Не доходя четырех шагов до куста, в котором находился капитао, безмолвный и неподвижный, как глыба гранита, неизвестный бродяга остановился.
Несколько секунд прошло в глубокой тишине, в продолжение которой было почти слышно биение сердца храброго солдата.
Он не мог в темноте разглядеть своего врага, но угадывал его присутствие и внутренне беспокоился его неподвижностью и молчанием, не предвещающим ничего хорошего; он инстинктивно боялся той же хитрости, которую сам употребил; тайное предчувствие говорило ему, что он находится перед опасным противником, которого, может быть, ему не удастся обмануть.
Крик совы раздался неожиданно в воздухе два раза.
Как ни было отлично подражание, ухо индейца не могло обмануться.
Капитао понял, что это был сигнал незнакомца.
Но к кому он обращался, не к нему ли? А если к спрятавшимся в соседних кустарниках воинам?
Может быть, Диего не принял достаточно предосторожностей? Петля, стягивающая шею воина, убитого им, могла развязаться, тело всплыло, и гуакуры, увидев труп, могли заподозрить измену и прийти в эту минуту, чтобы отомстить за смерть своего брата, умерщвляя его убийцу.
Эти мысли с быстротою молнии пронеслись в голове солдата; однако нужно было отвечать, всякое замедление погубило бы его. Капитао наудачу, сделав усилие, в свою очередь два раза испустил крик совы.
Он с беспокойством стал ждать, что выйдет из его отчаянной попытки, не смея верить в ее успех.
Ожидание было непродолжительно; почти в то же мгновение незнакомец появился около кустарника.
— Ato ingote canche. Kjick piep, Pui? — спросил он на гуакурском языке, который дон Диего не только понимал, но и отлично говорил на нем.
— Mochi , — отвечал тотчас тихим голосом капитао.
— Epoi aboui , — продолжал гуакур.
Перекинувшись этими словами, которые мы здесь поместили по-гуакурски для того, чтобы дать нашим читателям образчик этого языка, дон Диего повиновался сделанному ему приказанию и смело вышел из куста, хотя он, несмотря на свою военную хитрость, еще не совсем успокоился.
Индеец, которого он сразу признал за Тару-Ниома, был убежден, что имеет дело с одним из своих воинов, и даже не потрудился осмотреть его, довольствуясь только беглым взглядом, который он кинул на капитао; к тому же начальник казался очень озабоченным.
Он почти сейчас же продолжил разговор, который мы передадим в переводе.
— Так собаки не пробовали биться в равнине во время темноты? — спросил он.
— Нет, — отвечал Диего, — они укрепились как трусливые собаки, которые не смеют двинуться с места.
— Epoi! Я предполагал, что они храбрее и хитрее; с ними человек, который отлично знает пустыню, изменник нашей расы, которому я вложу в глаза раскаленные угли и вырву его лживый язык.
Капитао внутренне содрогнулся при таких угрозах, направленных на него, однако он сдержался.
— Собака эта умрет, — сказал он.
— Он и все, которых он ведет, — отвечал вождь. — Я имею нужду в своем брате.
— Готов к услугам Тару-Ниома.
— Уши моего брата открыты?
— Они открыты.
— Epoi, я начинаю. Для успеха моих намерений мне нужно присутствие пейягов; без их homaka я не могу ничего предпринять. Емавиди-Шэмэ обещал прислать мне пятьдесят лодок, в каждой по десяти воинов, как только я пожелаю. Мой брат Великая Двуутробка пойдет за пирогами.
— Пойду.
— Я сам привел лошадь моего брата, чтобы ему не терять времени в поисках за ней. Вот мой keaio . Мой брат покажет его Емавиди-Шэмэ, вождю пейягов, от имени его друга Тару-Ниома, вождя гуакуров, и скажет: «Тару-Ниом требует исполнения данного обещания».
— Скажу, — отвечал Диего, который говорил так лаконично, как только возможно.
— Хорошо; мой брат великий воин; я люблю его, пускай он последует за мной.
Они поспешно пошли один за другим, не разговаривая.
Дон Диего внутренне благословлял случай, которому заблагорассудилось все так хорошо устроить; он боялся проницательного гуакурского предводителя. С тайным опасением он думал о той минуте, когда оба достигнут лагеря, где свет сторожевых костров мог обличить его переодевание в глазах гуакуров, которых так трудно обмануть и которые к тому же, без сомнения, отлично знали человека, личность которого он заменял.
Но теперь положение переменилось; если, по несчастью, вождь пейягов знал умершего воина, то, должно быть, только очень поверхностно и, не имея с ним никаких коротких сношений, не сохранил о нем ясного воспоминания.
Между тем оба воина дошли до прогалины, где стояли оседланные лошади, которых невольник держал под уздцы.
— Вот лошадь моего брата, пускай он едет, — сказал Тару-Ниом, — я ожидаю его возвращения с нетерпением; он направляется к полудню, я же возвращаюсь в лагерь; до скорого свидания.
Диего не знал, какая из лошадей должна была ему принадлежать, боясь ошибиться и вместо своей взять другую, он нарочно поскользнулся, чтобы дать время вождю сесть первым на коня, что тот и сделал, так как его недоверчивость не была возбуждена; Диего последовал его примеру.
Они пришпорили своих лошадей и понеслись во весь дух по противоположным направлениям.
Когда он наконец остался один, капитао тяжело вздохнул, как будто у него с плеч свалилась гора.
— Уф! — сказал он про себя, — испытание было тяжело, но я думаю, что до сих пор хорошо выпутывался; однако не следует радоваться заранее, подождем конца; если б только этот дьявол, пейягский предводитель, — говорят, он ужасно лукав, — не отгадал моей хитрости! Помоги Бог! Только Он один может теперь спасти меня. Я прошу у Него чуда, — прибавил он, — но решил ли Он сделать невозможное?
ГЛАВА VIII. E-canan-payagoai . Индейское селение
Гуакуры и их союзники пейяги занимаются преимущественно скотоводством, что очень мешало успехам строительного искусства; однако с некоторых пор они стали выказывать наклонность к более оседлой жизни и начинают даже заниматься хлебопашеством.
Находясь уже много лет в союзе, гуакуры и пейяги, кажется, разделили между собою пустыню.
Первые в такой степени кавалеристы, что бразильцы их назвали Indios cavaiheiros ; они проводят, так сказать, свою жизнь на лошади, охраняя на обширных равнинах свои бесчисленные стада диких быков, которые составляют их главное богатство.
Пейяги же, напротив, оседлы; они строят свои жилища на берегах рек или озер, занимаясь преимущественно рыболовством и живя скорее на воде, чем на земле. Зато они приобрели довольно большую опытность в судоходстве и обладают некоторыми знаниями в области морской астрономии.
Нравы же и привычки гуакуров и пейягов мало различны; говорить об одной из этих наций — значит знакомить с другой.
Мы выше сказали, что они обыкновенно поселяются на несколько месяцев на берегах рек, т. е. до тех пор, покуда с одной стороны еще можно найти рыб, а с другой — пастбище для скота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30