Вы уверены, что эти пять дней ведете нас верной дорогой?
— Ваша милость, — с тонкой улыбкой ответил дон Кристобаль, — разрешите мне напомнить вам, что я был охотником и гамбусино, прежде чем стал инсургентом. Это значит, что я знаю пустыню в совершенстве и могу днем и ночью пересечь ее, не боясь заблудиться.
— Меня успокаивает ваша уверенность, дорогой друг. А сейчас, пожалуйста, объясните мне: скоро ли мы доедем до Нориас де Охо-Люсеро? Вы, конечно, знаете, что это и есть конечная цель нашего путешествия.
— Ваша милость, мы могли уже давно быть там, если бы вы не выразили желания дождаться в дороге каких-то известий.
— Это верно. Я забыл об этом, дорогой Кристобаль. Но теперь это уже безразлично. Какое расстояние сейчас нас разделяет?
— Семнадцать лье, ваша милость.
— Прекрасно! Это дело одного перехода, не больше.
— Да, но хорошего перехода! Хотя, если мы выедем в полночь, при луне, мы можем доехать до наступления сильной жары.
— Эти нориас находятся на индейской территории, не правда ли?
— Извините меня, ваша милость, — наоборот, они находятся в центре христианских владений. Простите меня за смелость, но каким образом вы должны получить ожидаемые сведения?
— Очень просто: через гонца-индейца. Меня уверили, что этот человек предан делу независимости.
Несмотря на глубокое уважение, которое дон Кристобаль питал к своему начальнику, он с сомнением покачал головой:
— Поверьте мне, ваша милость, я знаю индейцев лучше, чем вы, — они преданы только самим себе и вину.
— За этого индейца мне поручились.
— Дай бог, чтобы вы не ошиблись, ваша милость. Для меня, сына страны, индеец всегда предатель.
В это мгновение в двух шагах от собеседников ветки кустарника, не производя ни малейшего шума, резко раздвинулись, и какой-то человек, прыгнув как ягуар, очутился перед ними.
При этом внезапном появлении офицеры вскочили с места, выхватив сабли.
Незнакомец бесстрастно вытянул во всю длину правую руку с открытой кистью, ладонью вверх — по индейскому обычаю, и произнес гортанным голосом:
— Амиго де ла индепенденсиа.
После этого он скрестил руки на груди и гордо поднял голову, застыв в позе ожидания, как бы не замечая враждебных действий офицеров.
Полковник пристально посмотрел на индейца и сказал офицеру:
— Думаю, что это и есть гонец, которого я жду.
— Возможно, — сдержанно ответил дон Кристобаль. — Ваша милость может его расспросить — ведь это ни к чему не обязывает.
— Это я и намерен сделать.
IX. ГОНЕЦ
Стоит, несомненно, отметить следующий интересный факт: полное и резкое различие, существующее между людьми одной расы — цивилизованными индейцами, так называемыми мансос, и непокоренными, или бравое.
Первые, подпав под сильное влияние отцов-иезуитов, бывших миссионерами в Америке, со временем невольно подчинились требованиям и дисциплине цивилизации, абсолютно противоречащей их природным инстинктам и желаниям. Они, конечно, не были способны понять ее, но, не одобряя в душе, внешне ее приняли. Кончилось это тем, что мансос, потеряв свой истинный характер, приобрели новый, являвшийся как бы тонким слоем лака, наведенным на их природное невежество и стиравшимся мгновенно при первом соприкосновении с жизнью в пустыне.
Так и случилось, когда впоследствии в Мексике были уничтожены миссии. Едва привыкнув к спокойной оседлой жизни — а к ней так долго их старались приучить, — индейцы, вырвавшись из-под тяжелого гнета, все без исключения вернулись к прежнему образу жизни, забыв в несколько месяцев то, чему их учили столько лет!
В противоположность индейцам мансос — непокоренные, или бравоc, сохранили свою свободу с первых же дней появления в стране испанцев. Презирая цивилизацию, которую они считали синонимом коварного ограбления, рабства и мучений, бравоc сохраняли быт, существовавший до открытия Америки. Фанатики свободы, смелые и гордые, они возненавидели белых, чувствуя в них беспощадных врагов мексиканской расы.
Неизвестный, так неожиданно возникший перед двумя офицерами, был индеец браво. Он заслуживает особого описания.
Молодой человек, пожалуй не достигший еще середины жизни (хотя возраст индейца очень трудно определить), высокий, почти гигант, он обладал, по-видимому, сверхъестественной силой, подвижностью и необычайной гибкостью. Он мог бы служить образцом индейской красоты: у него был высокий, широкий лоб, густые брови, черные, глубокие, как ночь, глаза, довольно большой рот с ослепительно белыми зубами. Лицо его выражало одновременно гордость, мужество, ум и хитрость. Это был законченный тип мексиканской расы.
