Они поговорили и вошли в богатый особняк в двух шагах от того места, где они стояли.
— Ты знаешь, какой это особняк?
— Да, госпожа, я спросил, и мне сказали, что это особняк епископа Люсонского.
— Что! — вскричала, вздрогнув Диана. — Ты больше ничего не узнал, Магом?
— Ничего, госпожа, я боялся, что мальчишка прозевает лошадей, и вернулся взять их у него.
— Ах, глупый! Что за важность — лошади! Я бы новых могла купить, и дело с концом! Ты должен был следить за этими двумя людьми, узнать, кто они.
— Я их после видел в толпе, но они нас не видали, теперь я спокоен, они нас не преследуют.
— Да что из этого? Ведь и мы не можем следить за ними? Ты, пожив в Мовере, совсем потерял ловкость и догадливость.
— Это правда, госпожа. Клянусь исправить все свои оплошности.
— Дай Бог! Будь же вдвое зорче прежнего, наше положение становится затруднительным, малейшая неловкость может погубить нас.
— Будьте спокойны, госпожа.
В это время они подъехали к дому, где жил Жак де Сент-Ирем. Диана спрыгнула с лошади, достала из кармана ключ и, отперев дверь, вошла. В то время всегда так делали, привратников не было. Диана жила на одной лестнице с братом, в кокетливо убранной квартире из трех или четырех комнат; секретная дверь в спальне вела в квартиру Жака. Таким образом они всегда могли видеться, не возбуждая подозрений, и в случае крайней опасности скрыться от врагов.
Знаком велев камеристкам следовать за собой, она вошла в уборную и уже хотела начать переодеваться в женское платье, как за перегородкой послышался легкий шорох. Диана прислушалась и сказала камеристкам, что раздумала.
— Я сначала отдохну немного, можете уйти. Девушки ушли.
Диана вошла в спальню. Там на подушках сидел, небрежно развалившись, ее брат.
— Наконец-то, сестрица! — сказал он, нисколько не удивившись костюму молодой женщины. — Давно ты вернулась?
— Нет, — отвечала она, садясь возле. — Я приехала минут пять тому назад. Ты меня ждал?
— Нет, но рад, что ты вернулась.
— Это отчего?
— Признаюсь, я не люблю, когда ты по вечерам бываешь одна на улице.
— Со мной был Магом.
— Это правда, но, несмотря на его храбрость и желание всегда оградить тебя, ему все-таки не справиться, если нападут двое-трое.
— Что у тебя за мысли!
— Милая Диана, ты такая смелая, что я всегда в душе боюсь за тебя, когда ты уезжаешь.
— Ты шутишь!
— Клянусь душой, и не думаю! Я одну тебя люблю на свете, случись что-нибудь с тобой, право, я, кажется, никогда не утешусь.
— Ну, так успокойся, — произнесла она, засмеявшись. — Видишь, я здорова и невредима! Так у тебя не было другой причины радоваться моему возвращению?
— Нет.
— Тебе не любопытно даже знать, где я была?
— Ведь мы условились, Диана, что я должен предоставлять тебе полную свободу действий?
— Но я все-таки думала, что ты бы не прочь узнать, что меня заставило выехать сегодня в мужском костюме?
— Ах, сестрица, я так привык к твоим причудам, — проговорил он, смеясь, — что всего от тебя ожидаю.
— Даже того, что я привезла тебе тысячу пистолей?
— А?.. Что?.. Что ты это говоришь, милочка?
— Что у меня есть тысяча пистолей.
— Для меня?
— Dame! Конечно, или ты, может быть, откажешься?
— Я откажусь от тысячи пистолей? Разве ты забыла, Диана, что я проиграл вчера все до последнего экю в «Клинке шпаги»?
— Конечно, помню, братец, поэтому-то я и хочу наполнить твой кошелек.
— Ах, Диана, душечка! Неужели же я откажусь? Ты, наверное, отыскала клад. Скажи, где ты взяла столько денег?
— Что тебе за дело, если они перед тобой? — воскликнула Диана, высыпав золото на подушку.
— О, как хороши эти золотые монеты! — вскричал, рассмеявшись, молодой человек. — И это все наше?
— Да, с одним условием.
— Знаю, знаю, всегда ведь при этом есть условие. Какое же?
— Ты, конечно, поверишь, что мне было очень трудно добиться денег, милый Жак?
— Конечно, я уж давно теперь знаю, что добиться денег страшно трудно.
— Так вот, видишь ли, лицо, от которого я получила их, знает тебя… и обвиняет в мотовстве.
— О, какая клевета! Потому что я играю…
— Именно в этом-то и обвиняет тебя этот человек, Жак.
— Но, сестрица, я ведь дворянин! Как же мне отставать от знатных товарищей? Не могу же я держаться между ними, как какой-нибудь tire — laine … Они играют, и я играю. Что тут дурного?
— Я, Жак, и не вижу в этом ничего дурного, и, поверь, не я упрекаю тебя.
— Знаю, это тот, другой?
— Да.
— Что же надо сделать?
