.. — И Нина Елизаровна снова начинает плакать.
— Какая вы бабушка?! Что вы говорите! Настя родит, дай ей Бог, только в июне. Ко мне мы должны поехать…
— Женя! Вы с ума сошли! Даже на два дня я не смогу оставить беременного ребенка!
***
Мишка подходит к Настиной квартире, нажимает на звонок и не отпускает, пока по ту сторону двери не раздается раздраженный голос Нины Елизаровны:
— Неужели никто не слышит звонка?!
Раздается щелчок, дверь открывается, и Мишка говорит:
— Я люблю ее, Нина Елизаровна.
Из квартиры несутся шум, крики.
Нина Елизаровна выходит на лестничную площадку, прикрывает за собой дверь.
— Я люблю ее, — повторяет Мишка. — Я без нее… Пусть посадят, пусть зарежут там… Позовите ее…
— Ты ее предал.
— Я больше не буду, — вдруг по-детски говорит Мишка.
— Будешь. Один раз предал — еще предашь. Это закон. И потом, ты уверен, что она именно от тебя беременна?
Нина Елизаровна уходит в квартиру. Оскорбительно щелкает замок.
Со звериным воем Мишка барабанит в дверь кулаками…
***
Страшный стук несется по всей квартире.
— Я морду набью этому подонку! — возмущается Виктор Витальевич.
— Он два года в десантных войсках отслужил. Он вас на куски разорвет, — с удовольствием говорит Настя.
— Тогда милицию вызвать. — Виктор Витальевич берет трубку.
— Положи трубку на место! — приказывает Нина Елизаровна.
Стучит Мишка кулаками в дверь, вопит истошно…
— Что ты мучаешь его, Настя?! — кричит Лида.
Пьяненький Александр Наумович наполняет водкой две рюмки:
— Я бы с удовольствием с ним познакомился.
— Ничего интересного, папа. Слабый, бесхарактерный, не очень умный, — говорит Настя. — Наверняка поддатый сейчас. Постучит немного, выйдут соседи по площадке, отправят его в каталажку.
— Нет. Этого допускать нельзя. — Евгений Анатольевич встает из-за стола. — Это постыдно. Как его зовут?
— Мишка… — Настя не на шутку встревожена. — Осторожней, Евгений Анатольевич! Он все приемы знает.
— Нуда авось… — И Евгений Анатольевич направляется к двери.
***
Полумертвый, высохший бабушкин мозг заполняется страшным стуком. Челюсть отвалилась, рот кривится в беззвучном вопле, стекает слюна на подбородок, в широко открытых глазах дикий ужас…
***
— Настя-а-а!.. — кричит Мишка и молотит в квартиру. Но тут дверь неожиданно распахивается, и Мишка видит перед собой Евгения Анатольевича, который говорит ему:
— Михаил, ты бы вел себя поприличнее. А то ты этим только Настю расстраиваешь. А в ее положении сейчас, сам понимаешь, огорчаться нельзя ни в коем случае.
— Ах ты ж, козел старый! Я счас из тебя, курва, такую макаку сделаю — по чертежам не соберут, падла!.. — орет Мишка.
— Ну что же ты так нервничаешь? Приди завтра, трезвенький, поговори как человек. А то соседи сейчас выйдут и отправят тебя куда следует.
— Как же! Выйдут! Никто носа не высунет! Ну, иди, иди сюда, бздила!
— Тьфу ты, Боже мой… Ну как с тобой разговаривать, Миша?
— Да кому ты нужен, сука, со своими разговорами?!
— Вот это верно, — опечаленно говорит Евгений Анатольевич. — Видать, разговорами не обойтись.
Не успевает Мишка принять боевую стойку каратиста, как Евгений Анатольевич дважды резко бьет его в солнечное сплетение — слева и справа.
