Лица же эти, напротив, в большинстве случаев исходили из того, что их случайные связи отныне оправданы, и даже не старались от них воздерживаться. Так всегда бывает, когда великие законы природы нарушаются в угоду высшей доктрине.
- А дети еще рождаются вне брака?
- Да, но на них уже не возлагают вину за поведение родителей.
- Значит, общество стало более гуманным?
- Как вам сказать, сэр, до идеала в этом смысле еще далеко. Зоологические сады все еще не под запретом, и не далее как вчера я читал письмо одного шотландца, в котором он с гневом обрушивается на гуманное предложение, чтобы заключенным раз в месяц разрешали видеться со своими женами не через решетку и без свидетелей - можно подумать, что мы все еще живем в дни Великой Заварухи. Скажите, почему такие письма всегда пишут именно шотландцы?
- Это что, загадка? - спросил Ангел.
- Действительно, загадка, сэр.
- Я их не люблю. Ну, а вообще-то вы довольны состоянием добродетели в вашей стране теперь, когда, как вы мне вчера говорили, она стала чисто государственным делом?
- Сказать вам по правде, сэр, я не берусь судить моих ближних, - мне хватает собственных пороков. Но одно я заметил: чем менее добродетельными выставляют себя люди, тем они обычно добродетельнее. Цветы расцветают там, куда не достает свет рампы. Вы, вероятно, и сами замечали, что те, кто изо дня в день бодро переносит самые серьезные неприятности и притом помогает своим ближним, поступаясь и своим временем и деньгами, бывают готовы плакать от умиления, получив соверен от богача, и в мыслях возводят его на престол как милостивейшего из монархов? Истинную добродетель, сэр, нужно искать среди низов. Сахар и снег видны на поверхности, но соль земли скрыта на дне.
- Я вам верю, - сказал Ангел. - Должно быть, тому, на кого падает свет рампы, труднее приобщиться к добродетели, чем добродетельному выйти на свет рампы. Ха-ха! А сохранился ли добрый старый обычай покупать ордена и титулы?
- Нет, сэр. Ордена дают теперь только тем, кто шумит уже совсем невыносимо, и награжденный обязуется воздержаться от публичных выступлений на срок не свыше трех лет. Этот приговор, самый строгий, дается за герцогский титул. Считается, что мало кто способен молчать так долго и все же остаться в живых.
- Что-то мне сомнительно, такой ли уж нравственный этот новый обычай, сказал Ангел. - По-моему, это похоже на капитуляцию перед грубостью и бахвальством.
- Скорее перед докучливостью, сэр, а это не всегда одно и то же. Но давать ли награды за принесенную пользу, или за доставленное беспокойство в обоих случаях достигается относительное бездействие, что и требуется: вы ведь, вероятно, замечали, как достоинство отягощает человека.
- А женщин тоже награждают таким образом?
- Да, очень часто; ибо, хотя достоинства у них и без того хоть отбавляй, языки у них длинные, и, выступая публично, они почти не испытывают стыда и не знают, что такое нервы.
- А что вы скажете об их добродетели?
- Тут со времени Великой Заварухи кое-что изменилось. Теперь они не так легко продают ее, разве что за обручальное кольцо, а многие даже выходят замуж по любви. Женщины вообще нередко проявляют прискорбный недостаток коммерческого духа, и хотя многие из них теперь занимаются коммерцией, так до сих пор и не сумели перестроиться. Некоторые мужчины даже считают, что их участие в деловой жизни вредит торговле и тормозит развитие страны.
- Женщины - очень занятный пол, - сказал Ангел. - Они мне нравятся, только уж очень большое значение придают младенцам!
- Да, сэр, это их главный изъян. Материнский инстинкт - как это опрометчиво, как вредит коммерции! Впору подумать, что они любят этих малявок ради них самих.
- Да, - сказал Ангел, - это дело без будущего. Дайте мне сигару.
VIII
- Так как же определяется теперь добро? - спросил Ангел Эфира, взлетая с Уотчестерского собородрома в направлении Столичной Скинии.
