У него были крупные неприятности с деньгами. Светил здоровенный срок. Он сдался на мою милость месяц назад. Умолял помочь. Я сказал, что попробую. Но, знаешь ли, даже в моем капитале это проделало бы чересчур большую брешь. Он чувствовал, что до конца я идти не намерен.
Меня вновь стала пробирать дрожь. Конечно, наряду со всем остальным сказывалась и усталость, но мои ботинки и штаны на заду уже промокли.
— Хочешь развести костер?
— Да, — сказал я.
Он поразмыслил над этим.
— Нет, — сказал он наконец, — боюсь, это отнимет слишком много времени. Все кругом сырое.
— Да.
— Ненавижу дым.
— Да.
— Извини, — сказал он.
Мои руки играли с песком. Вдруг он выстрелил. Вот так, ни с того ни с сего. Пок. Пуля взметнула фонтанчик в дюйме от моего каблука.
— Зачем ты это сделал? — спросил я.
— Не пытайся ослепить меня песком.
— Ты хорошо стреляешь.
— Я тренировался.
— Вижу, что не зря.
— От природы мне этого не дано. Я от природы неловок, за что бы ни брался. По-твоему, это честно?
— Нет, наверное.
— Одного этого довольно, чтобы снюхаться с дьяволом.
Мы умолкли. Я старался не дрожать. Мне пришло на ум, что моя трясучка может разозлить его, и как он тогда поступит?
— Ты не рассказал мне остального, — произнес я. — Что ты сделал, когда позвонила Джессика?
— Попробовал ее успокоить. Я и сам был не в своей тарелке. Лонни умер! Потом я велел ей ждать в машине. Обещал приехать.
— Какие у тебя были планы?
— Я еще не начал их строить. В такие моменты все, что ты можешь сказать себе, — это «Ну и каша!». Я не представлял, с какой стороны браться за дело, но тем не менее выехал в Рейс-Пойнт. Однако мне неверно объяснили дорогу. Я угодил на северную окраину Труро, и все пошло наперекосяк. Когда я добрался до Рейс-Пойнта, Лорел уже не было и машины тоже. Я вернулся в Бич-Пойнт — хотел сказать Пэтти Ларейн, что я думаю о ее инструкциях насчет дороги, но не нашел и ее. В ту ночь она так и не явилась обратно. И я больше никогда не видел лица Джессики.
— Пэтти Ларейн жила с тобой?
— Мы до этого дойдем.
— Хотелось бы.
— Сначала скажи мне: заходила Пэтти к тебе домой? — спросил Уодли.
— Вроде нет.
— Ты что, не помнишь?
— Я был слишком пьян. Может, и заглянула на минутку.
— Знаешь, что Пэтти Ларейн говорила о твоих провалах памяти? — осведомился Уодли.
— Нет.
— Она говорила: «Опять у этой задницы задницу закупорило».
— Это в ее стиле.
— Она всегда называла тебя задницей, — сказал Уодли. — Когда ты был нашим шофером в Тампе, наедине со мной она о тебе иначе и не говорила. И в последний месяц тоже. Задница. Почему она тебя так звала?
— Может, вместо кретина.
— Пэтти тебя ненавидела.
— За что бы? — сказал я.
— По-моему, я знаю причину, — сказал Уодли. — Некоторые мужчины ублажают женскую часть своей натуры, склоняя женщин к занятиям особым видом орального секса.
— О Господи, — сказал я.
— Вы с Пэтти занимались чем-нибудь подобным?
— Уодли, я не хочу об этом говорить.
— Гетеросексуалы болезненно относятся к таким вещам. — Он вздохнул. Закатил глаза. — Зря мы, наверное, не развели огонь. Это было бы сексуальнее.
— Уж уютнее точно.
— Ладно, сейчас не до того. — К моему изумлению, он зевнул. Потом я понял, что он сделал это как кошка. Чтобы снять напряжение. — А меня Пэтти Ларейн этим баловала, — сказал он. — Собственно говоря, так она меня на себе и женила. Раньше я с таким качественным исполнением не сталкивался. Но потом, после свадьбы, все прекратилось. Резко. Когда я намекнул, что не прочь продолжить наши скромные забавы, она сказала: «Уодли, я не могу. Теперь всякий раз, как я вижу твое лицо, оно напоминает мне твой зад». Вот почему мне страшно не нравилось, когда она называла тебя задницей. Тим, а с тобой она когда-нибудь так делала?
— Я не собираюсь отвечать, — сказал я.
Он выстрелил. Прямо оттуда, где сидел. Он не целился. Просто навел дуло и спустил курок. На такое способны только самые лучшие стрелки. Я был в свободных штанах, и пуля прошла сквозь складку над коленом.
— В следующий раз, — сказал он, — я раздроблю тебе бедро. Так что, пожалуйста, ответь на мой вопрос.
Я внутренне спасовал. Подпитка моего мужества давно шла из запасного бака. В таких условиях дай Бог сохранить хотя бы видимость спокойствия.
— Да, — сказал я, — однажды я попросил ее это сделать.
— Попросил или заставил?