Он подхватывает падающего, теряющего сознание Мишку, заботливо усаживает его на ступеньки, садится рядом и обнимает его за плечи:
— Ну, все… Все. Успокойся, сынок. Сейчас пройдет… Это ненадолго…
***
Часам к двенадцати ночи обессиленные Нина Елизаровна, Настя и Лида, уже переодетые в старенькое, домашнее, с измученными лицами, сидят за опустевшим столом с грязной посудой, остатками еды и пустыми бутылками.
Бабушкина комната прикрыта.
Лида выливает себе в рюмку остатки коньяка.
Нина Елизаровна нервно трет виски — мучается головной болью.
Настя достает пачку «Пегаса».
— О ребенке подумай, — негромко говорит Лида.
Настя благодарно ей улыбается, комкает пачку и бросает в кучу грязной посуды. И видит на комодике отцовский кларнет.
— Папа опять кларнет забыл…
— Ах, молодец Маринка! — потягивает коньяк Лида. — Ах, хваткая девка! Мощнейшая провинциальная закваска! А ведь какой серенькой мышкой приехала к нам на первый курс!
— Что же делать с квартирой? Надо что-то с квартирой решать, — трет виски Нина Елизаровна. — Появится маленький…
— Маленькая, — поправляет ее Настя.
— Деньги, деньги… — говорит Лида. — Сейчас за деньги…
— Ма, давай красное дерево толкнем — на него жуткие цены сейчас! — оживляется Настя.
— А на что не жуткие? — усмехается Лида.
— Единственное, что от дедушки осталось, — грустно говорит Нина Елизаровна. — Да и не купит никто в таком виде. Реставрировать надо. Опять деньги! Господи-и-и! Да когда же мы жить-то начнем по-человечески?! Ну сколько можно? Ну смешно же прямо! Говорят, говорят, говорят! Уши ведь уже вянут!
***
Не спит Бабушка — внимательно слушает. С тоской оглядывает свою широченную кровать красного дерева… .
***
— Ладно тебе, мамуль… — Настя прижимается щекой к руке Нины Елизаровны. — И так разместимся как-нибудь.
— Мам, у нас выпить нечего? — спрашивает Лида.
— После Александра Наумовича? Ты с ума сошла.
— Спокуха, девочки! — И Настя достает из-за дивана бутылку с итальянским вермутом. — Когда я увидела, что папа уже в мажоре, я тут же заныкала это.
На дне бутылки плещется граммов сто, не больше. Настя разливает «Чинзано» по двум рюмкам — сестре и матери.
— Вуаля! Кто — добытчик? Кто — волчица?!
— А себе, волчица?
— В глухой завязке. Или дети, или поддача!
— Мамуля, давай треснем за Настюху и… Пей, пей, мама! И будем исходить из реальных возможностей… Нам надеяться не на кого.
— Будь счастлива, дочура, — смахивает слезу Нина Елизаровна.
— Настюхочка! Будь здорова, киска! Вперед! — Лида выпивает свою рюмку. — Внимание! Только следите за мыслью. Если шкаф поставить вот так… А мамин диван сюда…
— Правильно! — кричит Настя. — То здесь встанет кроватка! Да?
— Оф корс, май систер! Стеллаж запихивается в нашу комнату…
— А комодик? — спрашивает Нина Елизаровна.
— На помойку! Тогда Настина раскладушка совершенно свободно встает рядом с кроваткой и…
— Ну правильно, — прерывает Лиду Нина Елизаровна. — И судно с бабушкиными делами можно будет выносить только мимо маленького.
— Ма-лень-кой!.. Сколько раз тебе говорить!
— Какая разница, если ребенок будет постоянно дышать миазмами?!
— Чем? — Настя впервые слышит это слово.
— Ну, что в судне бывает из-под Бабушки.
— А-а-а… Но не вечно же это будет? Когда-то же придет и конец. — И тут, судя по тому, как одновременно замолчали мать и сестра, Настя понимает, что этого говорить не следовало. — То есть я хотела сказать…
— Ну что ты за сучка, Настя! — зло говорит Лида.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
— Какая вы бабушка?! Что вы говорите! Настя родит, дай ей Бог, только в июне. Ко мне мы должны поехать…
— Женя! Вы с ума сошли! Даже на два дня я не смогу оставить беременного ребенка!
