затем, чтобы каждый из вас получил по двадцать пять пиастров вознаграждения.
— Вознаграждение за ослушание?
— Может быть, и так, — отвечал француз, продолжая улыбаться.
— Хорошо! Это мне нравится! А что потом? — весело спросил канадец.
— А потом узнаете, зачем вы мне нужны.
— Теперь я, кажется, начинаю понимать, в чем тут дело… Значит, предстоит какое-нибудь горяченькое дельце?
— Как вам сказать? Вполне возможно, что-то подобное и случится.
— В добрый час! По крайней мере, мы хоть сгодимся здесь на что-нибудь полезное и не будем скучать в этом проклятом городе. До свидания, господин Луи.
— До свидания, Сент-Аманд.
И они разошлись в разные стороны. Канадец отправился к своим товарищам, а француз рысью помчался к дому на улице Монтерилья.
Часы на башне Карпапио пробили ровно четыре, когда Луи Морэн миновал Главную площадь.
— Гм! — пробормотал он, с довольным видом потирая руки. — Не иначе, как Небо помогает нам, и мне почему-то кажется, что сегодня будет в лицах разыграна известная испанская пословица, и бедняжка дон Рамон Аремеро, вместо того, чтобы завладеть шерстью, чего доброго, сам окажется остриженным.
Несколько минут спустя, поручив лошадь заботам слуги, дон Луис уже входил в свою комнату, где его дожидался дон Мигуэль, лежа на софе, распевавший томную сегидилью под аккомпанемент гитары.
Взглянув на молодого человека, француз не в силах был побороть овладевшего им желания и расхохотался прямо в лицо своему другу. Последний был до такой степени обескуражен такой бесцеремонностью дона Луиса, что быстро вскочил на ноги, уронив при этом гитару, которая с жалобным стоном упала на пол.
— Послушайте! Что могло вас так рассмешить? — вызывающе спросил дон Мигуэль. — Скажите, что именно так развеселило вас, и мы посмеемся вместе, если только это действительно смешно!
— Простите меня, пожалуйста, — отвечал француз, принимаясь хохотать еще сильнее, — но это, право, выше моих сил, и я не в состоянии удержаться от хохота… Меня смешит странное совпадение вашего сентиментального настроения с этой игрой на гитаре именно в ту минуту, когда, может быть, решается судьба вашего счастья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Стоя на одном месте, он машинально оглядывался по сторонам. Вдруг он невольно вскрикнул от радости, потому что совершенно случайно заметил в толпе человека, который, по его представлениям, должен был бы находиться вдали от Мехико.
— Ах, черт возьми! — прошептал француз.
Он боялся, что случай, который как нельзя кстати помог ему отыскать в толпе нужного человека, с таким же успехом может и скрыть его. Поэтому, не раздумывая долго и не заботясь о последствиях, дон Луис тронул лошадь и поехал напрямик к человеку, которого он так неожиданно увидел.
Жители Мехико в одном отношении как две капли воды похожи на жителей всех городов света — они не любят, чтобы их давили, даже не позаботившись крикнуть при этом «берегись», особенно же, если скопление народа обусловлено какими-то особыми обстоятельствами. Поэтому на француза немедленно посыпались со всех сторон проклятья и угрозы, хотя он двигался очень медленно, с соблюдением всевозможной осторожности. Луи Морэн делал вид, будто проклятия и угрозы относятся не к нему, и с невозмутимым видом продолжал путь. И лишь, когда проклятия становились слишком громкими, а угрозы слишком серьезными, он бросал косой взгляд на крикунов и, мы считаем своим долгом подтвердить это, моментально их укрощал.
Однако нет худа без добра. Шум раздраженной толпы невольно привлек и внимание того, кого боялся потерять из виду француз. Он, подняв голову, стал искать глазами виновника людского недовольства и сразу же заметил сидевшего верхом на лошади Луи Морэна. Человек этот, по-видимому, тоже обрадовался непредвиденной встрече с французом, потому что стал энергично пробираться к нему. А так как это был человек высокого роста и, судя по его мускулам, обладал недюжинной силой, то ему ничего не стоило прокладывать себе дорогу, орудуя локтями направо и налево, и вскоре он уже подходил к Луи Морэну.
После этого они уже без особого труда объединенными усилиями выбрались из теснившей их со всех сторон толпы, которая особенно щедро осыпала их бранью, как это бывает в подобных случаях, вообразив, что эти двое уходят не добровольно, а спасаются бегством от гнева раздраженного народа.
Когда они оказались на соседней улице, где народу почти совсем не было, француз остановил лошадь и, протягивая руку незнакомцу, с нескрываемой радостью приветствовал его.