- На это существует множество разноречивых взглядов, сэр, - просипел гид, у которого от встречной струи воздуха заложило нос. - Положение не более оригинальное в наше время, чем когда вы были здесь в девятьсот десятом году. Крайней правой позиции придерживаются экстремисты, полагающие, что добро осталось тем, чем было, - что оно всесильно, однако по какой-то еще не выясненной причине терпит присутствие зла; что оно вездесуще, хотя, надо полагать, отсутствует там, где присутствует зло; таинственно, хотя полностью открыто людям; грозно, однако исполнено любви; вечно, однако ограничено началом и концом. Таких людей немного, но все они на виду, и главная их особенность - полная нетерпимость по отношению к тем, кто не разделяет их взглядов; и они не допускают даже попыток проанализировать природу "добра", считая, что она установлена на все времена, в том виде, как я вам сказал, лицами, давно умершими. Как вы легко можете себе представить, люди эти оказались весьма далеки от науки (какая она ни на есть) и в обществе вызывают любопытство, но не более того.
- Этот тип хорошо известен на небе, - сказал Ангел. - Но скажите, они пытают тех, кто с ними не согласен?
- Физически - нет. Этот обычай вывелся еще до Великой Заварухи, хотя трудно сказать, как повернулось бы дело, если бы Патриотической, то есть Прусской, партии удалось подольше продержаться у власти. А так они применяют лишь пытки духовного свойства: презрительно взирают на всех инакомыслящих и обзывают их еретиками. Однако было бы большой ошибкой недооценивать их силу, ибо человеческая природа любит авторитеты, и многие готовы следовать хоть на смерть за всяким, кто на него презрительно взирает и говорит: "Я-то знаю!" К тому же, сэр, примите во внимание, как утомляет это самое "добро", когда начинаешь над ним размышлять, и как отдохновительна вера, избавляющая от таких размышлений.
- Это верно, - протянул Ангел задумчиво.
- Правое крыло центра, - продолжал гид, - это небольшая, но шумная Пятая партия. Члены ее играют на кларнете и тамбурине, на барабане и аккордеоне, это - потомки Древнего Пророка, а также последние из тех, кто, следуя за пророком более молодым, примкнул к ним в дни Великой Заварухи. Меняя свои формулировки с каждым новым открытием в науке, они утверждают, что "добро" - это сверхчеловек, бесплотный, но телесный, с началом, но без конца. Это очень привлекательная теория, она позволяет им говорить Природе: "Je m'en fiche de tout cela! Плевать мне на все! (франц.). Обо мне позаботится мой старший брат - во как!!!" Ее можно назвать антропоморфином, ибо она особенно успокаивающе действует на сильную личность. Каждому, как говорится, свое; и я меньше всего склонен расхолаживать тех, кто пытается найти "добро", закрывая один глаз, а не оба, как крайние правые.
- Вы очень терпимы, - заметил Ангел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
- А дети еще рождаются вне брака?
- Да, но на них уже не возлагают вину за поведение родителей.
- Значит, общество стало более гуманным?
- Как вам сказать, сэр, до идеала в этом смысле еще далеко. Зоологические сады все еще не под запретом, и не далее как вчера я читал письмо одного шотландца, в котором он с гневом обрушивается на гуманное предложение, чтобы заключенным раз в месяц разрешали видеться со своими женами не через решетку и без свидетелей - можно подумать, что мы все еще живем в дни Великой Заварухи. Скажите, почему такие письма всегда пишут именно шотландцы?
- Это что, загадка? - спросил Ангел.
- Действительно, загадка, сэр.
- Я их не люблю. Ну, а вообще-то вы довольны состоянием добродетели в вашей стране теперь, когда, как вы мне вчера говорили, она стала чисто государственным делом?
- Сказать вам по правде, сэр, я не берусь судить моих ближних, - мне хватает собственных пороков. Но одно я заметил: чем менее добродетельными выставляют себя люди, тем они обычно добродетельнее. Цветы расцветают там, куда не достает свет рампы. Вы, вероятно, и сами замечали, что те, кто изо дня в день бодро переносит самые серьезные неприятности и притом помогает своим ближним, поступаясь и своим временем и деньгами, бывают готовы плакать от умиления, получив соверен от богача, и в мыслях возводят его на престол как милостивейшего из монархов? Истинную добродетель, сэр, нужно искать среди низов. Сахар и снег видны на поверхности, но соль земли скрыта на дне.
- Я вам верю, - сказал Ангел. - Должно быть, тому, на кого падает свет рампы, труднее приобщиться к добродетели, чем добродетельному выйти на свет рампы. Ха-ха! А сохранился ли добрый старый обычай покупать ордена и титулы?
- Нет, сэр. Ордена дают теперь только тем, кто шумит уже совсем невыносимо, и награжденный обязуется воздержаться от публичных выступлений на срок не свыше трех лет. Этот приговор, самый строгий, дается за герцогский титул. Считается, что мало кто способен молчать так долго и все же остаться в живых.