***
Мишка подходит к Настиной квартире, нажимает на звонок и не отпускает, пока по ту сторону двери не раздается раздраженный голос Нины Елизаровны:
— Неужели никто не слышит звонка?!
Раздается щелчок, дверь открывается, и Мишка говорит:
— Я люблю ее, Нина Елизаровна.
Из квартиры несутся шум, крики.
Нина Елизаровна выходит на лестничную площадку, прикрывает за собой дверь.
— Я люблю ее, — повторяет Мишка. — Я без нее… Пусть посадят, пусть зарежут там… Позовите ее…
— Ты ее предал.
— Я больше не буду, — вдруг по-детски говорит Мишка.
— Будешь. Один раз предал — еще предашь. Это закон. И потом, ты уверен, что она именно от тебя беременна?
Нина Елизаровна уходит в квартиру. Оскорбительно щелкает замок.
Со звериным воем Мишка барабанит в дверь кулаками…
***
Страшный стук несется по всей квартире.
— Я морду набью этому подонку! — возмущается Виктор Витальевич.
— Он два года в десантных войсках отслужил. Он вас на куски разорвет, — с удовольствием говорит Настя.
— Тогда милицию вызвать. — Виктор Витальевич берет трубку.
— Положи трубку на место! — приказывает Нина Елизаровна.
Стучит Мишка кулаками в дверь, вопит истошно…
— Что ты мучаешь его, Настя?! — кричит Лида.
Пьяненький Александр Наумович наполняет водкой две рюмки:
— Я бы с удовольствием с ним познакомился.
— Ничего интересного, папа. Слабый, бесхарактерный, не очень умный, — говорит Настя. — Наверняка поддатый сейчас. Постучит немного, выйдут соседи по площадке, отправят его в каталажку.
— Нет. Этого допускать нельзя. — Евгений Анатольевич встает из-за стола. — Это постыдно. Как его зовут?
— Мишка… — Настя не на шутку встревожена. — Осторожней, Евгений Анатольевич! Он все приемы знает.
— Нуда авось… — И Евгений Анатольевич направляется к двери.
***
Полумертвый, высохший бабушкин мозг заполняется страшным стуком. Челюсть отвалилась, рот кривится в беззвучном вопле, стекает слюна на подбородок, в широко открытых глазах дикий ужас…
***
— Настя-а-а!.. — кричит Мишка и молотит в квартиру. Но тут дверь неожиданно распахивается, и Мишка видит перед собой Евгения Анатольевича, который говорит ему:
— Михаил, ты бы вел себя поприличнее. А то ты этим только Настю расстраиваешь. А в ее положении сейчас, сам понимаешь, огорчаться нельзя ни в коем случае.
— Ах ты ж, козел старый! Я счас из тебя, курва, такую макаку сделаю — по чертежам не соберут, падла!.. — орет Мишка.
— Ну что же ты так нервничаешь? Приди завтра, трезвенький, поговори как человек. А то соседи сейчас выйдут и отправят тебя куда следует.
— Как же! Выйдут! Никто носа не высунет! Ну, иди, иди сюда, бздила!
— Тьфу ты, Боже мой… Ну как с тобой разговаривать, Миша?
— Да кому ты нужен, сука, со своими разговорами?!
— Вот это верно, — опечаленно говорит Евгений Анатольевич. — Видать, разговорами не обойтись.
Не успевает Мишка принять боевую стойку каратиста, как Евгений Анатольевич дважды резко бьет его в солнечное сплетение — слева и справа.