— Она была не против. Молодая, хотела новизны. По-моему, раньше она никогда так не делала.
— Когда это случилось?
— Когда мы с Пэтти Ларейн впервые легли в постель.
— В Тампе?
— Нет, — сказал я. — Разве она тебе не говорила?
— Ответь сначала ты, потом я.
— Как-то мы с подругой поехали в Северную Каролину. Я жил с этой подругой уже два года. Откликнулись на объявление и махнули в Северную Каролину к супругам, которые хотели обменяться па ночь партнерами. По прибытии обнаружили там крепкого старикана и его юную женушку, Пэтти Ларейн.
— Тогда ее звали Пэтти Эрлин?
— Да, — сказал я, — Пэтти Эрлин. Она была замужем за одним тамошним священником. Еще он работал футбольным тренером в средней школе и хиропрактиком. В объявлении, правда, отрекомендовался гинекологом. Потом он сказал мне: «Это приманка. Ни одна американская юбка не устоит против такого обмена, если думает заполучить акушера». Это был длинный, нескладный пожилой мужик с большим аппаратом, по крайней мере так мне потом сказала подруга. К моему удивлению, они отлично спелись. С другой стороны, Пэтти Эрлин была рада познакомиться с настоящим барменом из Нью-Йорка. — Я оборвал речь. Мне стало неловко от своей разговорчивости. Я явно перестал следить за его вниманием.
— И она сделала это с тобой в первую же ночь?
Видимо, насчет его внимания беспокоиться не стоило.
— Да, — сказал я, — такой ночи, как та, у нас никогда больше не было. Мы оказались прямо созданы друг для друга. — Пусть живет с этим, подумал я, когда меня не станет.
— Она делала все?
— Более или менее.
— Более?
— Допустим.
— А в Тампе она уже не заходила так далеко?
— Нет, — солгал я.
— Ты лжешь, — сказал он.
Я не хотел, чтобы он выстрелил снова. Мне пришло в голову, что его добрый папаша Микс, наверное, частенько бил Уодли без предупреждения.
— Ты выдержишь правду? — спросил я.
— Богатым всегда лгут, — сказал он. — Но я готов жить с любой правдой, даже самой неудобоваримой, — это для меня дело чести.
— Хорошо, — сказал я, — это бывало и в Тампе.
— Когда? — спросил он. — В каких случаях?
— Когда она уговаривала меня убить тебя.
Так я не рисковал еще ни разу. Но Уодли был человеком слова. Он кивнул, соглашаясь с истинностью сказанного.
— Я догадывался, — промолвил он. — Да, конечно, — добавил он, — потому она и дала тебе такое прозвище.
Я не сказал ему, что после той ночи в Северной Каролине Пэтти Ларейн некоторое время писала мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Меня вновь стала пробирать дрожь. Конечно, наряду со всем остальным сказывалась и усталость, но мои ботинки и штаны на заду уже промокли.
— Хочешь развести костер?
— Да, — сказал я.
Он поразмыслил над этим.
— Нет, — сказал он наконец, — боюсь, это отнимет слишком много времени. Все кругом сырое.
— Да.
— Ненавижу дым.
— Да.
— Извини, — сказал он.
Мои руки играли с песком. Вдруг он выстрелил. Вот так, ни с того ни с сего. Пок. Пуля взметнула фонтанчик в дюйме от моего каблука.
— Зачем ты это сделал? — спросил я.
— Не пытайся ослепить меня песком.
— Ты хорошо стреляешь.
— Я тренировался.
— Вижу, что не зря.
— От природы мне этого не дано. Я от природы неловок, за что бы ни брался. По-твоему, это честно?
— Нет, наверное.
— Одного этого довольно, чтобы снюхаться с дьяволом.
Мы умолкли. Я старался не дрожать. Мне пришло на ум, что моя трясучка может разозлить его, и как он тогда поступит?
— Ты не рассказал мне остального, — произнес я. — Что ты сделал, когда позвонила Джессика?
— Попробовал ее успокоить. Я и сам был не в своей тарелке. Лонни умер! Потом я велел ей ждать в машине. Обещал приехать.
— Какие у тебя были планы?
— Я еще не начал их строить. В такие моменты все, что ты можешь сказать себе, — это «Ну и каша!». Я не представлял, с какой стороны браться за дело, но тем не менее выехал в Рейс-Пойнт. Однако мне неверно объяснили дорогу. Я угодил на северную окраину Труро, и все пошло наперекосяк. Когда я добрался до Рейс-Пойнта, Лорел уже не было и машины тоже. Я вернулся в Бич-Пойнт — хотел сказать Пэтти Ларейн, что я думаю о ее инструкциях насчет дороги, но не нашел и ее. В ту ночь она так и не явилась обратно. И я больше никогда не видел лица Джессики.
— Пэтти Ларейн жила с тобой?
— Мы до этого дойдем.
— Хотелось бы.
— Сначала скажи мне: заходила Пэтти к тебе домой? — спросил Уодли.
— Вроде нет.
— Ты что, не помнишь?
— Я был слишком пьян. Может, и заглянула на минутку.
