— Какой самый близкий порт к нам? — спросил он.
— Сан-Бляс, — отвечал я, внутренне довольный возвратиться так скоро домой.
— Ну, так проведите меня в Сан-Бляс, — сказал он, — я, вероятно, найду там корабль, на котором могу возвратиться в отечество.
На это я ничего не возражал и спустя четыре дня доставил его в Сан-Бляс, где и получил расчет от путешественника.
— Счастливый путь, — сказал он мне, прощаясь, — я желаю также вам найти все дома благополучным.
Может быть, я и ошибаюсь, но мне показалось, что в словах этого человека звучала насмешка: я предчувствовал несчастье.
Предчувствие меня не обмануло: страшная картина представилась глазам моим, когда на двенадцатый день я вернулся домой. От хижины остался один лишь пепел; жена помешалась, двенадцатилетний сын был похищен. — Произнося эти последние слова, мексиканец закрыл лицо руками и горько заплакал.
Оба охотника были глубоко взволнованны и с невыразимым прискорбием смотрели на этого человека, столь сильного духом, но который рыдал, как ребенок.
Наконец, спустя несколько минут гамбусино приподнял голову.
— На этот раз, — сказал он, — чаша горя переполнилась. Я поклялся исполнить завещанное мне умирающим отцом мщение и в то же время мое собственное; поручив несчастную жену попечениям одного из моих родственников, я сел на лошадь и прямо отправился в Сан-Бляс.
Не помню, как я совершил этот переезд: горе затмевало мой рассудок.
По приезде в порт первым делом моим было осведомиться о французском путешественнике, которому я служил проводником.
Не знаю почему, но мне казалось все, что он был один из виновников моего несчастья.
Иностранец, как я узнал, уехал еще накануне, не на корабле, а верхом на лошади.
Не отдохнув даже часа, я пустился снова в путь — куда глаза глядят, и остановился лишь только поздно вечером у одинокой хижины.
Не постучав в дверь, я поднял защелку и вошел.
Два человека сидели перед тлеющим огнем и разговаривали, смеясь, между собой.
Это были Матамас и мой француз.
Я испустил крик радости, подобный реву тигра, когда он видит добычу.
Не знаю, как это случилось, но, вероятно, бешенство удесятерило мои силы, так как спустя пять минут эти два человека лежали на земле, связанные по рукам и ногам, без всякой возможности пошевельнуться.
— Теперь, — сказал я, вынимая нож, — покончим наши старые счеты. Сколько заплатили вам, сеньор, — обратился я к французу, — чтобы сжечь мою хижину, убить мою жену и похитить моего ребенка?
— Убить жену вашу! — воскликнул тот с изумлением.
— Правда, я ошибся, сказав — убить: она только помешалась.
— О, так это вот какая шутка, сеньор Матамас, которую вы хотели сыграть с вашим кумом!
Негодяй не отвечал на слова француза: он весь дрожал как в лихорадке.
Этот же, сознавая очень хорошо, что находится в моей власти и что я буду к нему неумолим, без отговорок признался мне в своем участии в этом деле, которое было совершенно пассивное: он только от меня узнал, какого ужасного преступления был соучастником.
Француз с Матамасом познакомились в одном трактире в Гермосилло. Там, сидя за вином, Матамас предложил ему под каким-либо предлогом удалить меня из дому, на что француз, будучи очень беден, с радостью согласился.
Молчание Матамаса удостоверило меня, что этот человек говорит правду.
Я развязал его, велел сесть ему на лошадь и, указав на виднеющуюся вдали дорогу, сказал:
— Уезжайте скорей без оглядки и берегитесь еще раз встретиться со мной: я буду к вам тогда уж беспощаден.
Затем, ударив сильно по крупу его лошади, которая помчалась галопом, я возвратился в хижину.
Матамас не делал попыток освободиться; он лежал на том же месте, где я его оставил. Молча я положил большой камень подле своего пленника.
— Друг Матамас, — сказал я, садясь около него, — вы ничего не имеете сказать мне?
— Ничего, — отвечал он глухим голосом.
— Очень хорошо.
И, схватив правую руку его, одним ударом ножа отрубил большой палец, положа ее на камень.
— Так вы ничего мне не скажете? — спросил я холодно.
— Нет, — отвечал он задыхающимся голосом. Вторым ударом я отнял ему указательный палец. Этот раз боль превышала силу воли; он громко застонал.
— Убей меня!
— Пожалуй, но это мы успеем сделать; поговорим сперва,
— Я ничего не скажу, изверг! — пробормотал он.
— Как хочешь.
И средний палец постигла участь его предшественников.
— О, демон! Зачем ты так меня мучаешь. Ты все равно ничего не узнаешь, ничего, ничего, ничего! Слышишь? — прокричал он с яростью.
— Милый друг, я сумею развязать тебе язык.
— Ну, а если я буду говорить?
— Это зависит от того, что скажешь.
— Пощадишь ли ты меня?
— Нет! — отвечал я коротко.
— Какую ж выгоду могу извлечь я из того, что буду говорить?
— Ту, что я тебя убью одним ударом. Полагаю, что это не безделица.
— Не буду говорить, — отвечал он мрачным голосом.
— Дело твое.
И я начал хладнокровно отрезать ему кисть руки. Хотя это было тяжело для меня, но я превозмог себя и достиг цели.
Матамас лишился чувств.
— Неужели вы, столь храбрый и великодушный, могли причинить так много страданий этому негодяю, — прервал грустно Валентин.
— Этот негодяй, как вы назвали его, сеньор, — отвечал с ненавистью гамбусино, — этот негодяй — палач моего семейства. Но насколько он был подл душой, настолько ж трус, и со слезами на глазах признался мне во всех своих преступлениях.
Только тогда я узнал, что его два сообщника, с которыми он рассчитывал сойтись в хижине, укрылись посреди им подобных разбойников в Скалистых горах и что это они заставили сына моего следовать за ними.
Погрузив по самую рукоятку нож в сердце этого чудовища, я стащил труп его на добычу хищным зверям в саванну и сам немедленно отправился по направлению Скалистых гор.
Месяц тому назад я случайно узнал от белого охотника по имени Кастор, который скоро намеревается присоединиться к вам, что вы находитесь в этих краях для предприятия, только вам одним известного.
Этот охотник указал мне направление, по которому вы идете, и я тотчас же пустился по вашим следам, решившись просить вас помочь мне отыскать моего ребенка и взамен участия вашего предложить мои преданные услуги в предпринимаемой вами экспедиции.
Теперь вы знаете все, сеньор, и я жду вашего решения.
— Вы уже знаете его, сеньор: с этого времени ваши интересы — мои, точно так же, надеюсь, мои будут вашими. Дело ваше справедливо, и я буду защищать его. Вот моя рука — мы братья.
— А вот и моя, — сказал, смеясь, Бальюмер. Таким образом, между этими тремя людьми был заключен договор.
ГЛАВА IV. Ущелье
Оставим пока охотников и возвратимся назад, на несколько часов ранее, к четырем путешественникам, за которыми так зорко следил Валентин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51