- Очень пикантно, - сказал Ангел, отворачиваясь от шедевра скульптуры. - А скажите, неодетых статуй больше не делают?
- Если и делают, то они неузнаваемы. Ибо толпе, не подготовленной воспитанием к отрешенному созерцанию, которое в известной мере было принято еще даже в дни Великой Заварухи, уже небезопасно показывать такие произведения искусства: люди, чего доброго, станут бросаться на них - либо с целью объятий, либо с целью разрушения, смотря по темпераменту.
- Значит, эллины умерли, - сказал Ангел.
- Умерли и не воскреснут, сэр. Они смотрели на жизнь как на источник наслаждения - этого порока вы у англичанина не найдете. Греки жили на солнце, на свежем воздухе; им было неведомо чувство приличия, порожденное жизнью наших городов. Мы уже давно славимся своей щепетильностью во всем, что касается тела; и она не уменьшилась оттого, что теперь в каждом районе созданы из молодежи комитеты надзора. Им-то теперь и принадлежит решающее слово в вопросах искусства, и их цензура не пропустит ничего, что не годилось бы для семилетнего ребенка.
- Какая заботливость, - сказал Ангел.
- Результаты этим достигаются удивительные, - сказал гид. Удивительные! - повторил он мечтательно. - Вероятно, в этой стране тлеет подспудно больше сексуальных желаний и болезней, чем в какой-либо другой.
- Так это и было задумано? - спросил Ангел.
- Нет, что вы, сэр! Это лишь естественное следствие того, что на поверхности все так поразительно чисто. Все теперь не снаружи, а внутри. Природа исчезла бесследно. Процесс этот ускорила Великая Заваруха. Ведь с той поры у нас почти не было ни досуга, ни денег для удовлетворения каких-либо потребностей, кроме смеха; благодаря этому, да еще религиозному фанатизму, поверхность нашего искусства просто ослепляет другие нации такая она гладкая, без единого пятнышка, точно сделана из жести.
Ангел вздернул бровь.
- Я ожидал лучшего, - сказал он.
- Только не подумайте, сэр, - продолжал гид, - что неодетое совсем вышло у нас из обихода. Его допускают сколько угодно, лишь бы было вульгарно, как вы могли видеть на той эстраде, ибо это хорошая коммерция; запрет касается только опасной области - искусства, оно в нашей стране всегда было никудышной коммерцией. Однако и в жизни неодетое разрешается, только если оно гротескно; единственное, что запрещено категорически, - это естественная красота. Смех, сэр, пусть самый грубый и вульгарный, - отличное дезинфицирующее средство. Нужно, впрочем, отдать должное нашим литераторам: они частично устояли против спроса на хохот. Одна литературная школа, зародившаяся как раз перед Великой Заварухой, до того усовершенствовалась, что сейчас есть целые книги в сотни страниц, в которых никто не поймет ни единой фразы - никто, кроме посвященных; это позволяет им не бояться комитетов надзора и прочих филистеров. У нас есть писатели, которые умудряются, проповедовать, что для полного выражения собственной Личности нужно жить в безвоздушном пространстве, что чистота познается через утонченные пороки, мужество - через трусость и доброта - через прусский образ действий. В большинстве это люди молодые. Есть у нас и другие писатели, которые под видом романов пишут автобиографии, пересыпанные философскими и политическими отступлениями. Эти бывают всех возрастов: от восьмидесяти лет до озлобленных тридцати. Имеются у нас и болтливые, плодовитые беллетристы и, наконец, изображатели жизни Трудяг, которых Трудяги не читают. А главное - есть у нас великая патриотическая школа; у тех на первом месте национальный девиз, и пишут они исключительно то, что идет на пользу коммерции. Словом, есть всякие писатели, как и в прежние времена.
- Выходит, что искусства особенно не продвинулись вперед, - сказал Ангел.
- Разве что прибавилось внешнего целомудрия и внутренней испорченности.
- И люди искусства все так же завидуют друг другу?
- О да, сэр. Это неотъемлемая черта артистического темперамента: все они необычайно чувствительны к славе.
- И они все так же сердятся, когда эти господа... э-э...
- Критики? - подсказал гид. - Сердятся, сэр. Но критика теперь почти сплошь анонимная, и на то есть веские причины: мало того, что рассерженный художник проявляет себя очень бурно, но у рассерженного критика нередко оказывается очень мало познаний, особенно в области искусства. Так что гуманнее по возможности обходиться без смертоубийства.
- Я лично не так уж ценю человеческую жизнь, - сказал Ангел. По-моему, для многих людей самое подходящее место - могила.
- Очень возможно, - раздраженно отпарировал гид. - Errare est humanum Человеку свойственно ошибаться (лат.).. Но я со своей стороны предпочел бы быть мертвым человеком, чем живым ангелом, - люди, по-моему, более милосердны.
- Ну что ж, - сказал Ацгел снисходительно, - у всякого свои предрассудки. Вы не могли бы показать мне какого-нибудь художника? У мадам Тюссо Лондонский музей восковых фигур, где, между прочим, выставляют изображения знаменитых людей. я, сколько помнится, ни одного не видел.
- Они в последнее время отказываются от этой чести. Вот в Корнуэлле мы могли бы, пожалуй, встретить и живого художника.
- Почему именно в Корнуэлле?
- Не могу вам сказать, сэр. Что-то в тамошнем воздухе им благоприятствует.
- Я голоден и предпочитаю отправиться в Савой, - сказал Ангел, прибавляя шагу.
- Вам повезло, - шепнул гид, когда они уселись за столик перед блюдом с креветками. - Слева от вас, совсем рядом, сидит наш самый видный представитель мозаической литературной школы.
- Тогда приступим, - сказал Ангел и, повернувшись к своему соседу, любезно спросил:
- Как поживаете, сэр? Каков ваш доход?
Джентльмен, к которому он обратился, поднял глаза от своей креветки и отвечал томным голосом:
- Спросите у моего агента. Есть вероятие, что он располагает нужными вам сведениями.
- Ответьте мне хотя бы на такой вопрос, - сказал Ангел еще более учтиво. - Как вы пишете ваши книги? Ведь это, должно быть, упоительно вызывать из небытия образы, созданные вашим воображением. Вы дожидаетесь вдохновения свыше?
- Нет, - отвечал писатель. - Я... нет! Я... э-э-э... - и он закончил веско:- Я каждое утро сажусь за стол.
Ангел возвел глаза к небу и, повернувшись к гиду, сказал шепотом, чтобы не проявить невоспитанности:
- Он каждое утро садится за стол! Господи, как это хорошо для коммерции!
VI
- Здесь, сэр, мы можем получить стакан сухого хереса и сухой сандвич с ветчиной, - сказал гид, - а на десерт - запах пергамента и бананов. Затем мы пройдем в зал номер сорок пять, где я вам покажу, как основательно изменилось наше судопроизводство за то недолгое время, что прошло после Великой Заварухи.
- Неужели закон в самом деле изменился? - сказал Ангел, с усилием отпилив зубами кусок ветчины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17