Комната эта находилась на самом верхнем этаже башни, плоская крыша которой, где день и ночь прохаживался часовой, служила ей потолком. Солдат отпер запоры и замки двери, обитой железом, и граф твердым шагом вошел в комнату. Бросив взгляд на эти холодные и печальные стены, в которых ему предстояло жить, он сел на стул, скрестил руки на груди, опустил голову и погрузился в размышления.
Солдат — или, лучше сказать, тюремщик — ушел и, вернувшись через час, нашел графа в том же положении. Человек этот принес простыню, одеяло, немного дров; два солдата, следовавшие за ним, несли чемодан с одеждой и бельем заключенного, который они поставили в углу комнаты и ушли. Тюремщик тотчас застелил постель, потом вымел комнату и затопил камин. Исполнив все это, он подошел к заключенному.
— Ваше сиятельство, — вежливо сказал он.
— Что вам угодно, друг мой? — спросил граф, приподнимая голову и смотря на него с кротостью.
— Комендант хочет поговорить с вами. Он должен сообщить вам нечто важное.
— Як услугам господина коменданта, — лаконично отвечал граф.
Тюремщик поклонился и вышел.
— Чего хочет от меня этот человек? — прошептал граф, оставшись один.
Ожидание его было непродолжительным; дверь снова отворилась, и появился комендант. Заключенный поднялся, чтобы встретить его, поклонился и молча ждал, когда тот заговорит. Комендант сделал тюремщику знак уйти, потом, после нового поклона, сказал с холодной вежливостью:
— Граф, дворяне должны оказывать друг другу внимание. Хотя приказания, полученные мной от кардинала, очень строги, я желаю, однако, облегчить ваше пребывание в этих стенах, насколько мне позволяют мои обязанности; я пришел прямо сюда, чтобы поговорить с вами об этом.
Граф угадал, куда клонит комендант, но не высказал этого и отвечал:
— Господин комендант, я должен быть признателен за такой шаг с вашей стороны; будьте же добры, объясните мне, в чем состоят полученные вами приказания и каким образом возможно вам смягчить их. Но прежде всего, так как я нахожусь здесь у себя, — прибавил он с меланхолической улыбкой, — сделайте мне одолжение и сядьте.
Майор поклонился, но не сел.
— Это ни к чему, граф, — сказал он, — то, что я должен вам сказать, очень коротко. Прежде всего прошу вас оценить мою деликатность: я распорядился прислать сюда чемодан с вашими вещами, не осмотрев его, хотя имел на то право.
— Вижу и очень вам благодарен. Майор поклонился.
— Вы сами военный, граф, — сказал он, — и знаете, что его преосвященство монсеньор кардинал хоть и великий человек, но не очень щедр к офицерам, которых старость или раны вынуждают выйти в отставку.
— Это правда, — заметил граф.
— В особенности это касается комендантов крепостей; хоть они и назначены королем, но вынуждены покупать за наличные деньги места своих предшественников и находятся в полнейшей нищете, если не накопят денег заранее.
— Я этого не знал; я думал, что начальство над крепостью служит наградой.
— Так оно и есть, граф; покупается место только в таких крепостях, которые, как эта, служат государственной тюрьмой.
— А! Очень хорошо.
— Вы понимаете, что это делается по причине тех выгод, которые комендант имеет право извлекать из общения с вверенными ему заключенными.
— Понимаю как нельзя лучше. Много ли содержится несчастных в этом замке, подвергшихся немилости его преосвященства?
— Увы! Вы один. Вот по какой причине желал бы я мирно договориться с вами.
— Поверьте, что я сам очень этого желаю.
— Я в этом убежден и потому приступлю прямо к делу.
— Приступайте, приступайте; я слушаю вас с самым серьезным вниманием.
— Мне приказано не позволять вам общаться ни с кем, кроме вашего тюремщика, не давать вам ни книг, ни бумаги, ни перьев, ни чернил, никогда не позволять вам выходить из этой комнаты; кажется, очень опасаются, что вы убежите отсюда, а его преосвященство, должно быть, хочет вас удержать.
— Я очень признателен его преосвященству, но, к счастью для меня, — улыбаясь отвечал граф, — вместо того, чтобы иметь дело с тюремщиком, я завишу от храброго воина, который, строго исполняя свои обязанности, считает бесполезным мучить заключенного, уже и без того несчастного, так как он заслужил немилость короля и всесильного кардинала.
— Суждение ваше обо мне верно, граф; как ни строги эти приказания, я один распоряжаюсь в этой крепости, где мне нечего опасаться контроля, и надеюсь, что буду в состоянии смягчить предписанную в отношении вас строгость.