— Невероятно! Неужели это вы, дорогой Сент-Аманд!.. Если бы вы знали, как я обрадовался, увидев вас здесь в то время как, по моим расчетам, вы должны быть на бивуаке где-нибудь в окрестностях Гвадалахары.
Сент-Аманд смущенно понурил голову: надо же было такому случиться, чтобы ни кого-нибудь, а именно его отыскал в толпе дон Луис.
— Вы, наверное, на меня сердитесь, господин Луи? Да?
— Напротив. Всего минуту назад я готов был заплатить сто пиастров только за то, чтобы узнать, где вас можно найти.
— Неужели это правда, господин Луи?
— Помилуйте, да разве вы замечали когда-нибудь, что я способен лгать?
— Никогда. Приятно это вашему собеседнику или нет, но вы всегда говорите то, что думаете. С вами потому и хорошо иметь дело, что, по крайней мере, всегда знаешь правду… Значит, я вам для чего-то нужен?
— Вполне возможно, что вы мне понадобитесь, но, прежде всего, скажите, вы здесь один или нет?
— Ну, я вижу, от вас ничего невозможно скрыть, и волей-неволей приходится сказать вам всю правду. Француз улыбнулся:
— Да, я тоже думаю, что так будет лучше.
— Ну, тогда к черту все увертки!.. Слушайте! Я вам все расскажу, как есть. Мы отправились в тот же день, как вы приказали, и даже добрались до Гвадалахары… Но там такая скучища, что мы чуть не умерли с тоски, а так как мы наверняка знали, что разминуться с вами в пути мы не сможем, то, подумав, решили податься обратно в Мехико. И вот мы здесь.
— Что? Значит, вы все четверо здесь?
— Увы! Да, — жалобно отвечал Сент-Аманд. — Я как раз направлялся к вам, чтобы сообщить о нашем прибытии. Вы очень на меня сердитесь за это, господин Луи?
— Я? С какой стати? Наоборот, вы себе и представить не можете, как я рад… Теперь все решилось само собой.
— Ну, знаете, уж тут я ровно ничего не понимаю.
— Надеюсь, что это именно так, — отвечал француз со смехом. — Пока вполне достаточно того, что понимаю я, притом понимаю отлично.
— Это правильно.
— А вот вам и доказательство того, что я ни капельки не сержусь на вас за то, что вы явились сюда… Ступайте за вашими товарищами и приходите ко мне все четверо не позже чем через час.
— Зачем?
— Прежде всего затем, чтобы каждый из вас получил по двадцать пять пиастров вознаграждения.
— Вознаграждение за ослушание?
— Может быть, и так, — отвечал француз, продолжая улыбаться.
— Хорошо! Это мне нравится! А что потом? — весело спросил канадец.
— А потом узнаете, зачем вы мне нужны.
— Теперь я, кажется, начинаю понимать, в чем тут дело… Значит, предстоит какое-нибудь горяченькое дельце?
— Как вам сказать? Вполне возможно, что-то подобное и случится.
— В добрый час! По крайней мере, мы хоть сгодимся здесь на что-нибудь полезное и не будем скучать в этом проклятом городе. До свидания, господин Луи.
— До свидания, Сент-Аманд.
И они разошлись в разные стороны. Канадец отправился к своим товарищам, а француз рысью помчался к дому на улице Монтерилья.
Часы на башне Карпапио пробили ровно четыре, когда Луи Морэн миновал Главную площадь.
— Гм! — пробормотал он, с довольным видом потирая руки. — Не иначе, как Небо помогает нам, и мне почему-то кажется, что сегодня будет в лицах разыграна известная испанская пословица, и бедняжка дон Рамон Аремеро, вместо того, чтобы завладеть шерстью, чего доброго, сам окажется остриженным.
Несколько минут спустя, поручив лошадь заботам слуги, дон Луис уже входил в свою комнату, где его дожидался дон Мигуэль, лежа на софе, распевавший томную сегидилью под аккомпанемент гитары.
Взглянув на молодого человека, француз не в силах был побороть овладевшего им желания и расхохотался прямо в лицо своему другу. Последний был до такой степени обескуражен такой бесцеремонностью дона Луиса, что быстро вскочил на ноги, уронив при этом гитару, которая с жалобным стоном упала на пол.
— Послушайте! Что могло вас так рассмешить? — вызывающе спросил дон Мигуэль. — Скажите, что именно так развеселило вас, и мы посмеемся вместе, если только это действительно смешно!
— Простите меня, пожалуйста, — отвечал француз, принимаясь хохотать еще сильнее, — но это, право, выше моих сил, и я не в состоянии удержаться от хохота… Меня смешит странное совпадение вашего сентиментального настроения с этой игрой на гитаре именно в ту минуту, когда, может быть, решается судьба вашего счастья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54