— Знаешь, что Пэтти Ларейн говорила о твоих провалах памяти? — осведомился Уодли.
— Нет.
— Она говорила: «Опять у этой задницы задницу закупорило».
— Это в ее стиле.
— Она всегда называла тебя задницей, — сказал Уодли. — Когда ты был нашим шофером в Тампе, наедине со мной она о тебе иначе и не говорила. И в последний месяц тоже. Задница. Почему она тебя так звала?
— Может, вместо кретина.
— Пэтти тебя ненавидела.
— За что бы? — сказал я.
— По-моему, я знаю причину, — сказал Уодли. — Некоторые мужчины ублажают женскую часть своей натуры, склоняя женщин к занятиям особым видом орального секса.
— О Господи, — сказал я.
— Вы с Пэтти занимались чем-нибудь подобным?
— Уодли, я не хочу об этом говорить.
— Гетеросексуалы болезненно относятся к таким вещам. — Он вздохнул. Закатил глаза. — Зря мы, наверное, не развели огонь. Это было бы сексуальнее.
— Уж уютнее точно.
— Ладно, сейчас не до того. — К моему изумлению, он зевнул. Потом я понял, что он сделал это как кошка. Чтобы снять напряжение. — А меня Пэтти Ларейн этим баловала, — сказал он. — Собственно говоря, так она меня на себе и женила. Раньше я с таким качественным исполнением не сталкивался. Но потом, после свадьбы, все прекратилось. Резко. Когда я намекнул, что не прочь продолжить наши скромные забавы, она сказала: «Уодли, я не могу. Теперь всякий раз, как я вижу твое лицо, оно напоминает мне твой зад». Вот почему мне страшно не нравилось, когда она называла тебя задницей. Тим, а с тобой она когда-нибудь так делала?
— Я не собираюсь отвечать, — сказал я.
Он выстрелил. Прямо оттуда, где сидел. Он не целился. Просто навел дуло и спустил курок. На такое способны только самые лучшие стрелки. Я был в свободных штанах, и пуля прошла сквозь складку над коленом.
— В следующий раз, — сказал он, — я раздроблю тебе бедро. Так что, пожалуйста, ответь на мой вопрос.
Я внутренне спасовал. Подпитка моего мужества давно шла из запасного бака. В таких условиях дай Бог сохранить хотя бы видимость спокойствия.
— Да, — сказал я, — однажды я попросил ее это сделать.
— Попросил или заставил?
— Она была не против. Молодая, хотела новизны. По-моему, раньше она никогда так не делала.
— Когда это случилось?
— Когда мы с Пэтти Ларейн впервые легли в постель.
— В Тампе?
— Нет, — сказал я. — Разве она тебе не говорила?
— Ответь сначала ты, потом я.
— Как-то мы с подругой поехали в Северную Каролину. Я жил с этой подругой уже два года. Откликнулись на объявление и махнули в Северную Каролину к супругам, которые хотели обменяться па ночь партнерами. По прибытии обнаружили там крепкого старикана и его юную женушку, Пэтти Ларейн.
— Тогда ее звали Пэтти Эрлин?
— Да, — сказал я, — Пэтти Эрлин. Она была замужем за одним тамошним священником. Еще он работал футбольным тренером в средней школе и хиропрактиком. В объявлении, правда, отрекомендовался гинекологом. Потом он сказал мне: «Это приманка. Ни одна американская юбка не устоит против такого обмена, если думает заполучить акушера». Это был длинный, нескладный пожилой мужик с большим аппаратом, по крайней мере так мне потом сказала подруга. К моему удивлению, они отлично спелись. С другой стороны, Пэтти Эрлин была рада познакомиться с настоящим барменом из Нью-Йорка. — Я оборвал речь. Мне стало неловко от своей разговорчивости. Я явно перестал следить за его вниманием.
— И она сделала это с тобой в первую же ночь?
Видимо, насчет его внимания беспокоиться не стоило.
— Да, — сказал я, — такой ночи, как та, у нас никогда больше не было. Мы оказались прямо созданы друг для друга. — Пусть живет с этим, подумал я, когда меня не станет.
— Она делала все?
— Более или менее.
— Более?
— Допустим.
— А в Тампе она уже не заходила так далеко?
— Нет, — солгал я.
— Ты лжешь, — сказал он.
Я не хотел, чтобы он выстрелил снова. Мне пришло в голову, что его добрый папаша Микс, наверное, частенько бил Уодли без предупреждения.
— Ты выдержишь правду? — спросил я.
— Богатым всегда лгут, — сказал он. — Но я готов жить с любой правдой, даже самой неудобоваримой, — это для меня дело чести.
— Хорошо, — сказал я, — это бывало и в Тампе.
— Когда? — спросил он. — В каких случаях?
— Когда она уговаривала меня убить тебя.
Так я не рисковал еще ни разу. Но Уодли был человеком слова. Он кивнул, соглашаясь с истинностью сказанного.
— Я догадывался, — промолвил он. — Да, конечно, — добавил он, — потому она и дала тебе такое прозвище.
Я не сказал ему, что после той ночи в Северной Каролине Пэтти Ларейн некоторое время писала мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76