— Каковы бы ни были ваши намерения на этот счет, позвольте мне в свою очередь поговорить с вами откровенно, как подобает честному офицеру. Так как, без сомнения, я останусь в заключении очень долго, деньги для меня совершенно бесполезны; не будучи богат, я пользуюсь, однако, некоторым достатком и очень этому рад, потому что этот достаток позволяет выразить вам признательность за то снисхождение, которое вы оказываете мне. Услуга за услугу, милостивый государь; я буду давать вам десять тысяч в год вперед, а вы, с вашей стороны, позволите мне иметь, разумеется за мой счет, все вещи, которые могут скрасить тяготы моего заключения.
У майора закружилась голова: старый офицер за всю свою жизнь не имел такой большой суммы.
Граф продолжал, не показывая, что заметил, какое действие произвели его слова на коменданта:
— Итак, решено. К той сумме, которую король назначил вам для моего содержания, мы будем прибавлять двести ливров в месяц, то есть две тысячи четыреста в год на бумагу, перья, книги и прочее… даже положим для круглой цифры три тысячи; вы согласны?
— Ах! Этого много, даже слишком много.
— Нет, потому что я помогаю благородному человеку, который останется мне признателен.
— Ах! Я останусь вам признателен вечно! Прошу вас не сердиться на меня за мою откровенность, но вы заставите меня желать, чтобы вы оставались здесь как можно дольше.
— Как знать, майор, может быть, мой отъезд будет для вас выгоднее моего пребывания здесь, — сказал граф с лукавой улыбкой. — Позвольте мне вашу записную книжку.
Майор передал. Граф вырвал листок, написал несколько слов карандашом и подал майору, говоря:
— Вот чек на тысячу шестьсот ливров, которые вы можете получить из банка Дюбуа, Лусталь и К° в Тулоне.
Комендант с радостным трепетом схватил бумагу.
— Но мне кажется, что на этой бумаге написано на восемьсот ливров больше той суммы, о которой мы условились.
— Правда, но эти восемьсот ливров назначены на покупку разных вещей, значащихся вот в этом списке и которые я прошу вас достать для меня.
— Завтра вы их получите, граф.
Поклонившись почти до земли, комендант вышел, пятясь задом.
— Я не ошибся, — весело прошептал граф, когда тяжелая дверь закрылась за майором, — я не ошибся, я верно оценил этого человека, в нем сосредоточились все пороки, но самый главный в нем порок — скупость!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Солдат — или, лучше сказать, тюремщик — ушел и, вернувшись через час, нашел графа в том же положении. Человек этот принес простыню, одеяло, немного дров; два солдата, следовавшие за ним, несли чемодан с одеждой и бельем заключенного, который они поставили в углу комнаты и ушли. Тюремщик тотчас застелил постель, потом вымел комнату и затопил камин. Исполнив все это, он подошел к заключенному.
— Ваше сиятельство, — вежливо сказал он.
— Что вам угодно, друг мой? — спросил граф, приподнимая голову и смотря на него с кротостью.
— Комендант хочет поговорить с вами. Он должен сообщить вам нечто важное.
— Як услугам господина коменданта, — лаконично отвечал граф.
Тюремщик поклонился и вышел.
— Чего хочет от меня этот человек? — прошептал граф, оставшись один.
Ожидание его было непродолжительным; дверь снова отворилась, и появился комендант. Заключенный поднялся, чтобы встретить его, поклонился и молча ждал, когда тот заговорит. Комендант сделал тюремщику знак уйти, потом, после нового поклона, сказал с холодной вежливостью:
— Граф, дворяне должны оказывать друг другу внимание. Хотя приказания, полученные мной от кардинала, очень строги, я желаю, однако, облегчить ваше пребывание в этих стенах, насколько мне позволяют мои обязанности; я пришел прямо сюда, чтобы поговорить с вами об этом.
Граф угадал, куда клонит комендант, но не высказал этого и отвечал:
— Господин комендант, я должен быть признателен за такой шаг с вашей стороны; будьте же добры, объясните мне, в чем состоят полученные вами приказания и каким образом возможно вам смягчить их. Но прежде всего, так как я нахожусь здесь у себя, — прибавил он с меланхолической улыбкой, — сделайте мне одолжение и сядьте.
Майор поклонился, но не сел.
— Это ни к чему, граф, — сказал он, — то, что я должен вам сказать, очень коротко. Прежде всего прошу вас оценить мою деликатность: я распорядился прислать сюда чемодан с вашими вещами, не осмотрев его, хотя имел на то право.