— Пусть… — помни, что не я тебе говорю… «Пусть, — сказал мне этот человек, — граф де Сент-Ирем пореже ходит по кабакам и поменьше кутит, его оргии недостойны дворянина, пусть лучше побольше занимается делом, которое на себя взял. Я не хочу, — прибавил он, — так дорого платить человеку, до сих пор не оказавшему мне никакой существенной услуги».
— Он сказал «платить»?
— Да, братец.
— Гм! Резко это слово звучит в ушах дворянина, а я ведь, кажется, один раз не задумался рискнуть жизнью.
— Да, но без всякого результата.
— Ну, хорошо, хорошо, не стану огорчать такого любезного человека, мне довольно двухсот пистолей, возьми остальное. Клянусь, если проиграю и в этот раз, я на всю жизнь покончу с картами!
— На клятву пьяницы и игрока нельзя положиться, братец, — произнесла она, с улыбкой покачав головой.
— Ну, ей-Богу, ты уж слишком требовательна, Диана! Чего же тебе еще нужно? Я ведь даю клятву. Если она окажется невозможной, так и всякий другой ее бы не сдержал.
Девушка звонко расхохоталась.
— Боюсь, что ты неисправим, Жак!
— Да ведь и я боюсь, — подтвердил он, опуская деньги в карман. — Ну, скажи же, однако, что мне конкретно надо делать?
— Видел ты графа дю Люка? — спросила Диана.
— Parbleu! Мы с ним особенно дружны теперь.
— Так ты точно знаешь, что он не признал в тебе своего противника в «Клинке шпаги»?
— Как ты наивна, Диана!
— Я? — повторила она, удивляясь такому замечанию.
— Sang Dieu! Конечно, ты! Хотя я и очень искусно был загримирован, но, признаюсь, немножко беспокоился на этот счет, и, знаешь ли, что придумал? В одно прекрасное утро я отправился в гостиницу «Единорог», где живет граф, и прехладнокровно объявил ему: «Милый граф, я пришел извиниться перед вами». Граф стоял, как ошеломленный. — «Несколько дней тому назад, — продолжал я, — случай заставил меня быть секундантом одного человека, которого ни я, ни вы не знали, вы дрались с ним, и мне таким образом пришлось быть в числе ваших противников». — «Решительно ничего подобного не помню, милый мой де Сент-Ирем, — приветливо отвечал граф, — вы, верно, ошибаетесь». — «Нисколько, вы не помните этого, потому что я был переодет… Дело касалось репутации одной дамы, вы позволите, конечно, умолчать об этом…» — «О!» — воскликнул граф, махнув в знак согласия. — «Так вы не сердитесь на меня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
— Ты знаешь, какой это особняк?
— Да, госпожа, я спросил, и мне сказали, что это особняк епископа Люсонского.
— Что! — вскричала, вздрогнув Диана. — Ты больше ничего не узнал, Магом?
— Ничего, госпожа, я боялся, что мальчишка прозевает лошадей, и вернулся взять их у него.
— Ах, глупый! Что за важность — лошади! Я бы новых могла купить, и дело с концом! Ты должен был следить за этими двумя людьми, узнать, кто они.
— Я их после видел в толпе, но они нас не видали, теперь я спокоен, они нас не преследуют.
— Да что из этого? Ведь и мы не можем следить за ними? Ты, пожив в Мовере, совсем потерял ловкость и догадливость.
— Это правда, госпожа. Клянусь исправить все свои оплошности.
— Дай Бог! Будь же вдвое зорче прежнего, наше положение становится затруднительным, малейшая неловкость может погубить нас.
— Будьте спокойны, госпожа.
В это время они подъехали к дому, где жил Жак де Сент-Ирем. Диана спрыгнула с лошади, достала из кармана ключ и, отперев дверь, вошла. В то время всегда так делали, привратников не было. Диана жила на одной лестнице с братом, в кокетливо убранной квартире из трех или четырех комнат; секретная дверь в спальне вела в квартиру Жака. Таким образом они всегда могли видеться, не возбуждая подозрений, и в случае крайней опасности скрыться от врагов.
Знаком велев камеристкам следовать за собой, она вошла в уборную и уже хотела начать переодеваться в женское платье, как за перегородкой послышался легкий шорох. Диана прислушалась и сказала камеристкам, что раздумала.
— Я сначала отдохну немного, можете уйти. Девушки ушли.
Диана вошла в спальню. Там на подушках сидел, небрежно развалившись, ее брат.
— Наконец-то, сестрица! — сказал он, нисколько не удивившись костюму молодой женщины. — Давно ты вернулась?
— Нет, — отвечала она, садясь возле. — Я приехала минут пять тому назад. Ты меня ждал?
— Нет, но рад, что ты вернулась.
— Это отчего?
— Признаюсь, я не люблю, когда ты по вечерам бываешь одна на улице.
— Со мной был Магом.
— Это правда, но, несмотря на его храбрость и желание всегда оградить тебя, ему все-таки не справиться, если нападут двое-трое.
— Что у тебя за мысли!
— Милая Диана, ты такая смелая, что я всегда в душе боюсь за тебя, когда ты уезжаешь.
