ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

вокруг сновал разноликий сброд со всей земли,
пестрая мешанина, от которой голова шла кругом. Приходил пароход, забирал
партию, места тут же занимали другие.
Сезонники маялись от безделья, слонялись в ожидании отправки, а днем,
когда была открыта контора, выколачивали авансы, которые тут же пропивали
или проигрывали в карты: игра шла день и ночь.
Постояльцы в бараках менялись круглые сутки. Многие спали, не
раздеваясь, тут же ели, пили, в комнатах время от времени вспыхивали
драки, и тогда по замызганным, черным от грязи, заплеванным полам катались
клубки тел, а иногда раздавался дикий вопль, и опытные люди догадывались,
что без ножа не обошлось: поножовщина случалась.
День и ночь шла немыслимая круговерть, люди появлялись, исчезали,
уступая место другим, прибывали новые - изо дня в день, из ночи в ночь
многоликая пестрая масса томилась и колобродила, точно на медленном огне,
вскипала иногда, чтобы выпустить пар и вновь ждать и томиться.
Между тем среди безделья и скуки, день и ночь напролет в лагере цвела
любовь. Ее крутили без оглядки, напропалую, одурев от существования, в
ознобе, в лихорадке, точно всех их, мужчин и женщин, вскоре ждали чума,
мор, конец света.
Паровались с налета и в открытую, без утайки, да и что тянуть, если
времени в обрез, день-два-три - весь отпущенный срок: один пароход на
Курилы, другой на Сахалин...
При таком распорядке всех одолевала спешка, тут не то что ухаживать,
познакомиться недосуг. Да и скрыться в лагере было негде, всяк устраивался
как мог. Хорошо, конечно, если с соседями повезло, уступят комнату на
часок - долг платежом красен. А другому и это роскошь, исхитрится при
всех, только бы советами не мешали. Так что тут тебе привычная жизнь -
едят, пьют, дуются в карты, тренькают на гитарах, и здесь же рядом, на
койке, непонятная возня под одеялом.
"Ну и жизнь!" - думал Пряхин, ошалев от пестроты и разнообразия. Но и
здесь, среди толчеи и сутолоки, неотвязно сверлила мысль: "Сперва зубы,
потом курорт, а после - дом!".
По приезде на другой день Тимка, сосед по комнате, получил аванс и
устроил праздник. Надо сказать, общество в комнате подобралось на славу,
впрочем, как в других комнатах, в бараке и вообще в городке.
Тимка был тугой крепкий парень, строивший из себя блатного. Пуще
всего он боялся, что его не сочтут отпетым, и потому украсил себя
татуировками сверх меры и держался так, вроде он вор в законе, хотя на
деле был шпаной; целый день он матерился, бренчал на гитаре и утробным
жестяным голосом напевал лагерные песни.
Был в комнате еще бродяга без роду, без племени - Проша, и был один
брюнет-ученый, то ли физик, то ли химик - Пряхин не разобрал. Ну и сам
Пряхин, конечно. Комната на четверых - жильцы-соседи...
Проша был известной личностью, местная знаменитость: он вербовался
каждый год, после сезона подавался на зиму в теплые края - в Среднюю Азию,
на Кавказ, где обретался без дела до нового сезона. Он был толст, сонлив,
жмурился благодушно, но маленькие цепкие глаза на заплывшем лице смотрели
колко, как у зверя.
Физик-химик был странной фигурой, хотя здесь видели всяких: часами он
стучал руками по дереву, набивал мозоли для каратэ. Он носил бороду, в
разговоры не вступал и ни во что не вмешивался; почти все время он лежал
на постели и читал маленькие иностранные книжки в ярких глянцевых
обложках. Ко всему он не пил и не играл в карты. Но задирать его было
нельзя, даром что худ и бледен и по виду книжный червь; двое здоровенных
жлобов полезли к нему в туалете и сами были не рады: через секунду оба
валялись на полу, никто даже глазом не успел моргнуть. Все называли его
академиком.
"Сколько народу всякого!" - думал Пряхин, озираясь. После пляски у
доски объявлений его определили весельчаком. Пряхин не возражал: веселых
любили. И уже сам он для прочности время от времени подогревал общее
мнение: то споет не своим голосом, то взбрыкнет потешно, охлопает себя
по-цыгански ладонями или пустится в пляс, дурачась и ломая коленца.
Итак, Тимка получил аванс и устроил праздник.
- Академик, ты будешь? - спросил он у физика-химика, но тот не
ответил, молча покачал головой, не отрываясь от книги.
- Хозяин - барин, - покивал на него бродяга Проша.
- А ты? - мрачно повернулся Тимка к Пряхину.
- Я завсегда с народом, - мелко хохотнул Пряхин и на месте отбил
чечетку.
Проша зазвал Толика, приятеля из соседнего барака, тот привел
четверых женщин, живущих в комнате по соседству. Все уселись на койках
вокруг стола, лишь физик-химик лежал безучастно и, казалось, был поглощен
чтением.
- Мужчина, а вы что же? - обратилась к нему одна из женщин, но тот не
ответил, продолжал читать.
За столом все переглянулись.
- Подруливай к нам, академик, - предложил Пряхин, чтобы развеять
зреющую обиду.
- Я не пью, - ответил физик-химик.
- Брезгует, - заметил приглашенный Толик. - Еще надо проверить, что
он там читает. Не по-нашему написано.
- Проверяй, - физик-химик протянул ему книгу в яркой обложке.
- А мне ни к чему. Кому надо, те проверят.
- Ну так сбегай, скажи, - предложил физик-химик и уткнулся в книгу.
- Отдыхай, мужики! Отдыхай!.. - встрял бодро Пряхин с одним умыслом:
не дай Бог испортят праздник.
- Подумаешь, строит из себя, - обиженно проворчал Толик. - Все мы
здесь сезонники.
- Не скажи, - заметил Проша. - Я среди сезонников всяких встречал. И
кандидатов, и докторов... Мало ли что кому надо, у каждого свое...
- Мужики, мы это... не по делу... - снова вмешался Пряхин. - Пущай
себе читает. Он нам не мешает, мы ему. Поехали...
Они выпили, посидели и снова выпили, стало легко, уютно, накатилось
блаженное тепло, и голоса загалдели сбивчиво, вразнобой, как и положено в
застолье.
- Хорошо сидим, - радовался Пряхин и улыбался радушно всем,
соглашался с каждым - кто бы что ни сказал.
Женщины раскраснелись, громко, жеманно смеялись, кокетничали, но не
все, правда, одна сидела спокойно, улыбалась слегка и не хохотала, как
прочие. Потому Пряхин и заметил ее.
Волосы темные, лицо живое, но проглядывала в нем давняя усталость,
точно жила весело, безоглядно, а потом притомилась, и горести одолели.
Конечно, она прошла огонь и воду, Пряхин сразу определил, как говорится,
невооруженным глазом: жила - не скучала и хлебнула сполна.
Пряхин заметил, как отбрила она Тимку, когда тот приобнял ее, -
усмехнулась спокойно:
- Тимофей, ручки у вас шаловливые...
Тимка мотнул головой, словно боднул кого-то, но руки отнял. Позже его
развезло, он смотрел на всех пристально, не мигая, и однажды в общем
гомоне обратился к соседке:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10