— Вижу и очень вам благодарен. Майор поклонился.
— Вы сами военный, граф, — сказал он, — и знаете, что его преосвященство монсеньор кардинал хоть и великий человек, но не очень щедр к офицерам, которых старость или раны вынуждают выйти в отставку.
— Это правда, — заметил граф.
— В особенности это касается комендантов крепостей; хоть они и назначены королем, но вынуждены покупать за наличные деньги места своих предшественников и находятся в полнейшей нищете, если не накопят денег заранее.
— Я этого не знал; я думал, что начальство над крепостью служит наградой.
— Так оно и есть, граф; покупается место только в таких крепостях, которые, как эта, служат государственной тюрьмой.
— А! Очень хорошо.
— Вы понимаете, что это делается по причине тех выгод, которые комендант имеет право извлекать из общения с вверенными ему заключенными.
— Понимаю как нельзя лучше. Много ли содержится несчастных в этом замке, подвергшихся немилости его преосвященства?
— Увы! Вы один. Вот по какой причине желал бы я мирно договориться с вами.
— Поверьте, что я сам очень этого желаю.
— Я в этом убежден и потому приступлю прямо к делу.
— Приступайте, приступайте; я слушаю вас с самым серьезным вниманием.
— Мне приказано не позволять вам общаться ни с кем, кроме вашего тюремщика, не давать вам ни книг, ни бумаги, ни перьев, ни чернил, никогда не позволять вам выходить из этой комнаты; кажется, очень опасаются, что вы убежите отсюда, а его преосвященство, должно быть, хочет вас удержать.
— Я очень признателен его преосвященству, но, к счастью для меня, — улыбаясь отвечал граф, — вместо того, чтобы иметь дело с тюремщиком, я завишу от храброго воина, который, строго исполняя свои обязанности, считает бесполезным мучить заключенного, уже и без того несчастного, так как он заслужил немилость короля и всесильного кардинала.
— Суждение ваше обо мне верно, граф; как ни строги эти приказания, я один распоряжаюсь в этой крепости, где мне нечего опасаться контроля, и надеюсь, что буду в состоянии смягчить предписанную в отношении вас строгость.
— Каковы бы ни были ваши намерения на этот счет, позвольте мне в свою очередь поговорить с вами откровенно, как подобает честному офицеру. Так как, без сомнения, я останусь в заключении очень долго, деньги для меня совершенно бесполезны; не будучи богат, я пользуюсь, однако, некоторым достатком и очень этому рад, потому что этот достаток позволяет выразить вам признательность за то снисхождение, которое вы оказываете мне. Услуга за услугу, милостивый государь; я буду давать вам десять тысяч в год вперед, а вы, с вашей стороны, позволите мне иметь, разумеется за мой счет, все вещи, которые могут скрасить тяготы моего заключения.
У майора закружилась голова: старый офицер за всю свою жизнь не имел такой большой суммы.
Граф продолжал, не показывая, что заметил, какое действие произвели его слова на коменданта:
— Итак, решено. К той сумме, которую король назначил вам для моего содержания, мы будем прибавлять двести ливров в месяц, то есть две тысячи четыреста в год на бумагу, перья, книги и прочее… даже положим для круглой цифры три тысячи; вы согласны?
— Ах! Этого много, даже слишком много.
— Нет, потому что я помогаю благородному человеку, который останется мне признателен.
— Ах! Я останусь вам признателен вечно! Прошу вас не сердиться на меня за мою откровенность, но вы заставите меня желать, чтобы вы оставались здесь как можно дольше.
— Как знать, майор, может быть, мой отъезд будет для вас выгоднее моего пребывания здесь, — сказал граф с лукавой улыбкой. — Позвольте мне вашу записную книжку.
Майор передал. Граф вырвал листок, написал несколько слов карандашом и подал майору, говоря:
— Вот чек на тысячу шестьсот ливров, которые вы можете получить из банка Дюбуа, Лусталь и К° в Тулоне.
Комендант с радостным трепетом схватил бумагу.
— Но мне кажется, что на этой бумаге написано на восемьсот ливров больше той суммы, о которой мы условились.
— Правда, но эти восемьсот ливров назначены на покупку разных вещей, значащихся вот в этом списке и которые я прошу вас достать для меня.
— Завтра вы их получите, граф.
Поклонившись почти до земли, комендант вышел, пятясь задом.
— Я не ошибся, — весело прошептал граф, когда тяжелая дверь закрылась за майором, — я не ошибся, я верно оценил этого человека, в нем сосредоточились все пороки, но самый главный в нем порок — скупость!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76