- Что-то мне сомнительно, такой ли уж нравственный этот новый обычай, сказал Ангел. - По-моему, это похоже на капитуляцию перед грубостью и бахвальством.
- Скорее перед докучливостью, сэр, а это не всегда одно и то же. Но давать ли награды за принесенную пользу, или за доставленное беспокойство в обоих случаях достигается относительное бездействие, что и требуется: вы ведь, вероятно, замечали, как достоинство отягощает человека.
- А женщин тоже награждают таким образом?
- Да, очень часто; ибо, хотя достоинства у них и без того хоть отбавляй, языки у них длинные, и, выступая публично, они почти не испытывают стыда и не знают, что такое нервы.
- А что вы скажете об их добродетели?
- Тут со времени Великой Заварухи кое-что изменилось. Теперь они не так легко продают ее, разве что за обручальное кольцо, а многие даже выходят замуж по любви. Женщины вообще нередко проявляют прискорбный недостаток коммерческого духа, и хотя многие из них теперь занимаются коммерцией, так до сих пор и не сумели перестроиться. Некоторые мужчины даже считают, что их участие в деловой жизни вредит торговле и тормозит развитие страны.
- Женщины - очень занятный пол, - сказал Ангел. - Они мне нравятся, только уж очень большое значение придают младенцам!
- Да, сэр, это их главный изъян. Материнский инстинкт - как это опрометчиво, как вредит коммерции! Впору подумать, что они любят этих малявок ради них самих.
- Да, - сказал Ангел, - это дело без будущего. Дайте мне сигару.
VIII
- Так как же определяется теперь добро? - спросил Ангел Эфира, взлетая с Уотчестерского собородрома в направлении Столичной Скинии.
- На это существует множество разноречивых взглядов, сэр, - просипел гид, у которого от встречной струи воздуха заложило нос. - Положение не более оригинальное в наше время, чем когда вы были здесь в девятьсот десятом году. Крайней правой позиции придерживаются экстремисты, полагающие, что добро осталось тем, чем было, - что оно всесильно, однако по какой-то еще не выясненной причине терпит присутствие зла; что оно вездесуще, хотя, надо полагать, отсутствует там, где присутствует зло; таинственно, хотя полностью открыто людям; грозно, однако исполнено любви; вечно, однако ограничено началом и концом. Таких людей немного, но все они на виду, и главная их особенность - полная нетерпимость по отношению к тем, кто не разделяет их взглядов; и они не допускают даже попыток проанализировать природу "добра", считая, что она установлена на все времена, в том виде, как я вам сказал, лицами, давно умершими. Как вы легко можете себе представить, люди эти оказались весьма далеки от науки (какая она ни на есть) и в обществе вызывают любопытство, но не более того.
- Этот тип хорошо известен на небе, - сказал Ангел. - Но скажите, они пытают тех, кто с ними не согласен?
- Физически - нет. Этот обычай вывелся еще до Великой Заварухи, хотя трудно сказать, как повернулось бы дело, если бы Патриотической, то есть Прусской, партии удалось подольше продержаться у власти. А так они применяют лишь пытки духовного свойства: презрительно взирают на всех инакомыслящих и обзывают их еретиками. Однако было бы большой ошибкой недооценивать их силу, ибо человеческая природа любит авторитеты, и многие готовы следовать хоть на смерть за всяким, кто на него презрительно взирает и говорит: "Я-то знаю!" К тому же, сэр, примите во внимание, как утомляет это самое "добро", когда начинаешь над ним размышлять, и как отдохновительна вера, избавляющая от таких размышлений.
- Это верно, - протянул Ангел задумчиво.
- Правое крыло центра, - продолжал гид, - это небольшая, но шумная Пятая партия. Члены ее играют на кларнете и тамбурине, на барабане и аккордеоне, это - потомки Древнего Пророка, а также последние из тех, кто, следуя за пророком более молодым, примкнул к ним в дни Великой Заварухи. Меняя свои формулировки с каждым новым открытием в науке, они утверждают, что "добро" - это сверхчеловек, бесплотный, но телесный, с началом, но без конца. Это очень привлекательная теория, она позволяет им говорить Природе: "Je m'en fiche de tout cela! Плевать мне на все! (франц.). Обо мне позаботится мой старший брат - во как!!!" Ее можно назвать антропоморфином, ибо она особенно успокаивающе действует на сильную личность. Каждому, как говорится, свое; и я меньше всего склонен расхолаживать тех, кто пытается найти "добро", закрывая один глаз, а не оба, как крайние правые.
- Вы очень терпимы, - заметил Ангел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17