Он подхватывает падающего, теряющего сознание Мишку, заботливо усаживает его на ступеньки, садится рядом и обнимает его за плечи:
— Ну, все… Все. Успокойся, сынок. Сейчас пройдет… Это ненадолго…
***
Часам к двенадцати ночи обессиленные Нина Елизаровна, Настя и Лида, уже переодетые в старенькое, домашнее, с измученными лицами, сидят за опустевшим столом с грязной посудой, остатками еды и пустыми бутылками.
Бабушкина комната прикрыта.
Лида выливает себе в рюмку остатки коньяка.
Нина Елизаровна нервно трет виски — мучается головной болью.
Настя достает пачку «Пегаса».
— О ребенке подумай, — негромко говорит Лида.
Настя благодарно ей улыбается, комкает пачку и бросает в кучу грязной посуды. И видит на комодике отцовский кларнет.
— Папа опять кларнет забыл…
— Ах, молодец Маринка! — потягивает коньяк Лида. — Ах, хваткая девка! Мощнейшая провинциальная закваска! А ведь какой серенькой мышкой приехала к нам на первый курс!
— Что же делать с квартирой? Надо что-то с квартирой решать, — трет виски Нина Елизаровна. — Появится маленький…
— Маленькая, — поправляет ее Настя.
— Деньги, деньги… — говорит Лида. — Сейчас за деньги…
— Ма, давай красное дерево толкнем — на него жуткие цены сейчас! — оживляется Настя.
— А на что не жуткие? — усмехается Лида.
— Единственное, что от дедушки осталось, — грустно говорит Нина Елизаровна. — Да и не купит никто в таком виде. Реставрировать надо. Опять деньги! Господи-и-и! Да когда же мы жить-то начнем по-человечески?! Ну сколько можно? Ну смешно же прямо! Говорят, говорят, говорят! Уши ведь уже вянут!
***
Не спит Бабушка — внимательно слушает. С тоской оглядывает свою широченную кровать красного дерева… .
***
— Ладно тебе, мамуль… — Настя прижимается щекой к руке Нины Елизаровны. — И так разместимся как-нибудь.
— Мам, у нас выпить нечего? — спрашивает Лида.
— После Александра Наумовича? Ты с ума сошла.
— Спокуха, девочки! — И Настя достает из-за дивана бутылку с итальянским вермутом. — Когда я увидела, что папа уже в мажоре, я тут же заныкала это.
На дне бутылки плещется граммов сто, не больше. Настя разливает «Чинзано» по двум рюмкам — сестре и матери.
— Вуаля! Кто — добытчик? Кто — волчица?!
— А себе, волчица?
— В глухой завязке. Или дети, или поддача!
— Мамуля, давай треснем за Настюху и… Пей, пей, мама! И будем исходить из реальных возможностей… Нам надеяться не на кого.
— Будь счастлива, дочура, — смахивает слезу Нина Елизаровна.
— Настюхочка! Будь здорова, киска! Вперед! — Лида выпивает свою рюмку. — Внимание! Только следите за мыслью. Если шкаф поставить вот так… А мамин диван сюда…
— Правильно! — кричит Настя. — То здесь встанет кроватка! Да?
— Оф корс, май систер! Стеллаж запихивается в нашу комнату…
— А комодик? — спрашивает Нина Елизаровна.
— На помойку! Тогда Настина раскладушка совершенно свободно встает рядом с кроваткой и…
— Ну правильно, — прерывает Лиду Нина Елизаровна. — И судно с бабушкиными делами можно будет выносить только мимо маленького.
— Ма-лень-кой!.. Сколько раз тебе говорить!
— Какая разница, если ребенок будет постоянно дышать миазмами?!
— Чем? — Настя впервые слышит это слово.
— Ну, что в судне бывает из-под Бабушки.
— А-а-а… Но не вечно же это будет? Когда-то же придет и конец. — И тут, судя по тому, как одновременно замолчали мать и сестра, Настя понимает, что этого говорить не следовало. — То есть я хотела сказать…
— Ну что ты за сучка, Настя! — зло говорит Лида.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79