Одеяние его было более чем просто: длинная рубаха из голубого коленкора, стянутая на бедрах поясом из недубленой оленьей кожи; штаны из той же материи, что и рубаха, спускавшиеся немного ниже колен; мокасины, украшенные стеклянными бусами и иглами дикобраза, предохранявшие при ходьбе ступни и часть ног. Голова индейца была не покрыта; иссиня-черные волосы, разделенные на пробор и стянутые на лбу куском змеиной кожи, падали в беспорядке на плечи. Сумка из пергамента, так называемая медицинская, со съестными припасами была переброшена подобно перевязи с правого плеча на левый бок. В руках он держал толстую суковатую палку. Кроме ножа, на нем не было никакого оружия — по крайней мере, не было видно.
Полковник, впервые встретивший такой великолепный образец племени краснокожих, разглядывал индейца со смешанным чувством удивления и восхищения. Потом он знаком велел дону Кристобалю приступить к допросу. Совсем не так легко, как это кажется, заставить краснокожего говорить. Полковнику это было известно, и он даже не делал попыток в этом направлении. Он решил вступить в разговор позже, если будет необходимость.
— Мы рады видеть тебя, Хосе, — сказал дон Кристобаль. — Но почему ты бродишь так поздно? Солнце уже село, ты давно должен был бы спать. Откуда ты явился?
Индеец вместо ответа пожал плечами.
— Ты что, не слышишь меня, плут? — спросил дон Кристобаль.
— Вождь команчей, слышал дрозда-пересмешника, который повторяет слова, не понимая их! — сказал презрительно индеец своим гортанным голосом. — Вождь не называет себя Хосе. Так называют его гачупины, которых вождь обманывает. Краснокожие братья называют вождя Мос-хо-ке. А бледнолицые, если они друзья вождя, называют его Великий Бобр.
Медленно, высокомерно процедив эти слова, индеец вскинул голову и устремил на офицера огненный взгляд.
Тон и поведение дона Кристобаля мгновенно изменились. Он быстро поднялся и сердечно приветствовал индейца.
— Пусть мой брат простит меня! — сказал он. — Я не ожидал такой чести. Я не знал, что говорю с вождем — таким мудрым, с воином — таким знаменитым!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Ваша милость, — с тонкой улыбкой ответил дон Кристобаль, — разрешите мне напомнить вам, что я был охотником и гамбусино, прежде чем стал инсургентом. Это значит, что я знаю пустыню в совершенстве и могу днем и ночью пересечь ее, не боясь заблудиться.
— Меня успокаивает ваша уверенность, дорогой друг. А сейчас, пожалуйста, объясните мне: скоро ли мы доедем до Нориас де Охо-Люсеро? Вы, конечно, знаете, что это и есть конечная цель нашего путешествия.
— Ваша милость, мы могли уже давно быть там, если бы вы не выразили желания дождаться в дороге каких-то известий.
— Это верно. Я забыл об этом, дорогой Кристобаль. Но теперь это уже безразлично. Какое расстояние сейчас нас разделяет?
— Семнадцать лье, ваша милость.
— Прекрасно! Это дело одного перехода, не больше.
— Да, но хорошего перехода! Хотя, если мы выедем в полночь, при луне, мы можем доехать до наступления сильной жары.
— Эти нориас находятся на индейской территории, не правда ли?
— Извините меня, ваша милость, — наоборот, они находятся в центре христианских владений. Простите меня за смелость, но каким образом вы должны получить ожидаемые сведения?
— Очень просто: через гонца-индейца. Меня уверили, что этот человек предан делу независимости.
Несмотря на глубокое уважение, которое дон Кристобаль питал к своему начальнику, он с сомнением покачал головой:
— Поверьте мне, ваша милость, я знаю индейцев лучше, чем вы, — они преданы только самим себе и вину.
— За этого индейца мне поручились.
— Дай бог, чтобы вы не ошиблись, ваша милость. Для меня, сына страны, индеец всегда предатель.
В это мгновение в двух шагах от собеседников ветки кустарника, не производя ни малейшего шума, резко раздвинулись, и какой-то человек, прыгнув как ягуар, очутился перед ними.
При этом внезапном появлении офицеры вскочили с места, выхватив сабли.
Незнакомец бесстрастно вытянул во всю длину правую руку с открытой кистью, ладонью вверх — по индейскому обычаю, и произнес гортанным голосом:
— Амиго де ла индепенденсиа.
После этого он скрестил руки на груди и гордо поднял голову, застыв в позе ожидания, как бы не замечая враждебных действий офицеров.