— Ты шутишь!
— Клянусь душой, и не думаю! Я одну тебя люблю на свете, случись что-нибудь с тобой, право, я, кажется, никогда не утешусь.
— Ну, так успокойся, — произнесла она, засмеявшись. — Видишь, я здорова и невредима! Так у тебя не было другой причины радоваться моему возвращению?
— Нет.
— Тебе не любопытно даже знать, где я была?
— Ведь мы условились, Диана, что я должен предоставлять тебе полную свободу действий?
— Но я все-таки думала, что ты бы не прочь узнать, что меня заставило выехать сегодня в мужском костюме?
— Ах, сестрица, я так привык к твоим причудам, — проговорил он, смеясь, — что всего от тебя ожидаю.
— Даже того, что я привезла тебе тысячу пистолей?
— А?.. Что?.. Что ты это говоришь, милочка?
— Что у меня есть тысяча пистолей.
— Для меня?
— Dame! Конечно, или ты, может быть, откажешься?
— Я откажусь от тысячи пистолей? Разве ты забыла, Диана, что я проиграл вчера все до последнего экю в «Клинке шпаги»?
— Конечно, помню, братец, поэтому-то я и хочу наполнить твой кошелек.
— Ах, Диана, душечка! Неужели же я откажусь? Ты, наверное, отыскала клад. Скажи, где ты взяла столько денег?
— Что тебе за дело, если они перед тобой? — воскликнула Диана, высыпав золото на подушку.
— О, как хороши эти золотые монеты! — вскричал, рассмеявшись, молодой человек. — И это все наше?
— Да, с одним условием.
— Знаю, знаю, всегда ведь при этом есть условие. Какое же?
— Ты, конечно, поверишь, что мне было очень трудно добиться денег, милый Жак?
— Конечно, я уж давно теперь знаю, что добиться денег страшно трудно.
— Так вот, видишь ли, лицо, от которого я получила их, знает тебя… и обвиняет в мотовстве.
— О, какая клевета! Потому что я играю…
— Именно в этом-то и обвиняет тебя этот человек, Жак.
— Но, сестрица, я ведь дворянин! Как же мне отставать от знатных товарищей? Не могу же я держаться между ними, как какой-нибудь tire — laine … Они играют, и я играю. Что тут дурного?
— Я, Жак, и не вижу в этом ничего дурного, и, поверь, не я упрекаю тебя.
— Знаю, это тот, другой?
— Да.
— Что же надо сделать?
— Пусть… — помни, что не я тебе говорю… «Пусть, — сказал мне этот человек, — граф де Сент-Ирем пореже ходит по кабакам и поменьше кутит, его оргии недостойны дворянина, пусть лучше побольше занимается делом, которое на себя взял. Я не хочу, — прибавил он, — так дорого платить человеку, до сих пор не оказавшему мне никакой существенной услуги».
— Он сказал «платить»?
— Да, братец.
— Гм! Резко это слово звучит в ушах дворянина, а я ведь, кажется, один раз не задумался рискнуть жизнью.
— Да, но без всякого результата.
— Ну, хорошо, хорошо, не стану огорчать такого любезного человека, мне довольно двухсот пистолей, возьми остальное. Клянусь, если проиграю и в этот раз, я на всю жизнь покончу с картами!
— На клятву пьяницы и игрока нельзя положиться, братец, — произнесла она, с улыбкой покачав головой.
— Ну, ей-Богу, ты уж слишком требовательна, Диана! Чего же тебе еще нужно? Я ведь даю клятву. Если она окажется невозможной, так и всякий другой ее бы не сдержал.
Девушка звонко расхохоталась.
— Боюсь, что ты неисправим, Жак!
— Да ведь и я боюсь, — подтвердил он, опуская деньги в карман. — Ну, скажи же, однако, что мне конкретно надо делать?
— Видел ты графа дю Люка? — спросила Диана.
— Parbleu! Мы с ним особенно дружны теперь.
— Так ты точно знаешь, что он не признал в тебе своего противника в «Клинке шпаги»?
— Как ты наивна, Диана!
— Я? — повторила она, удивляясь такому замечанию.
— Sang Dieu! Конечно, ты! Хотя я и очень искусно был загримирован, но, признаюсь, немножко беспокоился на этот счет, и, знаешь ли, что придумал? В одно прекрасное утро я отправился в гостиницу «Единорог», где живет граф, и прехладнокровно объявил ему: «Милый граф, я пришел извиниться перед вами». Граф стоял, как ошеломленный. — «Несколько дней тому назад, — продолжал я, — случай заставил меня быть секундантом одного человека, которого ни я, ни вы не знали, вы дрались с ним, и мне таким образом пришлось быть в числе ваших противников». — «Решительно ничего подобного не помню, милый мой де Сент-Ирем, — приветливо отвечал граф, — вы, верно, ошибаетесь». — «Нисколько, вы не помните этого, потому что я был переодет… Дело касалось репутации одной дамы, вы позволите, конечно, умолчать об этом…» — «О!» — воскликнул граф, махнув в знак согласия. — «Так вы не сердитесь на меня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127