Полковник пристально посмотрел на индейца и сказал офицеру:
— Думаю, что это и есть гонец, которого я жду.
— Возможно, — сдержанно ответил дон Кристобаль. — Ваша милость может его расспросить — ведь это ни к чему не обязывает.
— Это я и намерен сделать.
IX. ГОНЕЦ
Стоит, несомненно, отметить следующий интересный факт: полное и резкое различие, существующее между людьми одной расы — цивилизованными индейцами, так называемыми мансос, и непокоренными, или бравое.
Первые, подпав под сильное влияние отцов-иезуитов, бывших миссионерами в Америке, со временем невольно подчинились требованиям и дисциплине цивилизации, абсолютно противоречащей их природным инстинктам и желаниям. Они, конечно, не были способны понять ее, но, не одобряя в душе, внешне ее приняли. Кончилось это тем, что мансос, потеряв свой истинный характер, приобрели новый, являвшийся как бы тонким слоем лака, наведенным на их природное невежество и стиравшимся мгновенно при первом соприкосновении с жизнью в пустыне.
Так и случилось, когда впоследствии в Мексике были уничтожены миссии. Едва привыкнув к спокойной оседлой жизни — а к ней так долго их старались приучить, — индейцы, вырвавшись из-под тяжелого гнета, все без исключения вернулись к прежнему образу жизни, забыв в несколько месяцев то, чему их учили столько лет!
В противоположность индейцам мансос — непокоренные, или бравоc, сохранили свою свободу с первых же дней появления в стране испанцев. Презирая цивилизацию, которую они считали синонимом коварного ограбления, рабства и мучений, бравоc сохраняли быт, существовавший до открытия Америки. Фанатики свободы, смелые и гордые, они возненавидели белых, чувствуя в них беспощадных врагов мексиканской расы.
Неизвестный, так неожиданно возникший перед двумя офицерами, был индеец браво. Он заслуживает особого описания.
Молодой человек, пожалуй не достигший еще середины жизни (хотя возраст индейца очень трудно определить), высокий, почти гигант, он обладал, по-видимому, сверхъестественной силой, подвижностью и необычайной гибкостью. Он мог бы служить образцом индейской красоты: у него был высокий, широкий лоб, густые брови, черные, глубокие, как ночь, глаза, довольно большой рот с ослепительно белыми зубами. Лицо его выражало одновременно гордость, мужество, ум и хитрость. Это был законченный тип мексиканской расы.
Одеяние его было более чем просто: длинная рубаха из голубого коленкора, стянутая на бедрах поясом из недубленой оленьей кожи; штаны из той же материи, что и рубаха, спускавшиеся немного ниже колен; мокасины, украшенные стеклянными бусами и иглами дикобраза, предохранявшие при ходьбе ступни и часть ног. Голова индейца была не покрыта; иссиня-черные волосы, разделенные на пробор и стянутые на лбу куском змеиной кожи, падали в беспорядке на плечи. Сумка из пергамента, так называемая медицинская, со съестными припасами была переброшена подобно перевязи с правого плеча на левый бок. В руках он держал толстую суковатую палку. Кроме ножа, на нем не было никакого оружия — по крайней мере, не было видно.
Полковник, впервые встретивший такой великолепный образец племени краснокожих, разглядывал индейца со смешанным чувством удивления и восхищения. Потом он знаком велел дону Кристобалю приступить к допросу. Совсем не так легко, как это кажется, заставить краснокожего говорить. Полковнику это было известно, и он даже не делал попыток в этом направлении. Он решил вступить в разговор позже, если будет необходимость.
— Мы рады видеть тебя, Хосе, — сказал дон Кристобаль. — Но почему ты бродишь так поздно? Солнце уже село, ты давно должен был бы спать. Откуда ты явился?
Индеец вместо ответа пожал плечами.
— Ты что, не слышишь меня, плут? — спросил дон Кристобаль.
— Вождь команчей, слышал дрозда-пересмешника, который повторяет слова, не понимая их! — сказал презрительно индеец своим гортанным голосом. — Вождь не называет себя Хосе. Так называют его гачупины, которых вождь обманывает. Краснокожие братья называют вождя Мос-хо-ке. А бледнолицые, если они друзья вождя, называют его Великий Бобр.
Медленно, высокомерно процедив эти слова, индеец вскинул голову и устремил на офицера огненный взгляд.
Тон и поведение дона Кристобаля мгновенно изменились. Он быстро поднялся и сердечно приветствовал индейца.
— Пусть мой брат простит меня! — сказал он. — Я не ожидал такой чести. Я не знал, что говорю с вождем — таким мудрым, с воином — таким знаменитым!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49